На следующий день усталые Леля и бабушка, вернувшись домой, сразу принялись за переборку ягоды. Пока возились, пока встречали корову с пастбища, солнце, жарившее весь день без передышки, устало закатилось за березу и застыло ненадолго – осмотреть свои владения и попрощаться на ночь с миром.
- А где эти супарни? – вдруг спросила бабушка, - небось, им тоже молочка с ягодой хочется?
Леля только плечами пожала.
Вернулись мужики. Дед уселся на привычном месте на крылечке и смолил папиросу. Отец умывался под рукомойником. Дядька Серьга, надумав с утра смыться на рыбалку, сосредоточенно перебирал крючки. Тетя Катя дребезжала на кухне ложками и вилками, накрывая на стол.
Сашки и Регинки не было. И как только взрослые начали серьезно волноваться, оба смиренно слезли с печки. Оказывается, они там все время сидели. Дед принял у обоих «штрафную» работу: было прополото пять борозд вместо шести, но прополото хорошо, на совесть.
- Жарко стало, деда, уморились, - виновато оправдывался Сашка.
И был прощен.
За ужином эта парочка вела себя тихо, говорили «спасибо» и «пожалуйста», но на Лельку старались не смотреть. После того, как бабушка поставила на стол тертую ягоду, залитую сливками, брат с сестрой повеселели и навалились на лакомство с усердием хорошо поработавших за день трудяг. Наевшись до отвалу, смылись в холодную избу – спать. Даже кино не стали смотреть. Хоть и поздно шел фильм, после программы «Время» - не стали.
И это было подозрительным. У Лели отчего-то похолодело сердце. Нынче она совсем не заглядывала в «будку». И в эту «будку» вдруг отчаянно захотелось заглянуть, хотя внутренний Лелькин голос умолял ее лечь спать пораньше.
Она отперла дверь своего домика… и… отчаянно, на одной ноте закричала.
Внутри такой аккуратной и уютной будки творилось что-то невообразимое: все, что можно сломать, было сломано, все, что можно уронить – уронено, разбито, разграблено. Но самое страшное: кукла. Лелькина любимая кукла Дуня, разорванная на куски, выпотрошенная, смотрела в потолок слепыми глазами – мерзавцам хватило терпения стежок за стежком отпороть от ткани аппликацию.
- А-а-а-а-а-а! Ма-а-а-ма! – кричала Леля, - Ма-а-а-а-мочки!
На крики сбежались взрослые. Увидев несчастную Лельку с изуродованной куклой на руках, бабушка стала часто и мелко креститься. Тетя Катя - всплескивать руками. Отец сделался хмур и серьезен.
- Кровиночка моя, Лелечка моя! – говорила бабушка, - ах, ну я им задам! Ну, я им устрою, пар-разитам!
- Это они! Это все они! Будь они прокляты трижды, прокляты! – орала страшным голосом Леля.
Никто таких слов не ожидал.
- Да ты что хоть говоришь, Оля! Да как у тебя язык повернулся, - испуганно зачастила баба Маша, - грех это, грех какой, господи!
А тетя Катя, бережно взяв в руки несчастную Дуню, вдруг гаркнула:
- Тих-хаа!
И спокойно, деловито стала объяснять опухшей от слез и ужаса Леле:
- Это не страшно. Вот здесь подошью, тут подошью… Все хорошо, ее еще можно спасти.
- Она ожив-вет? – заикаясь спросила Леля.
- Конечно, - улыбнулась Катя, - состояние тяжелое, но «скорая помощь» уже прибыла. Время для реанимации есть! Спасем, не волнуйся.
- Ей больно?
- Нет, солнышко. Она в глубоком шоке. Ей не больно. Она уснула. Давай-ка, милая, пора ложится в кровать.
Катя отвела Лелю в свою угловую комнатку, беленькую и тихую. Укрыла Лелю одеялом и долго сидела рядышком, ожидая, пока Лелька уснет.
У Кати разрывалось от горя сердце. Она не могла поверить: как в ее Сашке, добрейшем мальчишке, вдруг родилась такая жестокая идея – изувечить куклу сестры? Нет. Это не Сашка. Регинкина работа – мамочкина кровь. Будущая стерва, вылитая Ирочка! Бедный Вася. Бедная Лелька…
***
Утром дед, насупившись, снова смолил папиросы. Перед ним стояли Сашка, Регинка и Леля. У Саши и Регины была «веселая» ночка. Они то и дело почесывали отхлестанные крапивой заднюшки и громко сморкались.
