Пока "греческая странная волна" осваивается в среде широкого авторского кинематографа, Йоргос Лантимос пытается справиться с резко упавшей на его хрупкие плечи популярностью. Постановщик уже давно отошёл от нарратива своих первых работ: безумной карикатурности и абсурда, сплетённого с прожигающей веткой саспенса. Те проекты, где комедия переплетается с ужасом, а увеселительная буффонада - с громким напряжением. Теперь Йоргос - режиссёр откровенных манифестов и вызывающе ярких работ, помещающих своих персонажей в сюрреалистичные миры, полные сопоставлений с пороками реальности. И когда ещё, как не после успеха "Бедных-несчастных" на "Оскаре", решить сойти с протоптанной дорожки и отправиться бороздить знакомые волны по второму кругу? "Виды доброты" разрабатывались Лантимосом ещё задолго до премьеры экранизации Аласдера Грэя в Венеции: от того две данные картины и выглядят более лаконично и уникально. А проводимый режиссёром контраст между фантасмагорией и реализмом становится заметен отчётливее, как в ясную погоду
"Виды доброты" (они же - "Kinds of Kindness") - не цельная сгруппированная история, а разделённый на несколько новелл триптих, объединяющий своих персонажей под дулом пистолета перед серьёзной "лантимовской" директивой: доброта приводит к сокрушительным для окружающих последствиям. Раскаяние, Манипуляция и Фанатизм: три ведущие темы, вокруг одной из которых выстроена определённая история. В каждой задействованы одни и те же актёры: Джесси Племонс, Эмма Стоун, Уиллем Дефо, Маргарет Куолли, Хонг Чау, Мамуду Ати и Джо Элвин. Каждая рассказывает об одном конкретном человеческом пороке, доводимом до предела из-за вшивого лицемерия, жестокого абьюза и злосчастного эгоизма. Доброта в понимании Йоргоса Лантимоса оказалась развёрнута на сто восемьдесят градусов: зрители видят её обратную сторону, свойственную человеку, как социальному существу
Раскаяние. Первая новелла - освобождение зажатого правилами жизни героя Джесси Племонса от рабских оковов своего угрюмого начальника (Уиллем Дефо). Но что есть свобода, когда всю твою жизнь целиком и полностью контролировал один человек? Как реинтегрироваться в общество, не зная банальных этических и моральных норм? А может единственный выход из ситуации - раскаяться за совершённую ошибку, чтобы вновь вернуться в "игру"? Лантимос так саркастично высмеивает зависимость подчинённого от своего начальника, но в то же время вовсе не отдаёт оду беззаботности и освобождению от рутинных цепей. Результат быстро даёт о себе знать: натягивание подхалимской маски, с еле просачивающейся улыбкой, как конечное отсутствие разделения между рабочей и личной жизнью
Манипуляция. Извечно банальный абьюз, контролирующий любые созависимые отношения: к отчаявшемуся мужу (вновь Джесси Племонс) возвращается потерянная жена (Эмма Стоун), но возвращается в совершенно ином состоянии. Другие вкусовые предпочтения, изменённая в размерах стопа ноги, искусственное лицо, так и пытающееся выбить из мужа одно-другое лишнее слово для поддержания диалога. Психоз, порождаемый неконтролируемой паранойей, приводит ранее счастливую семейную пару чуть ли не к настоящей трагедии, а манипулирование любящим партнёром, смывающее любые ноты доброты гигантским цунами, делает несчастными всех: и персонажей, и зрителей
Фанатизм. Приверженная правилам таинственной секты девушка (Эмма Стоун) разыскивает некую "избранную", имеющую экстраординарные способности по воскрешению мёртвых. Объединение скрытых мотивов предыдущих новелл: семейные манипуляции, обёрнутые в оболочку раскаяния (по правде говоря, слишком позднего). Основные кадры и отрывки из промо-материалов принадлежат именно третьей новелле, в которой Йоргос максимально отрывается на своей гипертрофированной истории: абсурд звенит настолько громко, что отдаётся эхом ещё несколько раз после появления финальных титров. На десерт - тот самый танец героини Эммы Стоун: ныне - фирменная деталь любого нового фильма Лантимоса
Три новеллы, разные и одновременно похожие друг на друга; семь актёров и двадцать одна роль, каждая - со своим тональным привкусом; и одна несменная режиссура Лантимоса, закачивающего комедийные и гиперболизированные вставки под тревожные оркестровые композиции Джерскина Фендрикса. Но "Виды доброты" - проект имени не столько режиссёра, сколько всего актёрского ансамбля: картина напоминает собой гигантскую пьесу, разделённую на несколько частей. И в любом из так называемых "актов" пелену внимания перетягивает на себя даже не Эмма Стоун (к сожалению, вполне обычные и не претендующие на награды роли), а Джесси Племонс, впервые за столько лет раскрывший свой драматический потенциал. Племонс прекрасен в каждом образе: будь то наивный и зависимый от начальника офисный планктон, съезжающий по накатанной коп или безмолвный и чересчур серьёзный фанатик. А пока остальные актёры спешно меняют костюмы и причёски для визуализации следующей новеллы, Лантимос отрывается на своём прошлом, используя в "Видах доброты" те вводные и этюды, которые отлично смотрелись в его ранних короткометражках
"Виды доброты" - кино одновременно страшное и смешное, жуткое и эксцентричное, абсурдное и увеселительное. Карикатурность подчёркивает иррациональность и оторванность происходящих в картине событий от реальности, а сам Йоргос открыто подтрунивает над названием своего нового фильма, подгоняя предполагаемое добро под самые яркие и чёткие человеческие пороки. Это фильм не позднего, а раннего Лантимоса: настолько же напряжённого, насколько и комедийного. А заодно - небольшая передышка греческого сюрреалиста перед более выдающимися и около-масштабными работами: отдых, материализовавшийся в виде временного отхода от установленных самим же собой новаторских границ, раскаивающийся Лантимос, одновременно манипулирующий своими фанатами, точно заслужил. Но от того "Виды доброты" рискуют остаться не замеченным никем триптихом, страдающим от затянутости и существующим в абстрактной параллельной реальности. Впрочем, уж для самого Йоргоса это простительно
