Предыдущая глава 2: https://dzen.ru/a/ZsrIp3xP2CrVjaWl
3. Шинель
Эта история началась в октябре 1980 года. Осень медленно вступала в свои права, и мы перешли на зимнюю форму одежды. Из каптерки извлекли старые шинели, а те, у кого шинелей еще не было, получили новые. Старший прапорщик Летфуллин сразу предупредил нас, первогодков, чтобы мы свои шинели никому не давали и не меняли на старые. Мне одному досталась шинель точно по размеру, у других же шинели были или слишком широкими, или слишком длинными. Пока я пришивал погоны, петлицы, шеврон и годичку, старослужащие Груздев и «Спиря» заинтересовались моей шинелью, что не ускользнуло от всевидящего ока прапорщика Летфуллина. На построении роты он заявил:
- Увольняющихся в запас предупреждаю особо: если хоть одна новая шинель пропадет, особенно у Маркина, - он остановил свой взгляд на «Спире», - «дембель» будет под угрозой. Место на тумбочке до конца декабря вам будет обеспечено. Всем ясно!
- Так точно! – хором ответили «дембеля».
«Дембельская» шинель всегда была предметом особым. Зачастую старослужащие заранее обменивали у молодых солдат свою старую шинель на новую и постепенно доводили ее до «дембельского» вида: ушивали до нужного размера, начесывали ее металлической щеткой, переставляли пуговицы, пришивали новые погоны с блестящими металлическими буквами, в погоны иногда вставлялись специальные твердые вставки из текстолита или тонкого металла. Все эти шинели висели в каптерке, и старшина роты, хорошо знакомый с воинскими традициями, старался не замечать их, но, тем не менее, следил, чтобы не было особых излишеств в виде аксельбантов или особо «художественного» украшения погон.
Однажды поздно вечером, когда я был на аэродроме в наряде по штабу и сидел в радиомастерской, пришел сержант с одного из объектов и поинтересовался, есть ли у меня ножовка. В руках он держал рессору от машины. Ножовка у меня была, и он попросил, чтобы я отпилил от рессоры две пластиночки на вставки для погон. Выбора у меня не было, и, скрепя сердцем, я согласился. Сержант сказал, что зайдет через час, и ушел. Я зажал рессору в тисках, взял ножовку и принялся пилить. Небольшой пропил в поверхности рессоры мне дался довольно легко, но затем дело застопорилось. Я уже взмок от пота, присел отдохнуть и задумчиво разглядывал металлические опилки, усеявшие пол под тисками. «Если есть опилки, - размышлял я, - значит рессора понемногу, но поддается». После получаса бесполезных усилий, сообразив, что рессора сделана из закаленной стали, я понял, что распилить ее не удастся. Пришел сержант, и я объяснил ему, в чем дело. Поморщившись, он согласился с моими доводами и, оставив рессору, ушел. Не долго думая, я забросил ее за верстак, где лежали какие-то трубы и металлические уголки, убрал на место ножовку, прибрался на верстаке и на полу и уселся на стул. Было уже за полночь. Телевизионные передачи уже закончились, и я включил стоявший на столе прапорщика старый ламповый приемник.
Утром в радиомастерскую приехали прапорщик и Мишин. Мишин шел первым, я незаметно передал ему ключ и он, сделав вид, что достал его из кармана, быстро открыл дверь мастерской. Прапорщик, не знавший, что Мишин без его разрешения давал мне ключ, ничего не заметил. Спустя некоторое время, прапорщик выглянул из мастерской и позвал меня. Я вошел и заметил, как Мишин, сердито взглянув на меня, отвернулся и принялся сосредоточенно откручивать заднюю крышку телевизора. Это меня немного удивило. Прапорщик молча подошел к верстаку, где возле тисков лежала ножовка, взял какую-то металлическую деталь, принялся внимательно ее рассматривать, будто забыв обо мне, а затем как-то невзначай спросил:
- Маркин, что ты пилил ночью в мастерской?
Этот вопрос был для меня полной неожиданностью.
«Как же он узнал? – лихорадочно соображал я. – Но ведь я, положил ножовку на место, прибрался, все выключил… Неужели сказал кто-то…? Или дежурный по части узнал…!»
Прапорщик повернулся и хитро посмотрел на меня. Я виновато отвел глаза.
- Ну, что пилил? – вновь спросил прапорщик.
- Пилил…? – переспросил я, пытаясь изобразить недоумение.
Не дожидаясь ответа, прапорщик прошелся по комнате, заглянул в шкафы, под стол, а затем подошел к верстаку. С замиранием сердца я наблюдал, как он вдруг извлек оттуда злополучную рессору.
- Та-ак…! – произнес он. – И зачем же ты пилил ее, Маркин? Это же закаленная сталь, ножовкой ее не возьмешь…!
Он взял с верстака ножовку и протянул ее мне. Только тут я заметил, что зубья ножовочного полотна почти полностью, до самого основания, сточены.
- А ведь я только вчера днем поставил новое ножовочное полотно, - сказал прапорщик с видом знаменитого сыщика, только что раскрывшего очень запутанное дело.
Я был ошеломлен. Мне не оставалось ничего другого, как честно признаться, зачем я пилил эту рессору.
