Найти тему
Школа Жизни

Выловленный таинственной сетью. О чем писал поэт Владислав Ходасевич?: Часть 1

   Владислав Ходасевич Фото: добросовестное использование
Владислав Ходасевич Фото: добросовестное использование

Владислав Ходасевич — поэт Серебряного века, чья муза словно прилетела из Золотого, настолько его стихи прозрачны и классичны по форме, глубоки и трагичны по смыслу.

Люблю людей, люблю природу, Но не люблю ходить гулять, И твердо знаю, что народу Моих творений не понять. Довольный малым, созерцаю То, что дает нещедрый рок: Вяз, прислонившийся к сараю, Покрытый лесом бугорок… Ни грубой славы, ни гонений От современников не жду, Но сам стригу кусты сирени Вокруг террасы и в саду.

Горестное позднее признание Владислава Ходасевича. Так ли это? На этот вопрос может ответить только сам поэт.

   Владислав Ходасевич Фото: добросовестное использование
Владислав Ходасевич Фото: добросовестное использование

В одном из последних стихотворений «Памятник», которое отсылает нас к Пушкину, Державину и даже к шотландской королеве Марии Стюарт (ее образ еще промелькнет в его поэзии), на гербе которой было выгравировано «En ma fin est mon commencement» — «В моем конце мое начало», Ходасевич писал:

Во мне конец, во мне начало. Мной совершённое так мало! Но всё ж я прочное звено: Мне это счастие дано. В России новой, но великой, Поставят идол мой двуликий На перекрестке двух дорог, Где время, ветер и песок…

Двуликий идол… Памятника Ходасевичу до сих пор нет. Но то, что он сделал, является действительно настоящим памятником.

К Ходасевичу относились по-разному. Как, в сущности, и к любому человеку, к любому поэту. Пред ним преклонялись, считая самым значительным русским поэтом после Блока и Иннокентия Анненского. Наследником Пушкина и Тютчева считал его Набоков. И самым значительным поэтом ХХ столетия. В пору непродолжительной дружбы с Ходасевичем Максим Горький называл его последним поэтом-классиком. Бунин, при всей его желчности и сдержанности, говорил о Ходасевиче:

Один из немногих настоящих, не чета нынешним.

Ходасевич написал немного. При жизни вышло всего 4 тонких сборника его стихов. Первый — «Молодость» в 1902 году; в 1914 году — вторая тоненькая книжечка, «Счастливый домик». И в самом начале 20-х годов в Москве и Петрограде — две его последние книги: «Тяжелая лира» и «Путем зерна».

В эмиграции он написал очень мало стихотворений — только цикл «Европейская ночь». С середины 20-х годов до последних дней он замолчал как лирик, хотя активно выступал как литературный критик и публицист, эссеист, мемуарист, как одна из значимых личностей литературы русского зарубежья.

Владислав Фелицианович Ходасевич родился в мае 1886 года в Москве. С этим городом связана почти вся его российская жизнь. Его отец — польский дворянин, художник-фотограф Фелициан Ходасевич, мать — еврейка, Софья Яковлевна Брахман. И он всю жизнь остро переживал свое некоторое изгойство в России, то, что он называл чувством пасынка, хотя безмерно любил Россию.

Любил ее в самые страшные времена, в революцию и гражданскую войну, во времена потоков крови, когда стирались, кажется, все человеческие чувства. Он любил ее мучительно и сильно и тогда, когда одиноко скитался по Европе, когда страшно нищенствовал во Франции. Он без всякой ностальгии вспоминал такую-сякую немазаную-сухую Родину, но всегда необыкновенную и прекрасную нынче, как и во все времена.

«Один из драгоценнейших русских поэтов», — произнес Ходасевич над прахом Блока в 1921 году. Можно сказать, что тень блоковской поэзии накрыла и Ходасевича, настолько перекликаются их лирические голоса. Как Блок некогда восклицал: «Да, и такой, моя Россия,/Ты всех краев дороже мне», — так и у Ходасевича была необыкновенная верность Родине.

Его вынянчила и воспитала няня, тульская крестьянка Елена Кузина. Владислав, шестой по счету ребенок у родителей, был очень болезненным. Сразу после рождения у него стала расти опухоль на языке, из-за чего он не мог нормально есть. Кормилицы одна за другой отказывались от младенца, говоря: «Он все равно не жилец». И только Елене Кузиной выпала доля выходить будущего поэта, став для него не только кормилицей, но в первую очередь источником любви и ласки, все затопляющего милосердия, в которых больше всего нуждается человек.

Ради маленького Влади ей пришлось пожертвовать собственным ребенком: она сдала его в воспитательный дом, где он вскоре умер. Впоследствии Ходасевич с горечью писал:

Мое существование стоило жизни другому живому существу.

Елена Кузина… Арина Родионовна конца XIX века. Своеобразная перекличка времен. В конце XVIII века и начале XIX-го Арина Родионовна вынянчила маленького Сашу Пушкина. Спустя почти век история повторилась уже с другим поэтом.

