оглавление канала, часть 1-я
Первым полез Кольша. Точнее, первым из нашей компании. Если бы он совсем первый пошел, то, боюсь, со своими широкими плечами он бы мог запросто застрять в этой дыре. Но минут через десять мы услыхали его глухой голос, обращенный к жене:
- Давай, Валюха…
Ну Валька и «дала». Юркой ящеркой она словно бы ввинтилась в узкий лаз. А я подумала, что мы с ней уже приноровились, как червяки лазить по всяким подземельям и норам. Осталось еще обзавестись ночным зрением, и тогда будет полный комплект для жизни под землей! В общем, в третий раз у нее это получилось довольно ловко. Выждав еще минут десять, Егор встал на «старт». Поглядел на меня тревожно-вопросительно. Я нашла в себе силы выдавить улыбку и тихо проговорить:
- Все будет хорошо, ступай…
Он как-то нерешительно кивнул мне головой и улыбнулся, словно прощаясь проговорив:
- Пока…
Сердце защемило так, что я еле удержалась, чтобы не остановить его. Сжала пальцы в кулаки, так, что ногти впились в ладони, сдерживая готовый сорваться с губ вопль: «Останься…!» Сама-то я в собственные слова, по неведомой мне причине, совсем не верила. Судорожно выдохнула, пытаясь вернуть себе здравомыслие. Вроде бы вышло. По крайней мере, вслед за Егором не кинулась, ловя того за ноги.
Пока ждала, когда освободится лаз, лихорадочно перебирала все последние события, пытаясь найти причину собственного пессимизма. Это я еще мягко сказала. На самом деле, это был даже не пессимизм, это был страх на грани звериной паники. Только вот причину подобного чувства я никак не могла обнаружить. Стоять рядом с норой дальше было бы глупо, и я полезла. Мероприятие сие далось мне довольно сложно. Плечо болело нещадно, рука была словно и не моя вовсе, и в процессе пропихивания собственного тела в этом узком проходе, почти участия не принимала. А с одной рукой, в полнейшей темноте, когда комья земли засыпали рот и нос (про уши я, вообще, не говорю) протискиваться, извиваясь всем телом, словно я и вправду превратилась в червяка, удовольствие было то еще. А самое главное, этот проклятый страх никуда не уходил, а возрастал с каждым, преодолеваемым с таким трудом, десятком сантиметров, все больше и больше, грозя перерасти в панику. Временами мне приходилось останавливаться, чтобы хоть как-то отдышаться. Но и дышать здесь, в тесноте этой земляной щели было, практически невозможно. По крайней мере, в том, нормальном смысле слова, который большинство людей в него вкладывает. Короткие поверхностные вдохи, с которыми, вместе с воздухом в рот и нос залетала пыль и мелкие комочки земли, вряд ли можно было назвать полноценным дыханием.
Наконец, рука моя поймала пустоту впереди меня. Разглядеть ничего не удавалось, вокруг царил полнейший мрак. Скорее всего, наверху была ночь. Я помнила, что в берлогу все же попадал какой-никакой свет извне. Странно, почему Егор не зажег фонарь? Да и руки не торопился подать, чтобы помочь мне окончательно выбраться. Это настораживало. Сердце вдруг забилось учащенно, будто я не ползла несколько метров по норе, а бежала как минимум марафонскую дистанцию в сорок километров. Какой-то части меня вдруг захотелось повернуть обратно, чтобы поскорее очутиться под безопасными и почти родными сводами овального зала. У меня уже не было никаких сомнений, что что-то произошло. Что-то, что помешало Егору, элементарно, зажечь фонарь и помочь мне выбраться. Но обратной дороги у меня не было. Сжав зубы так, что заломило челюсть, я прошептала себе:
- Не страусы мы…
Досадовала я только по одному поводу: слишком уж я была слаба сейчас. Все, что произошло там, внизу, вымотало меня окончательно. Выбравшись в круглую берлогу, я затаилась, прислушиваясь к звукам снаружи. Какие-то шуршания, короткие возгласы, словно кому-то в толчее отдавили руку, тихий плеск близкой реки. И все… Кричать и звать Егора, чтобы помог мне выбраться, я не стала. Пускай мое появление наверху будет хоть маленькой, но неожиданностью. Хотя, определить, для кого, я не бралась. Если только… А… Что толку сейчас мучать собственные мозги пустыми догадками и размышлениями! Как там у нас говорят? Лучше один раз увидеть… И все такое прочее.
Сидеть дольше в этой яме было бы просто глупо, а самое главное, безрезультатно. Стараясь производить как можно меньше шума, что при моем теперешнем физическом состоянии почти полного бессилия было довольно сложно, я стала выбираться из этой берлоги. О том, чтобы заделать лаз, из которого я только что выбралась, я даже не подумала. Зачем? Если все нормально (в чем я уже сильно сомневалась), Егор с Николаем его потом заделают. А если… То заделывать его никакого смысла уже не было.