- Вставки на погоны, на шинель! Да ведь они же тяжелые! Ну, дает…! - рассмеялся прапорщик.
Я натянуто улыбнулся, соображая, чем все это может закончиться. Прапорщик сделал серьезное лицо.
- Мишин, ключ от мастерской у тебя? – спросил он.
Мишин молча достал из кармана ключ и протянул прапорщику. Тот взял ключ, окинул нас взглядом и сказал:
- Плохо работаете, ребята! Следы оставляете! Ключ я забираю.
Так из-за досадной оплошности мы лишились ключа от радиомастерской, и Мишин некоторое время был сердит на меня. Но недели через две, когда надо было срочно починить телевизор, прапорщик отдал Мишину ключ, но тот еще долго не давал его мне.
К седьмому ноября, к шестьдесят третьей годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, объявили результаты подведения итогов. Некоторые получили повышение в звании, но самой лучшей и желанной наградой был краткосрочный отпуск домой. Традиционно, отпуск получали очень немногие, да и то только те, кто уже прослужил полтора года. Когда объявили фамилии счастливцев - сержанты Фокин и Нечаев, рядовой Травин – мне вдруг сделалось грустно. Я подумал, что если я и заработаю отпуск, то будет это только через год, еще целый год…
Рядовой Травин из группы КДП был хорошим парнем, никогда не трогал молодых солдат, и начальство его ценило, как хорошего специалиста по радиотехнике. Последнее время он подолгу дежурил на объекте и в казарме почти не появлялся. Но после праздника он остался в казарме и сразу же стал собираться в отпуск.
Всех отпускников заботил вопросом: в чем же ехать домой? Шинели у тех, кто прослужил уже полтора года, были весьма потрепанными и никак не подходили для поездки домой. Обычно шинель отпускника готовилась так же тщательно, как и «дембельская», но была значительно скромнее.
Как-то раз Травин отозвал меня в сторону и предложил поменяться шинелями на время отпуска. Он заверил, что как только вернется из отпуска, так сразу же отдаст мне шинель. Я возражать не стал, и через несколько дней Травин в моей шинели улетел на самолете в Москву.
Пока он был в отпуске, все «дембеля» из нашей части уехали домой. Наконец-то никогда больше мы не увидим Груздева, Николаева и, что особенно радовало, ненавистного всем нам «Спирю». Старший сержант Клочков перед уходом пожал всем нам руки и пожелал хорошо «тащить службу». Пожалуй, он был единственным из всех «дембелей», с кем мы расставались с сожалением.
Новобранцы, которых мы ждали с большим нетерпением, еще не прибыли. В наряды приходилось ходить значительно чаще, а когда случался наряд на кухню, из-за нехватки людей присылали дежуривших на объектах.
Точно в назначенный срок из отпуска прибыл Травин и в тот же вечер отдал мне шинель. Теперь моя шинель выглядела столь шикарно, что мне, чтобы избежать гнева старослужащих, пришлось ее срочно хоть немного «состарить». Но больше всего меня расстроило то, что Травин подрезал снизу мою шинель. Я был выше его сантиметров на восемь и теперь, когда мы ходили в сапогах, это сразу же бросалось в глаза.
Дня через два к нам в часть прибыли новобранцы. Это событие вызвало у нас небывалый восторг. Они получили новую форму и шинели. Я хотел поменяться с кем-нибудь шинелями, но наш старшина строго настрого запретил это делать, к тому же моя шинель заметно выделялась среди других.
Утром, перед разводом, старший прапорщик Летфуллин построил нас на плацу. Он говорил о намеченных им хозяйственных работах. Когда он закончил, его цепкий взгляд остановился на мне. Внимательно осмотрев мою шинель, он вдруг спросил:
- Маркин, а что это у тебя за шинель такая?
Я не знал, что ответить и только лишь пожал плечами.
- Это твоя шинель? – вновь спросил Летфуллин.
- Так точно, моя, товарищ старший прапорщик, - ответил я.
- А зачем подрезал? Кто-то в отпуск ездил, что ли?
Опустив глаза, я молчал. Видимо сразу сообразив, кто ездил в отпуск, Летфуллин не стал уточнять.
- Значит так, Маркин, за порчу ротного имущества три наряда вне очереди.
- Есть три наряда вне очереди, - мрачно ответил я.
- Кроме того, Маркин, - строго произнес старший прапорщик. – Завтра утром я прихожу и удивляюсь: твоя шинель нормального размера. Ясно?
- Так точно…, - с недоумением ответил я.
Весь день настроение у меня было отвратительное. Три наряда меня не сильно пугали. Я уже знал, что получив определенное количество внеочередных нарядов, провинившиеся обычно отправлялись через день в наряд по роте, а наряд на кухню здесь не учитывался. Но как же мне выполнить приказ нашего старшины, я придумать никак не мог.
Вечером, в свободное время перед ужином, я зашел в бытовку и увидел новобранцев, пришивавших погоны к своим шинелям. Несколько человек, кому шинели были слишком длинными, их подрезали и отрезанные куски лежали на столе. И тут меня осенило: я взял эти кусочки, померил их, и отрезал кусок нужного размера. Затем я нашел толстые нитки, иголку, взял свою шинель и стал аккуратно пришивать снизу полоску десяти сантиметров шириной. Закончив эту работу, я взял утюг и разгладил шов. Получилось, как мне показалось, неплохо и почти незаметно. Довольный собой, я повесил шинель на место.
