Вновь погружаюсь во вселенную Эмиля Золя. Его одиннадцатая книга знаменитой социальной саги «Ругон - Маккары» называется «Чрево Парижа». В ней описаны мельчайшие подробности работы парижского рынка. Книга буквально пахнет рынком: свежей зеленью, пойманной рыбой. Энциклопедические знания снеди, продаваемой на рынке, впечатляют читателя. Золя всесторонне и тщательно изучал Центральный рынок Парижа. Он неоднократно посещал рынок в разное время дня. Провел там однажды целую ночь, наблюдая за ночной жизнью этого района города, за ранним привозом товара. Он изучал материалы по работе рынка в префектуре Парижа, в самой администрации рынка. Делал много чертежей , планов рынка и его окрестностей.
По мнению автора, «Чрево Парижа» можно рассматривать как дополнение романа «Добыча» этой же саги. Я писал об этом романе здесь. Добычей среднего класса, похоть жирной снеди, спокойное и приятное пищеварение. Далее Золя следующим образом определяет замысел романа: „Основная мысль — чрево. Чрево Парижа, Центральный рынок, куда в изобилии прибывает снедь, где она громоздится, растекаясь затем по различным кварталам; чрево людское; говоря обобщенно — буржуазия, переваривающая, жующая, мирно вынашивающая свои посредственные радости и честность… буржуазия, тайно поддерживающая Империю, потому что Империя каждодневно доставляет ей пирог и позволяет счастливо набивать брюхо, лоснящееся на солнышке, пока сама Империя не докатится до груды костей при Седане. В этом обжорстве, в этом набитом брюхе — философский и исторический смысл романа. Художественная сторона его — это современный рынок, гигантский натюрморт восьми павильонов, ежедневный обвал съестного по утрам в самом центре Парижа». Писатель Поль Алексис, один из друзей и учеников Золя, останавливаясь на этой стороне романа, отмечал: „Чрево Парижа“ является громадным натюрмортом… книга вся от начала до конца — симфония: симфония жратвы, пищеварения столицы»
«Салат, латук, белый и голубой цикорий, распустившиеся, жирные еще от перегноя, обнажили свою яркую сердцевину; связки шпината, щавеля, пучки артишоков, груды бобов и гороха, пучки салата-эндивия, перевязанного соломинками, — все это звенело гаммой зеленых красок, от ярко-зеленого лака стручков до темной зелени листьев; строго выдержанная гамма кончалась, замирая, на пестрых стебельках сельдерея и пучках лука-порея. Но самыми пронзительными ее нотами, звучавшими громче всех, были по-прежнему сочные мазки красной моркови и чистые тона белой репы, щедро рассеянные вдоль рынка, оживлявшие его своей двухцветной яркой каймой. На перекрестке улицы Центрального рынка капуста лежала горами: огромные белые кочаны, плотные и тяжелые, как бомбы из тусклого металла; кудрявая капуста, широкие листья которой походили на плоские бронзовые чаши; красная капуста — головки ее заря превратила в роскошные цветы, багряные, как забродившее вино, вмятины на ее боках отливали кармином и темным пурпуром.»
По сути, вся книга посвящена работе, нет, функционированию огромного рынка Парижа, жизни его обитателей. Золя так мастерски описал весь процесс от аукциона до продажи товара, что поневоле ощущаешь весь организм этого предприятия. А он огромен. В подвалах рынка хранятся приготовленные к продаже продукты, здесь разделывают животных и густой пар от тёплой крови клубится по помещениям. Сюда сваливают отходы, обрезки, а то и целиком не проданный товар. И повсюду вода, она течет на разделочные столы, в бассейны с рыбой, она течет под ногами, образуя иной день целые реки. И много крови от забоя животных. Здесь кудахчет, крякает, мычит, пищит разная живность. Грохочут скалки, взбивающие масло и сыры. Здесь живут, рожают детей. Здесь играют и взрослеют сами дети, познают первые плотские радости. Попав однажды на рынок, в ряды торговцев и их прислуги, невозможно вырваться. Ненасытный рынок перемалывает всех: судьбы людей, живность, продукты. Здесь море сплетен, злости, жадности и бескорыстия, чванливых разговоров и бредовых мыслей. От рынка невозможно отмыться.
