Начало.
-Юра!!!!! Юра!!!!-кричала Олеся в окно, где освещая всё вокруг, оповещая о наступившем Новом Годе, горели и трещали фейерверки,-Юра-а-а!!!! Я скучаю по тебе! Я скучаю!
Слышит ли её Юра, она не знает, но ей хотелось кричать, чтобы выпустить боль, чтобы хоть на время успокоить душу, которая не желает мириться с потерей.
-Мама!- вбежал в комнату Феденька,-Смотри как красиво! Мама, уже Новый Год? Я проснулся, и увидел...
-Ты не испугался?-подхватила на руки сына Олеся.
-Нет. А ты плачешь, мама?- тревожно заглядывал в глаза матери Федя, вытирая с её щёк слёзы,-Не плачь, мама.
-Я не буду, не буду, вот видишь, я уже улыбаюсь.
Олеся улыбнулась и поставила сына на пол.
-А ну посмотри, что Дед Мороз положил под ёлку.
-Мама, тут куча подарков. А когда он приходил?
-Когда ты заснул сынок, тогда он и пришёл.
Сегодня, уже сегодня девять дней, как не стало Юры. Первое января у всех праздник, а в их семье дата памяти Юры, девять дней. Поминать решили только со своими, с родными , никому не нужно чужое горе, тем более в праздничный день.
Григорию Ильичу придётся объявить о ребёнке Юры и Кати. Объявить о том, что на следующей неделе он заберёт девочку к себе, в свой дом.
Ребёнка из больницы перевели в дом малютки и Григорию это ой, как не нравилось, но закон есть закон и пока все документы на удочерение Машеньки не будут готовы, никто ему её не отдаст. А тут как раз праздники и в предпраздничные дни все инстанции от которых зависело скорое удочерение Маши, не очень то хотели шевелиться. Деньги конечно, решают не всё, но многое, вот они и решили, через четыре дня Маша будет в его семье.
О Маше Григорий хотел сказать Любе заранее, до девяти дней помина, но так и не решился, не в том она состоянии, чтобы вывалить ей всё это. Может когда все вместе, все в куче узнают об этой новости, не так все драматично её воспримут. И ему самому легче будет рассказать о том, что имеется ребёнок, ребёнок Юры, который не виноват в поступках своих родителей, тем более родителей нет, а о мёртвых или хорошо, или никак, поступки мёртвых лучше не обсуждать, не судить, там где они сейчас над ними есть судьи поважнее.
Да, неприятно будет об этом узнать Олесе и её матери и это мягко сказано, но выбора Григорий не видел, потому как его просто не было.
За столом все молчали, говорил только Григорий, да Феденька, который думал, что собрались в честь Нового Года, потому как за окном по прежнему гремели петарды и то и дело вспыхивали фейерверки.
Собрались в доме Григория Ильича, поскольку провожали Юру из его дома. Тут Юра родился, в этом доме рос, а значит...
Люба, на правах хозяйки, должна была отнестись ко всем как подобает хозяйке, не радушно, радоваться нечему, но хотя бы участливо, но она игнорировала Олесю с её матерью, не смотрела в их сторону, как будто их не было. Родственникам кивала в знак приветствия, даже рот не открывала, чтобы сказать "здравствуйте". Раз они живы, значит и так здравствуют, а вот Юры нет, нет её сына и эти поминки, они для неё что есть, что их нет.
Поминальный обед Григорий Ильич заказал в местном кафе, приготовлено было по высшему разряду, иначе и быть не могло, для Григория Ильича всегда всё только по высшему разряду.
Обслуживать поминки официантам кафе Григорий не позволил, сами справятся. Если Люба не в себе, то есть на то племянницы Григория, есть мать Олеси, к тому же тут особо и обслуживать то некого, их всего ничего, Люба, он, Олеся с матерью, брат Любы с женой , сводный по матери брат самого Григория Ильича, с женой и племянник с племянницами. Вот и всё, все самые близкие, все кто первый узнает о чём у Григория Ильича не хотел язык поворачиваться. Все самые родные пришли помянуть Юру, а иначе и быть не могло. Может конечно племянник и племянницы вместо поминок желали Новый Год праздновать, да разве ж они могли себе позволить не прийти, когда дядька позвал? Все, все от него зависят и чуть что, за деньгами бегут к Григорию Ильичу, а он никогда родственникам не отказывает.
Люба так и не притронулась к поминальному обеду, ничего не пила, не ела, она тупо уставилась перед собой в тарелку и покачивалась, как будто успокаивала сама себя. За эти дни она очень похудела и постарела, горе особенно видно на пожилых матерях. В каждой морщинке боль и скорбь.
Олеся тоже похудела, но как отметил Григорий Ильич, хуже выглядеть не стала, напротив, она стала выглядеть моложе, только вот грустные глаза говорят о тоске по Юре.
Помянули, скоро родственники домой засобираются , пора ему открыться перед пришедшими.