На следующий день старший прапорщик вновь построил роту связи на плацу. Закончив говорить, он уже собирался нас распустить, как его взор упал на меня. Некоторое время он молча разглядывал мою шинель, затем подошел поближе и спросил:
- Ты что, пришил что ли?
- Так точно! – с невозмутимым видом ответил я.
- Ну, Маркин, молодец…! – усмехнулся он, покачав головой. – Но… три наряда, э… все равно, за тобой.
- Есть, - четко ответил я.
Утро следующего дня выдалось пасмурным и промозглым. Моросил мелкий дождик. Командир группы КДП старший лейтенант Мамиконян приказал нам всем ехать на аэродром. Там, на стоянке машин, напротив здания аэропорта, он построил группу КДП в полном составе, включая и тех, кто в данный момент дежурил на объекте. Мамиконян был явно не в духе. Сначала он долго нас распекал, а затем решил заняться с нами строевой подготовкой. С полчаса мы, чеканя шаг, ходили по мокрому асфальту.
Дождь усилился. Старший лейтенант приказал построиться в две шеренги. Я стоял в первой. Мамиконян еще что-то говорил, то и дело поглядывая на мою шинель. Он прошелся вдоль шеренги и остановился напротив меня. Его взгляд упал на пришитую мной полоску снизу шинели. Приглядевшись, он вдруг заорал:
- Маркин, это еще что такое!? Что это у тебя за шинель!? Что…?! Что это такое…!?
- Пришил полосочку, - осторожно пояснил я, вдруг почувствовав, что подливаю масла в огонь.
- Что!? – буквально рассвирепев, сорвавшимся голосом прохрипел старший лейтенант. – Какую еще полосочку!? Зачем?!
- Короткая была, вот я и пришил…
- Что ты мне тут рассказываешь! У тебя была раньше нормальная шинель! Зачем подрезал?
- Я не подрезал, - пытался оправдаться я.
- А кто же?! Кто подрезал твою шинель?! И зачем… зачем ты пришил эту… эту полосочку?!
Уставившись в мокрый асфальт, я молчал. Травин стоял слева от меня и тоже молчал.
- Маркин, я тебя спрашиваю, кто подрезал твою шинель?! – охрипшим голосом продолжал допытываться старший лейтенант.
- Это я подрезал его шинель, - вдруг сказал Травин.
- Что…?! – удивленно воскликнул Мамиконян и, внезапно замолчав, перевел свой взгляд на него.
От одного из лучших солдат группы КДП он такого явно не ожидал.
- Мы временно поменялись шинелями, товарищ старший лейтенант, – спокойно объяснил Травин, - и когда я поехал в отпуск, то ее подрезал.
Мамиконян потерял дар речи. Вытаращив глаза, что придало его лицу еще более свирепый вид, он переводил свой взгляд то на меня, то на Травина. Пауза затягивалась. Командир группы КДП нервно прошелся вдоль строя, размышляя, что же с нами теперь делать. Вдруг он остановился и, резко повернувшись к нам, объявил:
- Четыре наряда вне очереди! Каждому!
- Есть, четыре наряда! - в один голос ответили мы с Травиным.
Может быть, эти четыре наряда остудили гнев старшего лейтенанта, а может быть усилившийся дождь, заставил его распустить нас по своим объектам. Я побежал к себе в радиомастерскую.
«Надо же так, - с досадой думал я. – Сначала получил три наряда за то, что Травин подрезал мою шинель, а потом еще четыре…, уже за то, что пришил эту полосочку».
- Сколько у тебя уже нарядов? – сочувственно спросил Мишин, когда мы поднимались по лестнице.
- Семь, - коротко ответил я.
- Да не бери в голову! – стараясь меня подбодрить, сказал Мишин и усмехнулся. – Зато на ближайшие две недели ты точно знаешь, чем будешь заниматься!
- Это уж точно…, - пробормотал я и выдавил из себя улыбку.
«А ведь жизнь прекрасна…, - вдруг вспомнил я слова моего товарища, никогда неунывающего Сергея Носова, - да, жизнь прекрасна…»
Настало время обеда, и мы пошли к автобусу, чтобы ехать в казарму, кто-то легонько задел меня за плечо. Это был Травин.
- Ничего, Маркин, не переживай, - сказал он. – Бывает и хуже…
Когда автобус остановился у казармы, мы вышли и, увидев старшего прапорщика Летфуллина, Мамиконян тут же ему сообщил:
- Травину и Маркину по четыре наряда. С завтрашнего дня.
- Ясно, а за что? – осторожно поинтересовался Летфуллин.
- За шинель, - коротко, кивнув в мою сторону и не вдаваясь в подробности, сказал Мамиконян.
Сквозь стекла своих очков старший прапорщик покосился на меня. Он не стал говорить старшему лейтенанту, что вчера уже объявил мне три наряда вне очереди за эту самую шинель.
