Читали ли вы одиннадцатую главу ""Евгения Онегина"? Уверена, что нет. А она написана. Правда, не Пушкиным. Давным-давно в программе "Что? Где? Когда" прозвучал вопрос, который покорил всех, даже не сумевших дать правильный ответ знатоков: "Этого актёра знают все, а вот имени его не знает никто".
Судьба писателя, который написал одиннадцатую, пародийную, главу "Евгения Онегина", в этом смысле перекликается с участью неизвестного актёра. Его знали почти все представители старшего поколения, а вот имя его было известно далеко не всем.
А хорошо знали его потому, что он писал для многих артистов, исполнявших сатирические и юмористические сценки - этот жанр всегда был популярен у зрителей. Ему случалось писать для М. Мироновой и А. Менакера, для Ю. Тимошенко и Е. Березина (это знаменитые Тарапунька и Штепсель). Но больше всего он работал с Аркадием Райкиным - почти десять лет служил заведующим литературной частью Ленинградского театра миниатюр, знаменитого театра Райкина. Монологи, сценки, интермедии его вошли в спектакли «Человек-невидимка» (1955), «Времена года» (1956), «Белые ночи» (1957). Более того, он стал автором целого спектакля «Волшебники живут рядом» (1964). Он был автором песен в фильме "Каин VIII", веселых, задорных, очень остроумных. Мне особенно нравится песенка палача, которую в фильме бесподобно спел Вицин.
В 1946 году появилась пародия А. Хазина - речь идет именно об этом писателе - "Возвращение Онегина" с подзаголовком "Глава одиннадцатая (фрагменты)". Эта поэма-пародия так понравилась А.И. Райкину, что он не только исполнил её на радио, но и собирался поставить спектакль в своём театре. Однако мнение замечательного юмориста кардинально разошлось в этом вопросе с мнением других официальных лиц.
В появившемся в 1946 году Постановлении " О журналах "Звезда" и " Ленинград" наряду с фамилиями Зощенко и Ахматовой прозвучало и скромное имя - Александр Хазин. Заклеймив "пошлые и клеветнические" выступления Зощенко и "пустые и аполитичные" стихотворения Ахматовой, авторы Постановления перешли к "порочному пасквилю" Александра Хазина. Упоминание своего имени сам писатель позднее уподобил асфальтовому катку, который расплющил его жизнь. После постановления он больше не печатался, но писал для эстрады под псевдонимом А. Балашов.
Пародия на "Евгения Онегина" в исполнении Хазина - искрометная, яркая, очень остроумная и просто сюжетно интересная. Вот отрывок из его пародии:
В трамвай садится наш Евгений.
О, бедный милый человек!
Не знал таких передвижений
Его непросвещенный век.
Судьба Евгения хранила,
Ему лишь ногу отдавило,
И только раз, толкнув в живот,
Ему сказали: «Идиот!»
Он, вспомнив древние порядки,
Решил дуэлью кончить спор,
Полез в карман... Но кто-то спер
Уже давно его перчатки,
За неименьем таковых
Смолчал Онегин и притих.
Как видим, ничего клеветнического, а тем более порочного в пародии не было - я бы назвала манеру письма Хазина "мягкой сатирой", но времена были суровыми. И хотя история Хазина оказалась не такой трагической, как судьба Бухова (часть1) - до смертоубийства дело не дошло, но и она стала для автора роковой.
Как и в других пародиях ХХ века, Хазин критически пишет не о произведении Пушкина, а о своем времени. Просто обращение к известному произведению помогает сделать эту критику более забавной и точной.
У друга нашего немало
Забот и неотложных дел,
Но, как положено, сначала
Идет Онегин в Жилотдел.
О, здесь моя бессильна лира,
Здесь музы требуют Шекспира,
И я там был, и я страдал,
И я там горя похлебал.
Вот он стоит с надеждой зыбкой,
Наивный пушкинский чудак,
Его же вопрошают так,
С весьма сочувственной улыбкой:
– Где вызов ваш и где наряд,
Как вы попали в Ленинград?
Думаю, многие граждане, побывавшие в жилотделах нашей необъятной Родины, легко поймут несчастного Онегина. И всем ясно, что здесь Хазин продергивает бюрократизм и волокиту, что, в общем-то, и положено делать сатире.
Но, кроме сатирических, в пародии были и отрывки, в которых писатель рисует картины новой, созидательной, хлопотливой жизни. И Хазин сумел шутливо и в то же время тактично переплести описание послевоенных советских будней с текстами Пушкина:
Кругом шумит, кипит работа,
А город выкрашен и нов,
И рвут поводья кони Клодта,
Как будто вспомнив дни боев.
