Лелька играла в «будке». Будкой назывался малюсенький домик. Малюсенький-малюсенький, а все в нем было сделано по-настоящему, как во взрослой избе. И крылечко имелось, и печка, сколоченная из фанеры и побеленная известкой. Как положено, был намалеван и печной зев, где «горел» огонь. Лелька немного обиделась, что ненастоящий. Чугуны-то куда складывать? Скотине-то варить, да запаривать?
Но ее обидки испарились сами собой, когда отец смастерил ей настоящий стол, и полочки под кухонную утварь, а бабушка подарила сундук. С замочком! Открываешь его, а он поет! Сундук, конечно, маленький был, не сундук, а сундучок. Но в будке казался настоящим сундучищем – Лелька отдыхала на нем после «нарядов».
Что? Наряды? Это не те наряды, в которых крутятся перед зеркалом разные бездельные дамочки. Это натуральные наряды, выдаваемые каждому из большой, разросшейся семьи старым дедом. Он тут самый главный, он наряды и выдает. Папка с дядей Серьгой на покос отправлены. Тетка Катя услана на гряды с луком. Баба – на стирку, а потом, как разведреет, должна быть, «как штык» на лугу. Валки разгребать и сгребать, чтобы сено не то, что корове, самому съесть хотелось.
Лельку, Сашку и Регинку – кого куда. Сашку – в «яму», хранилище, крытое шиферной крышей, картошку ломать (обламывать у прошлогоднего картофеля ростки), чтобы потом сварить и скушать всей семьей. Лельку и Регинку – убирать заплетуху. То есть, полоть картошку молодую, заросшую нынче мокрецом, нестрашной, мягонькой травкой, но коварной и хитрой. Рвешь ее, рвешь, а ей все равно. Поднимется и опять оплетает ботву. Да еще и вьюн противный. Цветет красиво, беленькими граммофончиками, а картошке от него – целая трагедия.
Бабушка отсчитывает по три борозды каждый день. И каждый день, с раннего утра, Лелька с Регинкой гнут спины на бабкином огороде. Лелька постарше – понимает – просто так ничего не делается. За это дед обещал ЗАРПЛАТУ! А это вам не хухры-мухры. И не какой-нибудь рубль, а полноценная зарплата, начисленная на каждый трудодень! Лелька потому и «страдает» поистине с женским терпением.
А Регинка, та паразитина, давно уже просит «лозины» по заднице. То есть, про трудодень она в курсе, только хочет, чтобы за нее Лелька «отстрадала». А сама, кое-как поковырявшись в грядке, сматывается на волю, подговорив еще и Сашку, двоюродного брата, на какую-нибудь пакость. Сама пакостница, и хочет, чтобы другие такими же стали.
Леля от рождения совсем на сеструху не похожа. Она прямо создана для семьи. Из нее получится отличная хозяйка. Бабушка это видит невооруженным глазом и жалеет Лельку всей душой. Такая девчоночка тихая, да спокойная, да ласковая, выдать бы ее замуж, да и радоваться! Только (как кажется бабушке) никто такую замуж не возьмет. Не симпатичная. Не красивая Лелька. Худющая, белесая, безбровая, и рот корытом. И поэтому бабушка Лельку баловала – пускай хоть маленькая порадуется.
Потом будут слезы – за баской Регинкой (материнская ядреная кровь) женихи начнут увиваться. А что Лельке бедной? Хоть бы разглядел ее какой завалящий, а? Бабушка тайком от Лели прикупает в автолавке самые красивые, на ее взгляд, крепдешиновые платья. Что-то откладывает в городском универмаге. Ткань тут недавно достала, три штуки по пять метров. Колечко золотое и бусики янтарные с накоплений с боем из рук какой-то торгашки выдрала. Некрасивая Лелька в модных нарядах кому-нибудь, да глянется…
Лелька много читает. Глаза портит. Задают на каникулы непомерно! Зачитается когда-нибудь до ручки. Вот, попалась ей книга. А там, Лелька рассказывает, про девочку Таню и ее куклу. И плачет:
- Бабуня, сшей мне такую куклу. И платье, и глазки чтоб!
Чудная. Мать дарила хорошую, в Детском мире купленную. Все при всем: и глаза открывает-закрывает, и «мамкает». Не надо. Просит самодельную. Сшила за вечер, а куда деваться. И все теперь. Лельку от куклы не оторвать. Матка на выходные приезжала, глянула на Дуню (куклу назвали так), плечиком брезгливо дернула. За свою покупку разобиделась.