В тот же день, вечером, я пошел в каптерку и попросил у каптера обменять мою злополучную шинель на какую-нибудь старую. Каптер придирчиво осмотрел шинель, примерил ее на себя и тут же согласился. Он извлек из шкафа несколько старых шинелей из которых я выбрал одну, довольно неплохо выглядевшую, правда, по размеру она была мне несколько великовата.
Отходив вместе со мной четыре наряда по роте, Травин вновь отправился дежурить на КДП. Еще дважды я сходил в наряд по роте, а затем старший прапорщик Летфуллин отправил меня в наряд по штабу, вероятно, решив, что я и так уже достаточно наказан.
Почти две недели я не появлялся на аэродроме и лишь из программы «Время» узнал, что 27 ноября на космодроме «Байконур» осуществлен запуск космического корабля «Союз-Т3» с космонавтами Леонидом Кизимом, Олегом Макаровым и Геннадием Стрекаловым. Это был испытательный полет трехместного варианта нового корабля серии «Союз-Т».
4. Долгожданное пополнение, зима, Новый год.
С наступлением зимы жизнь в пустыне замерла. Тушканчики, змеи, черепахи, скорпионы и прочая живность попряталась по норам и укромным местам и впала в спячку. По песку, который приобрел какой-то серый оттенок, ветер гонял засохшие стебли верблюжьей колючки. Моросящий дождь часто переходил в мокрый снег и укрывал землю тонким белым слоем, который очень быстро таял. Иногда с севера дул холодный пронизывающий ветер, смешивая тонкий снежный покров с песком, а по ночам даже случались заморозки. Но затем холод вновь сменялся оттепелью. Такая промозглая сырая погода была нам непривычна и действовала на нас угнетающе; хотелось снега, чистого белого снега с морозцем.
К величайшей нашей радости после прохождения «карантина» в часть прибыли новобранцы ноябрьского призыва. Двоих направили к нам в мастерскую. Один из них был телемастер, физически крепкий, рослый парень Валера Тропинин. Мы с ним были ровесниками и как-то сразу подружились.
Еще в нашу роту, в группу ЗАС, прибыли после учебки два солдата нашего призыва, оба родом из Костромской области. С ними, также после учебки, прибыл сержант Яковлев, по национальности русский, но родом из узбекского города Наманган.
В субботу вернулись из отпуска сержанты Фокин и Нечаев. Вечером они со своими товарищами сидели в курилке и рассказывали, как весело провели время в отпуске. Кто-то принес из каптерки гитару и Нечаев своим мощным, чуть хрипловатым голосом спел несколько песен из репертуара группы «Машина времени». Особенно хорошо у него получалась песня «Поворот». Андрей Макаревич и его «команда» пользовались огромнейшей популярностью, даже несмотря на то, что их крайне редко показывали по телевизору. Ребята переписывали друг у друга слова песен и гитарные аккорды. Многие специально учились играть на гитаре, чтобы, вернувшись домой, спеть в компании своих друзей хотя бы одну песню «Машины времени».
В группе КДП существовало еще одно небольшое подразделение – СКП (стартовый командный пункт), личный состав которого состоял из двух человек, и которое подчинялось прапорщику, начальнику нашей радиомастерской. СКП представлял собой машину ГАЗ-66 с фургоном, в котором находилась специальная аппаратура.
Во время полетов СКП обычно находится у самого края взлетной полосы и в его фургоне дежурит помощник руководителя полетов. Долгое время машина была в ремонте и стояла в автопарке, а теперь ее наконец-то отремонтировали. Намечались плановые полеты транспортных самолетов авиаполка, и начальство потребовало, чтобы машина СКП была готова к выезду на позицию. Один из солдат этого подразделения – ефрейтор Хохлов – находился в отпуске, и в помощь водителю машины прапорщик направил меня.
На следующее утро, сразу после завтрака, получив в столовой несколько банок консервов и хлеба, мы отправились в автопарк. Ночью немного подморозило. Машина, как ни странно, завелась почти сразу, и мы выехали на аэродром.
Наша позиция находилась рядом с глиссадой, где дежурили два солдата из РТО. Из песка торчала труба, из которой выходило несколько кабелей, подключаемых к нашей машине. Я очистил разъемы от инея и прикрутил их к разъемам на кузове машины. Через десять минут мы должны доложить на вышку КДП, что готовы к полетам. Водитель поднял ручку рубильника, но аппаратура в машине не включилась – напряжения на разъеме питания не было. Он почесал затылок и забегал вокруг машины, вопя:
- Маркин, давай, давай скорее! Дизель…, дизель надо вытащить!
Мы спустили на землю из задней двери фургона машины небольшой, но очень тяжелый дизель. Водитель заправил его соляркой и, к моему немалому удивлению, завел с первого раза. Впрочем, по его лицу было видно, что он и сам удивился тому не меньше меня. Мы быстро прикрутили к тарахтящему дизелю кабель питания, аппаратура включилась, мы связались с вышкой и доложили, что к полетам готовы.
Начались полеты. Военно-транспортные самолеты полка АН-12 взлетали и садились совсем рядом от нас. Рев их двигателей порой заглушал наш дизель. Помощник руководителя полетов так и не пришел.
Солдаты с глиссады помогли исправить неполадки с кабелем, и мы наконец-то заглушили уже изрядно надоевший дизель. Водитель забрался в кабину машины и задремал. Я залез в фургон, уселся в мягкое кресло заместителя руководителя полетов и долго так сидел, наблюдая в окошечко за летающими самолетами.