«То был стойкий аромат, словно въевшийся в тонкую, как шелк, кожу, словно выпот, просачивавшийся из пор великолепной груди, царственных плеч и гибкого стана, примешал свой крепкий букет к запаху женщины. Нормандка испробовала все ароматические притирания; она мылась с головы до ног, но стоило свежей влаге от принятой ванны испариться, как кровь опять разносила по всему телу мускусно-фиалковый запах корюшки, пряный дух сельдей и скатов. Тогда развевающиеся юбки Нормандки оставляли за собой волну теплых испарений; при каждом ее движении от нее исходил тинистый запах водорослей; эта женщина с мощным телом богини, пленительно чистым и матово-бледным, напоминала прекрасную античную статую, которую долго взад и вперед бросало море, пока ее не вытащили на берег сети неведомого ловца сардин. Флоран терзался; он ничуть не желал ее, все его чувства, возмущенные послеполуденными запахами рыбного ряда, отвергали эту женщину; он находил ее отталкивающей, слишком просоленной, от нее горчило, прелести ее были слишком объемистыми, а тухловатый душок — чересчур ощутимым.»
Я восхищен автором, читая книгу, ощущал все запахи свежего и жареного мяса, сырых овощей, острые запахи рыбы и гнили. Запахи буквально заполонили квартиру. Честно говоря, уж и в свой холодильник заглянул, не протухло ли чего. Вспомнились поездки с работы на овощебазу перебирать гниющий картофель. Огромные горы гниющего картофеля на бетонном полу. Работники овощной базы зарплату с премией исправно получали. А гнилая картошка? Так спишут, это же добро государственное, а значит ничьё. Это только частники не гноят картофель. Но частник, по мысли коммунистов, – смертельный враг.
Мало кто сейчас вспомнит, что картошка исчезала из прожажи в советских магазинах с февраля. Поэтому каждая семья заготавливала с осени по два – три мешка картошки. Всё зиму укутывали мешки, чтобы не поморозить картошку. Домой не занесёшь, в тепле картофель прорастает. Сейчас заготавливать на зиму картофель – форменная дикость. В магазине три клубня купил, на суп и хватит. А если чистить лень, купил замороженную картошку фри. Во, жизнь пошла!
Гравюры известного нидерландского художника XVI века Питера Брейгеля Старшего, изображающие „тучных“ и „тощих“ („Пиршество тучных“, „Праздник тощих“ и др.), натолкнули Золя на мысль показать вражду разжиревшего мещанства к людям республиканских идеалов как борьбу толстых и тощих. Сытому, тупому, самодовольному Рынку — царству Толстых — в романе противопоставлен республиканец Флоран. Золя писал: „Флоран — этот тощий, этот голодный изгнанник, воплощающий верность высоким принципам, бунт идеального, мечту о справедливости и братстве, попадает в самое раздолье обжорства Второй Империи, в торжествующую среду удовлетворенных аппетитов брюха“ (статья Золя „Народная драма“). Но идеи равенства и братства на деле всегда означали отнять и поделить. Золя невольно показывает тяжелый труд торговцев на рынке. Но это – труд, который худо – бедно кормит.
Очень тонкой нитью проходит сюжетная линия главного героя Флорана, бывшего каторжанина, угодившего на каторгу лишь по подозрению. До каторги Флоран жил бедной жизнью, трогательно заботился о своём младшем брате, предпринимал попытки окончить юридический факультет учебного заведения. С каторги Флоран бежал, и из последних сил добрался до Парижа. Младший брат, к тому времени женившейся на прекрасной девушке Лизе, открыл небольшую колбасную лавку. Молодые радостно встретили беглеца, предоставили ему кров и стол, стали заботится о нём. По воле случая, Флорану посчастливилось найти неплохую работу инспектором рынка. Вскоре он начал подрабатывать репетиторством, обучая детей торговок читать и писать. Казалось, что ещё надо для спокойной жизни? Кстати, тут надо отметить немаловажную деталь. Флоран не хотел работать. Ибо его должность была от городской префектуры. А он не хотел брать деньги у проклятых господ буржуа. Типичное поведение революционера. Они не желают работать, они созданы для борьбы. Пусть вкалывают другие и кормят этих борцов. Революционеры всех мастей и стран одинаковы. Что бы не делать, лишь бы не работать.
Флоран начал посещать места, где обсуждались различные революционные идеи. Кто обсуждал? Местные рыночные бездельники, не обремененные работой. Революционная зараза захватывает его. Вот уже на свои средства он шьёт знаки отличия революционных бригад, мыслит себя полководцем революционных отрядов.