Снаружи, как я и предполагала, царила непроглядная предосенняя ночь. В этой темноте разглядеть что-либо или кого-либо было почти нереально. Стараясь держаться ближе к зарослям кустарника, росших чуть правее того места, где мы обычно (вот же блин! Уже и «обычно»!) выбирались, я с трудом поднялась с четверенек на ноги. Не знаю, возможно, меня ждали именно на прогалине, и это меня как-то уберегло от полнейшего нокаута. Хотя, слово «уберегло», здесь не совсем подходило. Тяжелый удар, словно на меня обрушилось небо, свалил меня обратно на землю. Целились в висок, но в самый последний момент, повинуясь скорее инстинкту, чем своим чувствам, я немного убрала голову в сторону, и удар пришелся в челюсть. Свалить он, конечно, меня свалил, но сознания я не потеряла. В голове что-то жалобно звенькнула, а потом загудело, словно церковные колокола на Пасху. Сквозь это гудение, словно сквозь толстый слой ваты, откуда-то издалека я услышала довольно ехидный и чуть насмешливый голос:
- Давно мечтал это сделать…
Голос мне, вроде бы, показался знакомым, но он точно не принадлежал ни одному из нашей разношерстной компании. А вот кому он принадлежал, определить с такой-то головой, я не бралась. Да и вообще, соображала совсем плохо. Потому что стала пытаться опять подняться на ноги. Разумеется, со ставшей уже привычной в последнее время позы под поэтичным названием «с карачек». И тут же, чей-то тяжелый ботинок впился в мои ребра. Есть у меня такая дурная (а может и не очень) привычка. Чем мне страшнее или больнее, тем меньше звуков я издаю. То есть, по возможности, не издаю их вообще. В этот раз я просто зашипела, как раскаленная сковорода, которую кинули в ведро с ледяной водой. Где-то, совсем рядом со мной, прозвучал короткий смешок, с последующим неизменным вопросом:
- Что, сука, больно?
По понятным причинам, отвечать я не собиралась, да и не было у меня желания отвечать. Скрутившись в клубок в позе эмбриона, я пыталась сделать хоть маленький вдох в разрываемые без воздуха легкие. Получалось плохо. Удавалось сделать только маленькие вдохи выдохи, которые только и позволяли, чтобы глаза не повылазили из орбит. По-видимому, мое молчание тот, кто отрабатывал на мне удары, растолковал по-своему. Потому что, тот же голос со злобой произнес почти над самым моим ухом:
- Что…? Гордая очень? Сейчас я твою гордость-то повышибу…
Объяснять этому кретину, что гордость тут совершенно не при чем, дело было зряшное, бесполезное, а для меня сейчас, вообще, физически невыполнимое. Я приготовилась к тяжким испытаниям, как неожиданно совсем другой, уже знакомый мне голос Образова, проговорил довольно сердито:
- Ну все, Анатолий, хватит! Ты ее так насмерть забьешь! А мне проблемы ни к чему! Ты же, кажется, хотел, чтобы она отвела тебя в подземелье. А после твоих упражнений, она не то, что отвести, подняться не сможет!
Я услышала хруст веток под чьими-то тяжелыми шагами, и сильные руки, довольно бережно меня подняли от земли, и постарались усадить, прислонив спиной к небольшому камню. А затем, скорее почувствовала, чем увидела, около своего рта фляжку с водой. Сделав несколько торопливых глотков, при этом, чуть не захлебнувшись, я, наконец-то, смогла вздохнуть. Пусть, не полной грудью, как мечталось, но уже достаточно, чтобы не помереть от удушия. Голос Юрия Геннадьевича даже с какой-то заботой спросил:
- Как ты себя чувствуешь?
У меня хватило сил скривить губы в усмешке и прохрипеть:
- Я себя вообще не чувствую… Может это и к лучшему, а?
Рядом с Образовым выросла фигура человека, которого, судя по всему, он и назвал Анатолием. В неясном свете звезд разглядеть его не удавалось, только общие контуры тела, да голос, напоминающий мне что-то или, лучше сказать, кого-то. Вот только кого, черт возьми?! Я сейчас была готова еще к парочке таких же пинков, только бы увидеть лицо этого человека, которого с трудом можно было так именовать. Несколько минут он стоял надо мной, то ли разглядывал, то ли готовился к новому удару, пойди пойми этих нелюдей. Потом, словно простуженный прохрипел:
- Гляди-ка, она еще и шутить вздумала… Напрасно… - Я сжалась в комок, ожидая очередного удара, но его не последовало. С той же ядовитой насмешкой, он спросил: - Ну что, отдышалась? А теперь лезь обратно в нору, и показывай мне подземелье! Сдается мне, моему другу с его командой ты мозги запудрила, поводила кругами, а самого основного так и не показала…
А у меня мысли засуетились в голове, зажужжали, будто испуганный пчелиный рой. Первой из них было, конечно, какой к чертям собачим еще Анатолий?! Откуда он, вообще здесь взялся?! Как он узнал об этом месте, о котором никто, кроме нас с Валентиной вообще не знал?! Потом мой измученный мозг сфокусировался на слове «друг» по отношению к Образову. Значит, все с подачи этого иуды? И сама себя одернула. Ни хрена это не значит! Потому что, фраза «поводила кругами, а самого основного НЕ ПОКАЗАЛА», говорила о том, что Юрий про овальный зал ничего не сказал, хоть память его я не подчищала. Или подчистилось, так сказать «рикошетом»?? А разве такое, в принципе, возможно??? А мой внутренний голос тут же ехидненько пропищал: «В принципе возможно все, а вот у нас такое – вряд ли…»