Обедать нас позвали на глиссаду. В небольшом помещении, врытом в землю и замаскированном сверху песком, была комнатка с двумя кроватями и телевизором на тумбочке. В маленькой кухоньке на плите шипела сковородка, от которой исходил забытый аромат жареной картошки. Проглотив слюнки, я вымыл руки, сел за стол и принялся открывать привезенные нами консервы. Так впервые за полгода мне довелось поесть жареной картошки. После обеда, такого сытного и домашнего, я искренне позавидовал этим ребятам, и подумал, что неплохо было бы пожить вот так хотя бы месяц, подальше от казармы и бесконечных нарядов.
Солнце, клонясь к закату, спряталось за тучи. Ветер сменил направление, и самолеты стали заходить на посадку с другой стороны взлетной полосы. Скоро полеты закончились, и мы, не спеша свернув свою аппаратуру, уселись в кабину машины. Взревел мотор, и водитель вырулил на взлетную полосу. Он прибавил газу и, находясь в хорошем настроении, стал рассказывать что-то смешное, повернувшись в мою сторону. Машина неслась по широкой и ровной бетонной полосе, и я рассматривал стоявшие на стоянке самолеты и вертолеты. Мой взгляд скользнул по лобовому стеклу и вдруг впереди я увидел заходящий на посадку самолет с включенными фарами. В тот же момент водитель тоже наконец-то посмотрел вперед. Прервав на полуслове свой рассказ, он затормозил и, свернув влево, направил машину к ближайшей рулежной дорожке. Когда мы наконец-то съехали на рулежную дорожку, транспортный самолет АН-26 уже бежал по полосе.
Говорят, что руководитель полетов по этому поводу пытался устроить скандал с командиром нашей части, но дело быстро замяли. Водителя сняли с машины СКП и пересадили на другую машину, а его место занял вернувшийся из отпуска ефрейтор Хохлов, имевший водительские права. Еще несколько раз мы с ним ездили на полеты, однако жареной картошкой нас больше никто не угощал.
Приближался Новый год. Немного подсыпало снегу и подморозило. Старшина объявил, что 27 декабря наша часть заступает в патруль по городу. Это сообщение очень всех нас порадовало – появилась возможность погулять по Ленинску.
В назначенное время нас привезли в военную комендатуру города, построили, провели инструктаж и распределили по районам. Все заступающие в патруль офицеры были из других частей, из нашей - только солдаты. Каждому офицеру в зависимости от маршрута патрулирования дали одного или двух солдат. Только на станцию Тюра-Там и в район стройбатовских казарм направили по три солдата, самых крепких и рослых. Меня направили патрулировать район офицерских общежитий поблизости от центральной части города вместе с морским офицером. Капитан-лейтенант, выделявшийся среди других офицеров своей черной морской формой, оказался человеком не очень разговорчивым. На все мои расспросы о службе на 95 площадке он отвечал лишь общими фразами. На улице было довольно холодно, градусов 15 мороза, и весь вечер мы заходили погреться то в один, то в другой магазин. Там царила предновогодняя атмосфера – стояли елки и разноцветные гирлянды радовали глаз. В большом продуктовом магазине жители Ленинска бойко раскупали коробки конфет, различные сладости, сгущенку, мандарины… На витрине стояло шампанское и множество каких-то красивых бутылок иностранного вина. Посмотрев на это продуктовое изобилие, мы пошли дальше.
После закрытия магазинов мы несколько раз обошли свой участок, изрядно замерзли и зашли погреться в одно из общежитий. Там у дежурного был включен телевизор, и мы смотрели какой-то фильм. Отогревшись, офицер опять позвал меня пройтись по нашему участку. Стояла тихая морозная ночь. На улицах не было ни одного человека. К двум часам ночи мы вернулись в комендатуру. Рано утром наше патрулирование продолжилось и завершилось днем. Мы вернулись в казарму в предновогоднем настроении.
До Нового года оставалось три дня, однако же, мысль о том, что кому-то предстоит заступать в наряд в новогоднюю ночь, никак не давала покоя. К тому же, по нашим подсчетам, как раз нашей части выпадало заступать в наряд на кухню 31 декабря. Среди старослужащих упорно ходили мрачные слухи, что в «праздничный» наряд могут пойти одни «деды». Это их злило и создавало в части нервозную обстановку.
После утреннего развода рота связи все еще стояла в строю, когда прапорщик Летфуллин о чем-то разговаривал с капитаном Тулиновым. Затем капитан ушел, а прапорщик встал перед строем и объявил:
- 31 числа, в Новый год, мы заступаем в наряд по столовой. В наряд пойдут одни «черпаки», - он многозначительно сжал губы и, выпятив подбородок, сквозь очки окинул нас взглядом, как бы проверяя нашу реакцию.
Старослужащие одобрительно зашептались, а сержант Фокин сказал:
- Их мало, товарищ прапорщик, всего-то четыре человека.
- Сегодня же вечером все вернутся с объектов в казарму.
- А кто идет дежурным по столовой? – спросил Фокин.
- Дежурным по столовой иду я сам, - четко выговаривая каждое слово, объявил прапорщик Летфуллин.