Мама у Лели красавица. И как она за Васю замуж пошла? Что ей Вася. Актриса! Разряженная в пух и прах, в штанах. *опа в облипку. Туфли. Рыжая грива с начесом. Очки черные. Бабушка все переживала, что звезданется Ирка в лужу в этих очках. Опозорится. А ничего, виляет задом. В огород ее не отправишь, это не Катька. Катьке до Васиной актрисы далеко. Порода не та. Молодая еще, а ходит, как бабка. И походка, как у цапли. И речь медленная. Не любила баба Маша тетю Катю. А Лелькину маму любила. За умение себя подать.
Вот и пусть Ирка свою Регинку сама воспитывает. А уж Лелечка к сердцу Марии прилипла. Ну и пусть – кукла. Радуется дите! Чего еще?
А дите радовалось. Выполнив «наряд» уходила Леля в свой домик, где домовничала. Дел у всякой хозяйки полно: дочку Дуню покормить, да переодеть. Почитать ей сказку. Уложить спать. Стирка – опять же. Завтра некогда – бабушка в лес обещала взять. Хорошо у бабушки. И с бабушкой хорошо.
Завтра они встанут рано-рано, баба Маша нальет в бутыль сладкого чаю, наварит яичек, шанежек возьмет. И пойдут они через поле в густой и душный лес на болото за черникой. У бабушки корзина и у Лели – корзина. У бабушки большая кружка, а у Лели маленькая, маленькая кружечка. Сначала надо чернику в кружечку собирать, а потом в корзину ссыпать.
Ягода пахнет вкусно, сизоватым налетом манит. Вечером с парным молоком и сахарным песочком бабушка чернику перетрет – самое вкусное яство получится. Лучше мороженого. Варенья наварят. Насушат много-много. Зимой эту сушеную прелесть так весело клевать, как конфеты!
Дуня поела и заснула. Леля рядышком на сундучке примостилась. В ее душе – мир и покой. Она хотела с бабой Машей пойти сегодня на покос, но та ее не взяла.
- За сегодня умаешься, а на ягоды сил не останется, - сказала и утопала на пожню.
Ничего, когда папа поедет на лошади Чайке стога забирать и в сарай запихивать, Леля этого не упустит. Никто не упустит. И Сашка, и Регинка – все, как штык, в сборе будут. Прокатиться на розвальнях (папа чудной – летом сено возит на санях!) – святое дело! От Чайки вкусно пахнет конским потом, кожа ее подрагивает. Хвост – туда-сюда болтается. Глаза у Чайки карие, добрые. И ничего, что она толстенькая, совсем непохожая на коней в яблоках. Она на пушистую игрушку похожая. Никогда не укусит. И не лягнет!
Леля так и уснула в обнимку с Дуней на сундучке.
Вечером баба Маша Лелю разбудила. Заставила умыться и к столу присаживаться. Откуда-то Сашка и Регинка приперли. Они здорово проголодались и хватают куски. Дед поддал им тяжелой ложкой по лбу. Батя и дядя Серьга добавили по затылкам. Те скривились, но плакать боятся. Молча едят все, что баба Маша к столу подала. Виноватятся, потому что сбежали купаться на силосные ямы (куда бегать строжайше запрещено), и наряд свой не выполнили. Дед, пошевелив усами, на завтрашний день их наказал: никаких гулянок. По шесть борозд каждому, а еще воды натаскать в баню.
Хныкают.
- Гайно! Гайно вы этакое! – говорит бабка, - Леля – одна у меня помощница. Завтра мы на болото пойдем, а там - озеро есть, в озере купаться ей разрешу. Уж не ваши силосные ямы вонючие. Опять все трусы, все майки в торфу уделали! Ну что мне с ними делать? – хлопает по бедрам она и строго поглядывает на мать Сашки, Катерину.
Та краснеет. За Регинку краснеет отец. А кому еще? Маме-артистке краснеть не приходится. Она в городе. Заведует производством. Вот папка за всех тут отдувается.
- Марш в комнату, - ругнулся папа, - таблицу умножения, от сих до сих! Поняла?
Гайно, между прочим, это не то, что некоторые подумали. Гайно – это беличье гнездо. Вот так.
***
Ой, не надо было так строго наказывать детей. Дети – что? Они ведь не совсем осознают степень своей вины. Но осуждать старших в восемьдесят шестом году прошлого века никто бы не решился. Тогда младших держали в ежовых рукавицах, хоть и баловали помаленьку. Но трудовые обязанности, хоть тресни, а выполнить было нужно. Таков закон. И обижаться не на кого.
Да Регинка с Сашкой на взрослых и не обиделись. Зато Лельку посчитали своим кровным врагом и выскочкой. И затаили злобу.
Знали бы все, во что это выльется…
Автор рассказа: Анна Лебедева