Опять затрепыхалось сердце Григория. Он встал, откашлялся и сказал:
-Сегодня хочу сказать ещё одну новость, касающаяся нашей семьи. Может конечно, стоило не сегодня об этом объявить , но время поджимает, да и пока все самые родные в сборе.
Все встрепенулись и посмотрели на Григория, одна Люба продолжала глядеть в тарелку, как будто происходящее её не касалось.
Григорий сел на своё место, рядом с Любой и взял её за руку. Сколько раз пытался он выстроить то, что он сейчас собирался сказать, всё не то, всё не то, но сейчас как сможет, так и скажет.
-В городе, в доме малютки, девочка, девочка Маша, она дочь Юры и наша с Любой внучка.
Люба перестала качаться, оторвала взгляд от тарелки и посмотрела на мужа.
Все присутствующие непонимающе смотрели на Григория, а он смотрел на Олесю. Испуганный взгляд Олеси сбил его со слов, которые он подготовил. Олеся отрицательно покачивала головой, как будто не верила его словам, или не желала слышать продолжение того, что сейчас скажет Григорий Ильич.
-Да, там недавно родившийся ребёнок Юры и его любовницы,-резко сказал Григорий,- В той аварии погиб Юра и его беременная любовница Катя, а вот их ребёнка врачам удалось спасти.
-Ужас,-произнесла мать Олеси и обняла дочь,-Ты за ним убиваешься, а он оказывается ездил с любовницей развлекаться.
-Нет! Мама, нет,-оттолкнула от себя мать Леся,-Это неправда! Я не верю!
-Верите-не верите, но это так,- глядя на притихших присутствующих, сказал Григорий,-так вот, если бы мать Кати согласилась растить девочку, вы бы об этом не узнали, но так как она от ребёнка отказалась, я девочку удочерил, мы с Любой удочерили и она будет расти в моём доме.
-Что за Катя?-вдруг засмеялась Люба и все посмотрели на неё как на сумасшедшую,-И когда это я дала согласие на удочерение ?
-Катя Порубаева, некогда живущая в нашем селе,-ответил Григорий,- Вы все, кроме Олеси, знаете и Евдокию Порубаеву и её дочку Катю. Евдокия схоронила дочку, а мы Юру, но девочка жива и она сирота и ей нужна наша забота. А твоё согласие Люба, оно едино с моим, потому я тебя не тревожил, дал тебе отдых от горя, дал настолько, насколько позволяла ситуация.
Мать Олеси обняла плачущую дочку и произнесла:
-Нам, Леся, здесь делать больше нечего и нечего тебе убиваться по мужу, который погиб с любовницей, когда ты его ждала. Пойдём, собирайся и поедем домой.
-Я так и знала,- продолжала ухмыляться Любовь Борисовна,-я так и знала... От такой жены не грех и любовницу заиметь.
-Да как вы можете?-кипела мать Олеси.
-Я могу, я видела с кем жил мой сын, потому могу. Моего мужа соблазняла ваша Леся, думаю и Юра это видел. Да!-крикнула Люба и зло посмотрела на мужа.
-Что-о-о? -только и смогла произнести Олеся,-Я, я...
-Молчать!-крикнул Григорий и все разом умолкли,-Молчать,-тихо произнёс он и схватился за сердце,-Тебе Леся самой решать, оставаться тут или уезжать с матерью. Ваш с Юрой дом останется твоим и твоя работа, она так твоей и будет, а пенсию по потере кормилица я сам назначу, такую пенсию, что даже если ты и уедешь, вам с Феденькой на двоих хватит, так что решай. Понятно, тут село, не город, тут сейчас такое начнётся, сплетня на сплетне, от людей не скроешься.
-Дочь, я помогу тебе собраться. Зачем тебе здесь оставаться? Ты молодая, ещё
устроишь свою жизнь , а тут в селе, тут могила для молодой женщины, тут же за твоей спиной каждый кому не лень будет смеяться.
-Мам, не сейчас. Не стоит сгоряча принимать решение. Да, больно мне,-расплакалась Олеся,- очень больно, но тут мой дом, мама. Тут у меня работа. А там, в городе? Втроём в двушке будем ютиться? И работу? Мам, где я там работу за такие деньги найду? Не гонит меня Григорий Ильич и то хорошо, теперь это мой дом, он так сказал и за эти годы жизни с Юрой, он действительно стал моим и потом, Федя привык тут жить. Мало того, что он отца лишился, ещё и дома его лишать? Нет мама, нет, что будет, то и будет, видно судьба моя такая.
-Ты решил привезти сюда ребёнка, из-за матери которого погиб наш Юра? Ты Гриш, или не в своём уме, или...
-А что по твоему? Что по твоему я должен был сделать? Ребёнка в детдом отправить? Ребёнка Юры в детдом? Да на какой хрен тогда я живу, я Григорий Коломийцев? На кой мне жизнь, когда моя кровь по детдомам мается?
-Виноваты в смерти Юры и Леська, и Катька, и ребёнок Катьки в том числе. Как хочешь, а ребёнка я не приму, вот и весь мой сказ тебе, Коломийцев Григорий Ильич. Сам удочерил, сам её и расти,-Люба, гордо приподняв голову, отвернулась от мужа.