Эта новость меня порадовала. Если уж не удалось избежать новогоднего наряда, то лучше всего отправиться на кухню именно в таком составе.
На следующий день все мои товарищи приехали с объектов в казарму. На вечерней проверке прапорщик зачитал фамилии «счастливцев», заступающих в наряд на кухню.
31 декабря 1980 года, когда все находились в предвкушении встречи Нового года, мы переоделись в подменку и вышли на плац, на развод заступающего наряда. Всего нас было 28 человек, больше чем обычно.
После развода, перед тем, как зайти в столовую, прапорщик построил нас на плацу и сказал:
- Я не намерен встречать Новый год на кухне. Чем быстрее закончим уборку после ужина, тем быстрее пойдем в казарму праздновать. Закончим в 10, значит в 10 и пойдем.
- А если картошка будет?! – с тревогой в голосе спросил кто-то. – Тогда ведь будем сидеть до самого Нового года!
- Картошки не будет! – медленно и четко произнес прапорщик. - Я договорился! Так что все работаем быстро и качественно, никто не отлынивает! Всем понятно?
- Так точно! – бодро ответили мы и побежали в столовую.
Быстро пролетел ужин, и мы принялись за мытье посуды и уборку. Несколько человек принесли со складов крупу и другие необходимые продукты на завтрак. Прапорщик внимательно следил за всем происходящим и вовремя давал руководящие указания. К половине одиннадцатого мы в основном все закончили и собрались в обеденном зале. По просьбе поваров сделали еще какие-то необходимые работы, а затем главный повар, переговорив с прапорщиком, сказал, что наряд может идти.
Радостные, мы вышли на улицу и вдруг остановились от удивительного зрелища. Словно по мановению волшебной палочки в новогоднюю ночь пошел снег. Все вокруг покрылось мягкой белой пеленой. Стоял легкий морозец и полное безветрие. Крупные белые пушистые снежинки медленно опускались с неба. Как завороженные, мы молча взирали на эту идиллическую картину.
В казарме полным ходом шли последние приготовления к встрече Нового года. В проходе стояли столы. Молодые солдаты ноябрьского призыва под присмотром каптера и сержанта раскладывали печенье, пряники, хлеб, банки со сгущенкой, ставили бутылки лимонада. Мы переоделись, умылись и расселись у телевизора. Всю усталость как рукой сняло.
Наконец, все сели за столы. Кто-то из офицеров поздравил нас с Новым годом. Разлили по кружкам лимонад, бой курантов по телевизору, с Новым, 1981 годом ..!
Старослужащие радовались, что наступает их «дембельский» год. Я вдруг вспомнил дом, своих родных, представил, как сидят они сейчас за праздничным столом, наверно вспоминают меня, и подумал, что еще и следующий Новый год мне предстоит встречать вот так же, и здесь же, и от того мне стало как-то грустно. Конечно, я понимал, что самое плохое уже позади и в Новом году хуже, чем было, уже не будет. Поскорее бы дожить до лета, когда придут новые новобранцы…
По телевизору начался новогодний «Голубой огонек». В половине первого убрали столы, и дежурный по части приказал строиться на вечернюю проверку. Затем объявили отбой. Как только командиры рот и другие офицеры ушли, дежурный по части разрешил старослужащим снова включить телевизор и сам вместе с ними уселся смотреть продолжение «Голубого огонька».
Я сразу же уснул. Утром, 1 января 1981 года, наряд по столовой подняли в половине шестого. Все остальные по распорядку выходного дня спали до семи часов.
Наряд прошел тихо и спокойно. Около шести часов вечера мы вернулись в казарму. Так, как-то незаметно, пролетел новогодний праздник и вновь солдатская жизнь пошла своим чередом.
С середины января молодых солдат ноябрьского призыва стали ставить в наряд по столовой, и я уже больше не мыл полы в обеденном зале, а работал в более «престижных» местах – в посудомойке или цехах.
С нового года, вероятно, начался очередной этап борьбы с «дедовщиной». По указанию вышестоящего начальства замполит части регулярно проводил собрания по поводу неуставных взаимоотношений. Он рассказывал об ужасающем положении в стройбате и подразделениях хозяйственного назначения, где в основном служат солдаты из среднеазиатских республик. Жизнь молодых солдат славянского происхождения там была просто невыносима. Замполит указал всем офицерам и прапорщикам нашей части, а также сержантскому составу выявлять и пресекать случаи неуставных взаимоотношений. Замполит заявил молодым солдатам ноябрьского призыва, что в случае избиения или каких-либо притеснений они могут обращаться прямо к нему, открыто или в письменном виде. Старослужащим грозила гауптвахта, перевод в другую часть, а в лучшем случае - уехать на «дембель» в последнюю очередь. Сержантам же, кроме того, грозило разжалование в рядовые и бесконечные наряды.
Вечером, на вечерней прогулке, когда поблизости не было офицеров и прапорщиков, сержант Фокин от лица старослужащих специально для «молодых» сказал, что то, к чему призывает их замполит, называется «стукачеством» и не советовал бы этого делать. Еще он сказал, что не намерен лишаться сержантских лычек, а тем более уехать на «дембель» в конце июня, и заверил, что никто из старослужащих не будет их трогать, но только и они по старой армейской традиции должны первый год, а тем более первые полгода «пахать» безропотно.