   Фото: Разворот книги В. Ходасевича
Фото: Разворот книги В. Ходасевича

И в пору расцвета своего поэтического дара Ходасевич написал стихи, обращенные к няне. Потрясающе пронзительные строки, своеобразное признание в любви и к няне, и через нее — к Родине:

Не матерью, но тульскою крестьянкой Еленой Кузиной я выкормлен. Она Свивальники мне грела над лежанкой, Крестила на ночь от дурного сна. Она не знала сказок и не пела, Зато всегда хранила для меня В заветном сундуке, обитом жестью белой, То пряник вяземский, то мятного коня. Она меня молитвам не учила, Но отдала мне безраздельно всё: И материнство горькое свое, И просто всё, что дорого ей было. Лишь раз, когда упал я из окна, Но встал живой (как помню этот день я!), Грошовую свечу за чудное спасенье У Иверской поставила она. И вот, Россия, «громкая держава», Ее сосцы губами теребя, Я высосал мучительное право Тебя любить и проклинать тебя. В том честном подвиге, в том счастье песнопений, Которому служу я каждый миг, Учитель мой — твой чудотворный гений, И поприще — волшебный твой язык.
И пред твоими слабыми сынами Еще порой гордиться я могу, Что сей язык, завещанный веками, Любовней и ревнивей берегу… Года бегут. Грядущего не надо, Минувшее в душе пережжено, Но тайная жива еще отрада, Что есть и мне прибежище одно: Там, где на сердце, съеденном червями, Любовь ко мне нетленно затая, Спит рядом с царскими, ходынскими гостями Елена Кузина, кормилица моя.

Какой необыкновенный страшный сильный образ: — «на сердце, съеденном червями». И сразу же душа устремляется в бессмертную вечность: «Любовь ко мне нетленно затая». Как тут не вспомнить изречение апостола Павла:

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут и знание упразднится.

Это верно. Любовь никогда не перестает, если она любовь…

Совсем юным он познакомился и близко сошелся со многими видными писателями-символистами — с Бальмонтом, Белым, Брюсовым, многими другими. Он пребывает в центре культурной жизни Москвы конца 1890-х, начала 1910-х годов.

В 1921 году переехал в Петроград, где, как он заметил — «настоящая литература». Блок, Сологуб, Ахматова, Гумилев.

И две его книги — «Путем зерна» и «Тяжелая лира» — знаменовали рождение нового большого поэта. Поэта огромного трагического философского дара, воспринимавшего мир в графических черно-белых чертах, в некоей загадочной светотени, которая рождает контрасты, равные контрастам века, контрастам души.

А душа — это сквозная тема в поэзии Ходасевича. И еще… Чувство ухода. Оно словно пронизывает все творчество поэта.

Определять его манеру трудно. Присутствие в стихах одухотворяющей прозы —

и каждый стих таща сквозь прозу, вывихивая каждую строку привил-таки классическую розу советскому дичку.

И в другом стихотворении:

Полюбил я прозу в стихах и в жизни.

Не прозу как искусство повествования, а горькую печаль существования человечества вообще.

В конце 1900-х годов он женился на эксцентрической красавице Марии Рындиной. Затем второй брак — женитьба на Анне Ивановне Чулковой, родной сестре поэта и критика, близкого символистам, Георгия Чулкова.

   Владислав Ходасевич и Нина Берберова в Сорренто на вилле Максима Горького Фото: добросовестное использование
Владислав Ходасевич и Нина Берберова в Сорренто на вилле Максима Горького Фото: добросовестное использование

И, наконец, в Петрограде начинается самая мучительная и самая прекрасная страница его жизни. Любовь к Нине Николаевне Берберовой, тогда совсем еще юной, начинающей поэтессе гумилевского круга. С ней он проживет почти до середины 30-х годов.

И даже когда они расстались (разрыв был тяжелым, болезненным), он пошел уже с новой своей женой Ольгой Марголиной смотреть фильм «Мария Стюарт», где главную роль исполняла очень известная тогда актриса Кэтрин Хепберн. Нина Берберова была очень похожа на нее.

И вот, вспоминая ее, Ходасевич написал, придя домой, коротенькое стихотворение, полушутливое, очень простое, но невероятно щемящее:

Нет, не шотландской королевой Ты умирала для меня: Иного, памятного дня, Иного, близкого напева Ты в сердце оживила след. Он промелькнул, его уж нет. Но за минутное господство Над озаренною душой, За умиление, за сходство — Будь счастлива! Господь с тобой.

Примечание: при написании эссе использованы произведения В. Ходасевича и А. Блока; материалы из воспоминаний о Владиславе Ходасевиче, мемуаров Нины Берберовой «Курсив мой» и материалы из Интернета. Автор выражает благодарность за предоставленные материалы.

Продолжение следует…

Автор — Ляман Багирова

Источник — ШколаЖизни.ру