-Дура ты, Любка, дурой была, ею и осталась. Всех обвинила, всем ты судья. Я тебя жалел, а ты ребёнка-сироту не жалеешь, ребёнка Юры не жалеешь.
-Откудава мне знать, его это ребёнок, или не его. Может Катька от кого нагуляла, а Юре его навязывала.
-Так в ребёночке будет наш Юра узнаваться. Разве ты этого не понимаешь? Может ради нашего спасения, твоего спасения, Люба, ребёнок остался в живых.
-Я смотрю, горе на тебя повлияло так, как будто ты во всём виноватый,-усмехнулась Люба,- Гляжу, ты скоро по церквям пойдёшь, свои грехи замаливать.
-А тебя горе ещё злее сделало. Вот тебе, Люба, как раз в церковь и надо идти, ибо ты своей злобой сама себя удушишь. Леська у тебя виновата? Катька виновата, но ребёнок, он только родился... Чем он виноват?
-Тем, что родился. Ты мне не даёшь выбора, но ребёнка я не приму, так и знай.
-А я сказал, примешь!-крикнул Григорий и ударил кулаком по столу,-Не примешь, выгоню со двора, так и знай. Ты моё слово знаешь, оно не ради запугивания, оно твёрдое, сказал-сделал.
Люба заплакала и ушла к себе в комнату. Со дня похорон Юры, она не ложилась в спальне с мужем, она ушла в отдельную комнату, отделилась в своём горе. Думала до сорока дней со дня смерти Юры будет в одиночестве читать молитвы за упокой души Юры, а потом, как Бог даст, может и вернётся в прежнюю жизнь, но сейчас поняла, прежней жизни уже не будет. В их с Григорием доме появится ребёнок, который будет постоянно напоминать о тех днях, когда в их дом пришла беда. И День Рождения девочки будет сопряжено со смертью Юры.
-Да будьте вы все прокляты!-прокричала в открытую дверь Люба.
-Чтобы я слышал это в первый и в последний раз,-войдя в комнату Любы, строго сказал Григорий,-Люба, не вынуждай меня, не вынуждай. Думаешь, только у тебя горе? Да у меня сердце ни сегодня-завтра остановится. И что ты без меня будешь делать? Ты одна останешься. С Лесей ты в штыки, а значит и Феденьку против себя настраиваешь. Давай без истерик Машу растить и случись со мной что, одна не останешься.
-Мне лучше одной быть, чем с этим ублюдочным ребёнком,-прошептала себе под нос Люба.
Не решилась произнести громко, видела, Гришка на пределе, ещё одно её слово и он вышвырнет её за ворота, с него сбудется.
Пока они ехали домой, Люба держала ребёнка на руках. Она даже не приоткрывала конверт, чтобы посмотреть на ребёнка. От тельца малышки, даже через конверт исходило тепло, так казалось Любе, но от того ребёнок ближе не становился, чужой ребёнок. Она не чувствовала в девочке дочь Юры. Если Феденька был и есть сын Юры, даже несмотря на ненавистную Леську, то этот ребёнок ничего в ней не вызывает.
Она вспомнила, как вот так, казалось бы совсем недавно, она прижимала конверт с Юрой. Всю дорогу, пока они ехали с Гришей из роддома, она смотрела на Юру и улыбалась, такое счастье, всепоглощающее счастье владело её душой, а сегодня ничего, никакой любви и счастья тоже никакого. Пустота в душе Любы, пустота чёрная и глубокая, как могила Юры, которая поглотила не только её Юру, но и её душу.
Ей хотелось крикнуть: "Юра! Юра, сынок, забери меня от всего этого ужаса!", но Григорий молчал всю дорогу и она молчала, слёзы безысходности и отчаяния текли по щекам Любы. Она не хотела оставаться в этом мире с этой навязанной ей девочкой, с этим, так и не ставшим ей родным мужем, она хотела к сыну, единственному любимому и родному человеку, который покинул её и которому она хоть иногда, но была нужна.
Мать уехала и Лесе стало немного легче. Может потому, что никто не давит на уши и не напоминает ей о том, какой Юра плохой. Всякое у них с Юрой было, но почему-то хорошее помнится больше, потому что оно у них с Юрой было и она знала, точно знала, он любил её и этого у неё никому не отнять, чтобы не говорили. И никогда она не скажет Феденьке ничего плохого про отца и пусть что угодно говорят сплетники, она хоронила Юру как мужа, как любимого мужа и она будет верна его памяти.
Олеся зажгла свечу и поставила её перед фотографией мужа.
-Мама, зачем ты свечку зажгла?-спросил Феденька.
-Чтобы она светила нашему папе в темноте и он не заблудился и не забывал, что дом его здесь, где мы с тобою живём.
Продолжение следует. Жду ваши отклики по поводу очередной главы рассказа, дорогие мои читатели. Если рассказ вам нравится, не забывайте отметить это лайком. С уважением к вам, ваш автор.