В дальнейшем этот негласный договор в основном соблюдался, хотя иногда некоторые старослужащие, а особенно каптер, пускали в ход кулаки. Но меня уже никто не трогал, и служба моя теперь проходила довольно спокойно.
Минул январь. В наряд по столовой я теперь ходил редко. Вместо этого я отправлялся в наряд по роте, а иногда и в штаб, что очень меня радовало.
Среди солдат пошли слухи, поначалу показавшиеся мне фантастикой или очередной легендой космодрома. Такие легенды передавались из уст в уста, обрастая все новыми подробностями, и со временем уже невозможно понять, происходило ли это на самом деле. Так еще осенью, кто-то из солдат рассказывал, что слышал, как лет десять назад испытывали огромную ракету 70 или даже 80 метров высотой, называвшуюся «Геркулес» (ракета-носитель типа «Союз» - высотой 50 метров). Она будто бы взорвалась тогда прямо на старте, и от стартовой площадки ничего не осталось. Мы пытались узнать хоть какие-то подробности об этом событии у офицеров и прапорщиков, но те лишь пожимали плечами. Я даже стал сомневаться, была ли вообще такая ракета. (Но несколько месяцев спустя мне случайно доведется услышать совершенно ошеломивший меня рассказ участника тех событий, происходивших в действительности, о чем будет рассказано в следующей главе).
На этот раз кто-то из солдат рассказывал, что слышал, будто бы у нас в Советском Союзе ведутся работы по созданию советского Шаттла. Более того, он говорил, что где-то за второй площадкой сооружается посадочная полоса для такого космического корабля. По телевизору в новостях я не раз слышал о завершающем этапе работ по созданию американского космического корабля многоразового использования, но нигде и никогда не упоминалось, что и у нас в стране ведутся подобные разработки. Некоторое время все эти разговоры о посадочной полосе и о советском Шаттле были лишь разговорами, к которым я относился с определенной долей сомнения. Но как-то раз вечером мы возвращались на автобусе с аэродрома в казарму, и я услышал, как кто-то из офицеров спросил начальника штаба о посадочной полосе для космического корабля многоразового использования. К величайшему моему удивлению тот ответил, что полоса уже практически готова. Она необычайно ровная и гладкая 4 километра длиной и 100 метров шириной, замаскирована под цвет песка и лежит на монолитном гигантском бетонном прямоугольнике, уходящем в глубину на несколько метров. Там же поблизости от полосы строится стартовый комплекс и монтажно-испытательный корпус. Еще меня взволновало и удивило то, что как только у полосы будет установлено необходимое для посадки самолетов оборудование, примерно треть солдат нашей части, а также несколько офицеров во главе с командиром будут переведены туда служить. Сам же космический самолет «Буран» (именно тогда я впервые услышал этот термин) еще не готов и будет привезен на космодром для испытаний не раньше, чем через год, а может быть и два.
Накануне 23 февраля 1981 года в части подводились промежуточные итоги. Солдаты сдавали небольшой экзамен по обслуживанию вверенной им техники на классность.
В день Советской Армии на плацу было торжественное построение. Затем на построении нашей части, в казарме, вручали значки «классности». Я получил значок с цифрой 3 и стал теперь специалистом третьего класса. Старослужащие получали значки второго и первого класса. Несколько человек получили благодарность, а одному ефрейтору из РТО дали отпуск. На этом торжественная часть закончилась. День проходил по распорядку выходного дня. Очень нас порадовал праздничный обед в столовой: на второе давали гречневую кашу с мясом, что случалось лишь по большим праздникам.
В тот же день, 23 февраля 1981 года, в Москве произошло важное политическое событие - открылся XXVI съезд Коммунистической Партии Советского Союза. По телевизору мы смотрели трансляцию об открытии съезда и доклад Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева: «Отчет Центрального комитета КПСС и очередные задачи партии в области внутренней и внешней политики».
Теперь ежедневно замполит проводил политзанятия по изучению материалов съезда. В проходе ставились столы и мы в течение двух часов, борясь со сном, записывали в тетради то, что нам диктовал замполит. Два или три дня мы конспектировали доклад: «Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981—1985 годы и на период до 1990 года». Никто из нас тогда и не сомневался, что все поставленные партией задачи непременно будут выполнены. Как никому другому в СССР, нам и в кошмарном сне тогда не могло присниться, что через несколько лет грянет перестройка, которая приведет к гибели управлявшего страной могучего партийного аппарата и развалу нашей огромной страны – великого и могучего Советского Союза. Кто же тогда мог предположить, что рухнет военный блок стран социализма - Варшавский Договор, и в НАТО вступят не только его участники, но и несколько республик Советского Союза…
Незаметно подошел к концу февраль. В нашей роте появился новый офицер – старший лейтенант, занявший должность замполита роты. Оказался хорошим человеком. Он никогда не произносил громких пропагандистских речей, как замполит части, а старался по возможности находиться среди солдат, пытался вникнуть в их проблемы. По выходным он всегда находился в казарме, и однажды принес свой фотоаппарат и фотографировал солдат. Раньше такого никогда не было, и многие сомневались, будут ли вообще фотографии. Я в тот день находился в наряде по роте и не смог сфотографироваться. Как ни странно, но на следующий день к всеобщей радости замполит принес кучу готовых фотографий. Оказалось, что весь вечер и почти всю ночь он проявлял пленку и печатал фотографии для солдат, а химикаты и фотобумагу он покупал на свои собственные деньги. Конечно же, за такое бескорыстное отношение замполит пользовался большим уважением среди солдат.