«По дороге в рыбные ряды Флоран продолжал обдумывать план штурма, представляя себе, как вооруженные отряды врываются в Бурбонский дворец. На Елисейских полях грохочут пушки, решетки сломаны; ступени дворца запятнаны кровью, на колоннах — следы мозга, брызнувшего из раздробленных черепов. Картина битвы пронеслась мимо него как мгновенное виденье. Он стоял, окруженный призраками, побелев как полотно, закрыв лицо руками и не смея оглянуться по сторонам.»
При этом, у него нет четких требований к властям, никакой программы. Нет. Всё правительство жулики, все на баррикады, все под знамена! Как это всё знакомо. Жена брата, узнав, что Флоран опять поддался на революционные бредни, сдаёт Флорана в полицию. Она не хочет терять свой бизнес, мир в своем доме, устоявшееся спокойствие. Она не хочет потрясений. Ей дорога её семья.
«— Это политика порядочных людей… Я благодарна правительству за то, что торговля у меня идет хорошо, что я спокойно ем свой суп, а ночью меня не будят выстрелы… Доигрались тогда, в сорок восьмом! А тебе разве это нравится? А теперь, когда у нас Империя, все идет как по маслу, все продается. Отрицать этого ты не можешь… Так чего ж вы хотите? Что вы выиграете от того, что всех перестреляют?
— Видишь ли, — сказал он, вспомнив одну из фраз Логра, — мы жертвы банды авантюристов, которые грабят, насилуют, убивают Францию… Будет с нас!
Лиза опять пожала плечами.
— Слушай меня внимательно, — сказала она задушевным тоном. — Я думаю, ты не хочешь, чтобы твою лавку разгромили, опустошили твой погреб, разворовали твои деньги? Неужели ты считаешь, что если эти молодцы, заседающие у Лебигра, возьмут верх, то назавтра после их победы ты будешь так же сладко спать под периной, как сегодня? И что, спустившись на кухню, ты сможешь так же тихо-мирно варить студень, как будешь это делать вот сейчас? Нет? Правда ведь? Тогда зачем ты говоришь, что нужно свергнуть правительство, которое тебя охраняет и дает возможность откладывать деньги? У тебя жена, дочь, и твой первый долг — думать о них. Ты был бы преступником, если бы поставил на карту их благополучие. Только люди, у которых нет ни кола ни двора, люди, которым нечего терять, хотят, чтобы на улицах стреляли. Не валяй же дурака! Сиди дома, глупыш, спи и ешь вволю, зарабатывай деньги, живи по совести и пойми, что Франция сама выпутается из этой передряги, если ей очень уж надоест Империя. Не нуждается в тебе твоя Франция!»
Читал отзывы на роман Эмиля Золя «Чрево Парижа». Мнения разделились. Меньшее количество читателей осудило Лизу. Её мещанский мирок важнее, чем дело демократии и всеобщего равенства и братства. Она настолько погрязла в собственном эгоизме, что способна перешагнуть через умирающего. Столкнулись два мира: мещанский уютный и тёплый мир Лизы и мир искреннего революционера Флорана. Одна сторона во всём согласна, другая терпит несправедливость. Это – зеркало сегодняшней ситуации в нашей стране. Ну и прочая чушь, обобщенная на сайте коммунистов.
А я согласен с большинством читателей. Развитие любого общества должно происходить эволюционно. Правильно Лиза рассуждает, она большим трудом поддерживает бизнес, семейное тепло, заботится о детях и о муже. Сейчас налетят революционные бандиты, всё порушат и пожгут во имя демократии, заодно убьют кого-нибудь. И что?! Так уже было в нашей стране. В 17-году прошлого столетия. Налетела революция и отбросила Российскую Империю в своём развитии на десятилетия назад. Потому, храни Господь нас от всякой революционной заразы. Только постепенное спокойное развитие обеспечит России достойный уровень жизни её граждан. Без дурных ленинских экспериментов. Неужели дружная семья, забота о ней, стабильная работа, чтение книг и путешествия, это - мещанство и недостойное поведение? Неужели надо лезть на баррикады с перекошенной от злобы физиономией? Я понимаю коммунистов, работать сложнее, чем орать на подстрекающих толпу митингах. Но мне кажется, 70 лет советского дефицитно-голодного эксперимента показали весь мрак революций. Или нет?
Всего Вам самого доброго! Будьте счастливы! Вам понравилась статья? Поставьте, пожалуйста 👍 и подписывайтесь на мой канал