Свернул Онегин на Литейный,
И вдруг восторг благоговейный
На миг остановил его.
Мой долг сказать вам отчего.
Он не Венеры Медицейской
Увидел вдруг прекрасный взор,
Нет, на него, глядя в упор,
Девица в форме милицейской
Стоит совсем невдалеке
С волшебной палочкой в руке.
Хазин вспоминает военную историю с конями Клодта, когда ленинградцы прятали скульптуры от обстрелов немцев - их закапывали в Аничковом саду, но неглубоко, чтобы уберечь от воздействия грунтовых вод. Тут же показывает и приметы нового времени - девушки-регулировщицы на улицах города, бегущий студент с книгами и тетрадями (наверное, торопится за знаниями). Представитель учащейся молодежи явно противопоставлен спокойному и важному стекольщику, который не просто восстанавливает пострадавший за годы войны город, но и завершает дело Петра по остекленению окон, прорубленных в Европу.
И, регулируя движенье,
Глядит на пеших с высоты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
То ручкой вдруг о ручку хлопнет,
То вдруг изящной ножкой топнет,
То, сделав плавный оборот,
Как лебедь, мимо проплывет.
Вот с целым ворохом бумажным
Бежит студент, едва дыша,
Вот по бульвару не спеша,
Идет стекольщик с видом важным,
Как будто он уже давно
В Европу застеклил окно.
Казалось бы, ничего клеветнического и злобного в произведении Хазина, показывающем с легкой иронией послевоенный Ленинград и его жителей, нет, но, по-видимому, сказалась подозрительность, недоверчивость чиновников, которые во всем, а особенно в сатире, видели проявление тайной недоброжелательности и даже враждебности.
Мы - за смех, но нам нужны
Подобрее Щедрины
И такие Гоголи,
Чтобы нас не трогали.
(Ю. Благов. 1953)
В 90-е годы «Возвращение Онегина» публиковалось дважды - в сборниках «Русская литература XX века в зеркале пародии» и «Судьба Онегина».
А теперь перенесемся в самый конец ХХ века. Тимур Кибиров, известный поэт, тоже написал пародию на "Евгения Онегина" . Собственно, он, пожалуй, написал пародию на всю русскую литературу, показывая, как менялся на протяжении времени не только определенный литературный тип, но и стили, направления, как трансформировалось восприятие литературного произведения и падал "статус художественного слова в современном обществе" (Гладкова), пока не упал совершенно. Кибиров, как истинный пост-модернист, уже не критикует ни роман, ни нашу действительность - он экспериментирует с формами и жанрами. Впрочем, в соответствии с марксистской эстетикой, форма всегда связана с содержанием, поэтому Кибиров отразил в пародии те лихие (а для кого-то "святые") годы, когда страна в полуобморочном состоянии строила начальную стадию капитализма, которая, как известно, есть отсутствие советской власти плюс криминализация всей страны.
Пародия на "Евгения Онегина" - это заключительная часть поэмы Т. Кибирова "История Села Перхурова" (1993–1996). Она написана в жанре городского романса, шансона, блатной песни:
В Питере жил парень-паренек - эх, паренек! -
симпатичный паренек фартовый,
крупную валюту зашибал он и водил - эх, водил! -
девушек по кабакам портовым!
Женщин, как перчатки, он менял - всегда менял! -
кайфовал без горя и печали
и шампанским в потолок стрелял - эх, стрелял! -
в ресторанах Женьку узнавали!
«Жестокий» романс соответствует сюжету «Евгения Онегина», правда, не отвлекается на тонкости дворянской жизни.
Был у Жени кореш-корешок - эх, корешок! -
был друган испытанный Володька,
были не разлей вода друзья они - навек! -
братьями друг другу были вроде!
Но из-за Ольги, невесты Вована, с которой Женьке вздумалось потанцевать, между друзьями вспыхнула ссора, и вот уже:
... сверкнул в руке у Женьки ствол - черный ствол -
и навел наган он в сердце друга.
Выстрел прогремел, а Таня с Олей - эх, сестрой -
зарыдали в горе и испуге!
Что же ты, братуха? Не стреляй - эх, не стреляй -
не стреляй в меня, братан-братишка! -
прошептал Володя и упал - эх, упал -
весь в крови молоденький мальчишка.
Герои встречаются через много лет. Женька, как водится у мужчин, независимо от того, дворяне они или урки, элегантно перекладывает вину на Татьяну и уходит топить горе в вине:
Здравствуй, поседевшая любовь - моя любовь -
здравствуй и прощай, моя Танюша!
За тебя я пролил, Таня, кровь - эх, Таня, кровь -
погубил я, Таня, свою душу!
Ждем, что напишут в нашем веке!