Мои лирические отступления, представляемые, что они служат для разгона или для пояснения сравнением, на самом деле имеют больше целей. Они ещё отдушина читателю, не ожидавшему, что перед ним то, что называется трудным чтением. А ещё они удовлетворяют иллюзии продления моей жизни после смерти. Поэтому они по большей части про флирт. Ибо что есть оппозиция смерти? – То, что способствует или якобы способствует рождению новой жизни, ребёнка.
Мысленно оглядываясь на свои отступления, я замечаю, что они всё больше про молодость. И что, подумалось: после молодости у меня разве не было флирта? – Да, пожалуй. – И понятно, почему. Мне было легко флиртовать, ибо я своим видом женщин оставлял равнодушными. Флирт такого не мог их зажечь, а мне легко было обострять, ибо ничего ж серьёзного не будет. Девушки сами были молодые и хорошенькие и мечтали не о таком, внешне очень среднем, чтоб не сказать хуже. И потом я ж успешно избегал карьеры. И с такой стороны тоже не возбуждал интереса.
И вот в 50 лет я сменил город и место работы. Переводом. Поэтому ещё до моего появления пополз слух, что я какой-то суперспециалист. И появления моего ждали. И – я теперь прикидываю – сразу три женщины оказались неравнодушны. Одна даже молодая, незамужняя и очень красивая. А я к такому не был готов. Молодая и одна замужняя, обе свобднодоступные, так сказать, сделав несколько авансов и не получив ответа, немедленно и без сожаления отвалили. Я и имена их забыл. А третьей не забыл ни имя, Люда, ни фамилии. Ибо она так растерялась, раз оказавшись со мной наедине в помещении того конструкторского бюро, где я работал, что я даже не припомню, чтоб кого-то ещё так смущало простое моё присутствие. Я сделал вид, что ничего этакого не замечаю, но она продолжала волноваться и дёргаться почём зря. – Приятно вспомнить, хоть и неясно вспоминается. Потом она кончила своё дело и ушла. Успокоилась, наверно, уйдя и себя фактически не выдав. Она была из другого конструкторского бюро и мы практически не виделись. Но однажды весь отдел отправился на экскурсию. И, может, показалось… В автобусе она пришла почему-то в весёлое возбуждение, громко говорила, смеялась пустякам… Я к ней на собственно экскурсии не подошёл. – На том всё и кончилось, не начавшись.
.
Три картины Фёдора Васильева (см. тут и тут) мне удалось истолковать как произведения настоящего реализма. Настоящим я называю угадывание в социуме такого нового, которого никто больше ещё не видит. В этих трёх была одна и та же угадка, что народ народников не понимает, их революционность считает придурью господских сынков. В одной, в «Мокром луге», удалось даже это увидеть через странность. Она была в нарочитом нарушении правила, что светлое в воде отражается менее светлым. Светлое отражается-де извращённо, как светлая мысль о крестьянском социализме в умах крестьян – как ненужный бунт против царя-батюшки.
И у меня возникла дерзкая мысль: вдруг да удастся ту же угадку усмотреть в других картинах Фёдора Васильева.
Например, в такой:
Подумайте, откуда и куда движутся тучи? – Справа налево. – Почему? – Видите вдали справа косой дождь? Почему он косой? – Потому что ветер небольшой, судя по траве. Он падающие капли не так увлекает, как саму тучу. Та успевает больше уплыть влево от падающих капель и те как бы отстают от тучи. А что такое образно – ветер справа? Это реакция на революционную пропаганду и действия.
Вы не радуйтесь, как глупые птицы, что левее центра бросились за мошками в поток тёплого воздуха от клочка поля освещённого солнцем. Сейчас солнце (образ крестьянского социализма) затянет правая реакция. И нечего рассчитывать на успех ходоков в народ.
А вот случай, как в «Мокром луге», когда светлое опять отражается в воде не более тёмным, а наоборот. – Образ неверного понимания пропаганды крестьянского социализма.
То же самое тут:
А здесь – обратный приём для обеспечения странности: тёмное в воде отражается не более светлым, а более тёмным.
Зачем это?
Видите, левее центра радуга. Это образ примирения. Крестьяне согласны быть против помещиков, но не против царя. Так Васильев смеётся над их надеждами. Грядёт тьма царской реакции на народников, пусть и непонимаемых народом.
Фёдор Васильев не мог не чувствовать себя инородным относительно основной массы передвижников, плачущих о несчастном народе. И не мог смутно не осознавать, что он подобен в этой нестыковке народникам, не принятым народом. А тут ещё и смерть от туберкулёза вот-вот наступит. И не хочется умирать. Как, наверно, не хочется народникам сдаваться. И вот он предвидит, что те и не сдадутся. Как дуб, не сбрасывающий листву до весны. То есть неким образом они переживут зиму-политическую-реакцию.
Но относительно себя он пророком не стал. – Настоящий реализм так и не был никем осознан как таковой. И мировое первенство России в этом отношении – тоже.
Лишь в СССР сделали уродливую попытку унаследовать его под зря политизированным именем соцреализма. Этот «соц» понимался как единственный из социализмов – сталинский, централизованный до степени тоталитаризма принятой идеологии, считающейся официально единственно верной. Тем не менее, требовалось улавливать в этом социализме ростки нового и выражать. То есть требовалось учуять эволюцию сталинского социализма в рамках централизма. Но это ж было опасно из-за тоталитаризма. Художник оказался бы впереди транслируемой идеологической политики партии. В результате случаев нового в сталинском социализме рождённого в порядке выражения подсознательного идеала истины почти не случалось. И термин – осмеивался.
23 августа 2024 г.