- Олька, прости нас. Пожалуйста. Мы не будем больше так делать никогда…
- Что не будете? – грозно воспрошал дед.
- Эта… самое… Погромы устраивать! – бубнил Сашка.
Регинка горько заплакала.
Леля великодушно простила их. И так досталось по-полной ребятам. Потому что с утра в будке был полный порядок – папа, дядя Серьга, а, самое главное, Регинка и Сашка уже навели в будке порядок. Все блестело чистотой и стояло на своих местах.
А на сундучке сидела Лелина Дуняша. Та самая, даже глазки горели веселыми огоньками, и румяные губы улыбались по-прежнему. Только платьице ей новое сшили, и волосы в косы заплели и повязали алой лентой. На радостях Леля простила своих обидчиков.
День тихо побежал своим чередом. И только под вечер страшная догадка вдруг опалила нутро Лели: она же ПРОКЛЯЛА сестру и брата! А вдруг ПРОКЛЯТЬЕ подействует? Как же вернуть все обратно? Что же она натворила?
Бабушка погладила Лелю по голове.
- Плохое дело. Плохое. Сама целый день об этом думаю. Надо нам все исправлять.
Она подвела Лелю к старой престарой иконе, и показала внучке, как правильно креститься. А затем сказала:
- По-простому молись Божьей Матери. Думай про то, что жалеешь неразумных Сашку и Регину. Что зла им не желаешь. Что от обиды такие слова кричала… Каждый вечер тихонечко молись и проси здоровья для них. Бог даст, выправится дело.
И с тех пор Леля каждый вечер тихонько просила Божью Мать, строгую, ясноглазую, с поджатым тонким ртом, дать Сашке и Регинке здоровья и отменить проклятие.
Со временем привычка молиться по вечерам пропала. Леля повзрослела, навалились новые проблемы, жизнь кипела и бурлила, Сашка и Регинка тоже выросли. То детское проклятье постепенно забылось, растаяло в памяти.
Умерла бабушка. Умер дедушка. Старели родители. Развалилась страна. Вокруг творилось какое-то безумие. Начал выпивать папа. Мама, красавица, «актриса», тоже быстро стала сдавать, не выдержав борьбы за выживание.
А потом случилось страшное. Сашка погиб на кавказской войне, и его привезли домой в цинке. На тетю Катю страшно было смотреть.
Регинка, красивая, яркая, заводная студентка, попала под машину. Пьяный водитель, обожавший гонять по вечерам на своей иномарке, вылетел на красный свет и протащил девчонку несколько метров. Регина еще прожила шесть часов, прежде чем умереть.
Обезумевшая мать чуть не повесилась тогда. Оля стаскивала ее с петли. А отец, вынырнув из пьяного угара, вдруг хлестнул Олю страшными словами:
- А ведь ты их прокляла! Ты, ты их убила – и Сашку, и Регинку! Слышь, мать, это она! Лучше бы ты умерла! Ты! Ты! Ты!
Оля закрыла лицо руками. Слез уже не было. Лучше бы она, правда, умерла.
***
С насельницей нашего женского монастыря, матушкой Афанасией, я познакомилась случайно, во время раздачи трапезы, коей нас, гостей, потчевали монахини. Она была молода и прекрасна. Я вслух восхитилась ее взглядом.
- Какие же у вас чудные глаза! Будто Бог уже в них живет!
Та покачала головой и продолжила накрывать длинный стол. Потом не утерпела и приблизилась ко мне:
- Нечем восхищаться. Грех во мне.
И рассказала свою историю.
Я тогда ужасно возмутилась: пьяный мужик ляпнул что-то непотребное! Из-за него, сволочи, женщина себя в монастыре заперла! Хорошо, ума хватило, это все сказать не при Афанасии! И не в стенах монастыря!
А матушка Афанасия всю жизнь, каждый день молится и просит у Господа прощения за свой детский грех. Молится за родителей, за брата и сестру, за всех нас, грешных. Нам их, Божьих людей, не понять. Мне, например, особенно. Уж сколько злых слов я наговорила своим врагам, сколько проклятий понасылала на головы своих обидчиков, что с ума сойти можно. Если проклятия так действенны, так почему их не используют вместо противовоздушной обороны? Как собрались бы все миром, к-а-а-ак наслали магических слов…
С годами только поняла я: не проклятия сильны, сильна обыкновенная любовь. Просто – любовь. Об нее разрушаются все проклятия. И только любовь побеждает зло. И это – главная истина нашей жизни.
Автор: Анна Лебедева