Как-то раз в воскресенье наш замполит устроил викторину по вопросам международной политики, военным блокам и разным странам. Две команды по нескольку человек соревновались между собой, кто быстрее ответит на заданный вопрос. Меня сразу же взяли в одну из команд. Наша команда победила, а я получил от замполита специальный приз – фотографию космонавтов, отправившихся в космос несколько дней назад. Это был экипаж космического корабля «Союз-Т4», стартовавшего 12 марта 1981 года - Владимир Коваленок и Виктор Савиных.
Эта фотография, конечно же, сразу стала предметом всеобщей зависти. Я убрал ее в свой блокнот и потом всегда носил с собой в кармане. У меня тут же появилась идея: когда космонавты вернутся на Землю и будут улетать в Москву, неплохо было бы мне оказаться на аэродроме, подойти к ним и попросить, чтобы расписались на фотографии. Вот был бы великолепный сувенир с Байконура!
Примерно в то же время произошло еще одно интересное происшествие. Однажды я был в наряде по штабу. Мое ночное дежурство у телефона пришлось на вторую половину ночи. Поспав до двух часов ночи в комнате отдыха КДП, я пришел в штаб. Где-то в начале четвертого мне позвонил Коля Озеров, дежуривший на коммутаторе, и позвал к себе. Я закрыл дверь штаба на палку, взял опечатанную коробку с ключами от дверей комнат штаба с собой и пошел на АТС. Если вдруг приедет дежурный по части, на КПП нас предупредят, и я успею прибежать на свое место, но обычно в такое время крайне редко кто-то может появиться на аэродроме. Мы с Колей сидели и болтали. В четыре часа он соединял все наши объекты с дежурным по части для ежечасного доклада. Я тоже доложил прямо с АТС, что у меня в штабе никаких происшествий не произошло. Потом я заметил, что Коля стал клевать носом. Несколько дней подряд они днем рыли траншею и прокладывали кабель, а ночью у Коли ночное дежурство на коммутаторе. Тут он попросил меня хотя бы минут сорок посидеть за коммутатором, а он хоть немного поспит на расстеленном на полу за стойкой матрасе. Звонить сейчас в столь ранний утренний час никто не должен, а до следующего доклада дежурному еще почти час. Коля показал мне, как работать на коммутаторе и повалился на матрас. Еще он мне сказал, что если вдруг пойдет вызов с города, то чтобы сразу же я его разбудил. Правда, он меня заверил, что ночью оттуда обычно никогда не звонят. Я надел наушники с микрофоном и уселся за коммутатор.
Полчаса я просидел спокойно, никто не звонил, за стойкой сладко похрапывал Коля, и вдруг засветилась табличка городского коммутатора. От неожиданности я несколько растерялся и крикнул Колю, но он меня не слышал. Табличка настойчиво мигала, я вставил в отверстие контакт и назвал в микрофон позывной нашей АТС. Голос в наушниках попросил:
- Соедините меня с диспетчером.
Я лихорадочно искал на коммутаторе табличку с надписью «Диспетчер», но никак не мог ее найти.
- Одну минуту, - сказал я и, сняв наушники, бросился к Коле.
- Коля, Коля! – вопил я, пытаясь его разбудить. – С города звонят! Диспетчера надо, а я не могу найти!
- А-а? Что..? – пробормотал Коля, с трудом открывая глаза. – Диспетчер слева, с краю…
Я вернулся к наушникам и вдруг услышал тот же голос:
- Ребята, мне диспетчера нужно.
Я хотел, было еще раз сказать: «Подождите минутку», но промолчал. Нигде слева с краю не увидев надписи «Диспетчер», я опять бросился к Коле, который с трудом пытался выползти из-за стойки.
- Коля, давай скорее!
Наконец он подбежал к коммутатору. Из наушников послышалось:
- Вы там спите что ли? Это генерал-майор Леонов звонит.
- Никак нет, товарищ генерал-майор, Алексей Архипович! Соединяю! – бодрым голосом ответил Коля.
- Слышал?! Это Леонов звонит! – прошептал Коля, глядя на меня.
Потеряв от удивления дар речи, я лишь кивнул в ответ.
Как оказалось, таблички с надписью диспетчер и не было, там просто стояла буква Д.
Диспетчер ответил, и мы слышали, как Леонов спросил, когда будет вертолет на Аральск.
У Коли весь сон, как рукой сняло, и для меня хорошая была встряска. Сам Леонов звонил, а я попросил его подождать минутку. Под впечатлением этого события я вернулся в штаб и подумал, что теперь когда-нибудь можно будет похвастаться, что мне довелось поговорить по телефону со знаменитым космонавтом, заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. Но чтобы не подвести Колю, я никому не стал рассказывать об этом случае.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zsrn48AgcVd-iFTU
Предыдущая часть: