«Хочу быть зэком. Потому что зэки хорошие и их женщины любят. Потому что они только внешне такие ханыги и душегубы, а души у них нежные, как у агнцев, а половой аппарат робкий, как у Пьеро. Оки застенчивы, как сны колибри. Хочу быть беглым зэком, затравленным, небритым и вонючим, стоять посреди пустыни и спрашивать у белокурой женщины с приятной полнотинкой, выпирающей из-под шорт: «Почему ты не боишься?». А она мне нежно так ответив так понимающе и проникновенно: «Может быть, потому, что ты так стесняешься?».
Читаем «Спутник кинозрителя» 1990 года (№ 8):
КАК БЫ РЕЗВЯСЯ И ИГРАЯ
“Хороший есть анекдотик про то, как выгуливаются во дворе псы и дерут носы друг перед другом.
— Я, — важно говорит один, — дог!
— А я, - чванится другой, - сен-бер-нар!
— А я, — гордится третий, — скотч-блю-терьер!
И тут еще один мимо бежит — дворняжка дворняжкой.
— А ты-то кто? — высокомерно у него спрашивают,
-Ай, — говорит, — братцы, просто так, по нужде вышел.
Мне этот беспородный пес ужасно симпатичен, поскольку честен, не прикидывается, - все ведь вышли во двор за одним и тем же.
И я радостно скалюсь и одобрительно вываливаю из пасти язык, завидев на родных задворках коллег — всяческих ньюфаундлендов от кинокритики и болонок от киноведения. И довольно машу хвостом.
Все мы делаем одно дело. Правда, каждый по-своему.
Не бульдожья хватка, не пекинесское мелкое обтявкиванье, не строгий волкодавий лай — а так, беззаботная дворняжечья брехня, не исключающая, однако, и тоскливого воя на ущербную луну.
Можно и так. Критик - друг человека. Он бежит впереди зрителя, придирчиво обнюхивает киноместность и подает соответствующий голос. Служба такая.
„Служить бы рад…,” — говорил один наш общий знакомый. Хороший был пес, гордый. Только уж очень всерьез все воспринимал. И совсем извелся, и в посольство за визой побежал. Э, если так пристально ко всему относиться, то наши конуры изрядно опустеют.
Я бы приравнял не перо к штыку, а чувство юмора к чувству долга. И пытаюсь смотреть вокруг не с металлически серьезной угрюмостью автомата системы Калашникова, а — как бы резвяся и играя. Как бы. Хотя выть хочется все чаще и чаще» (Кинокритик Алексей Ерохин ).
«Другая жизнь»
Поспешно, приблизительно обозвали эти годы годами застоя, налепив небрежный, неточный ярлык на целую эпоху, - словно наскоро отмахнулись на ходу, едва забрезжило иное время, иная жизнь.
„И вдруг сверкнет, как догадка, как слабая заря за стволами, — другая жизнь…”.
Историки потом спохватятся, примутся раскапывать пепелища, обнаруживая на человечьих стойбищах 70-х годов двадцатого века следы торопливого бегства, такого радостного поначалу - еще бы: ведь не спились, не скурвились, не умерли - дожили.
Почему мы не можем покинуть эпоху, не расплевавшись с нею на ходу?
Но, на счастье потомков, сидел за письменным столом флегматичный грузноватый человек, водил перышком упорно и терпеливо — и остались его книги, по которым потом нашу жизнь минувшую поймут.
Да что - потом... Не пора ли нам уже сейчас остановиться, оглянуться и отсюда, из другой жизни, предыдущую перечесть?
Эго вовремя поняли авторы фильма „Свой крест", поставленного по повести Юрия Трифонова „Другая жизнь”.
Очень нужно это теперь, потому что… Впрочем, герои повести и фильма историк Сергей Троицкий уже объяснил: «Потому что нити, которые тянутся из прошлого, - ты понимаешь? — они чреваты... Они весьма чреваты… Ты понимаешь? «
И еще: «Если раскалывать все более вглубь и назад, то можно попытаться отыскать нить, уходящую вперед…»
Сегодня, в 1990-м, нам, буксующим на непонятном пути, отыскать бы эту нить. Нервно, требовательно заскакивали в 30-е, в 20-е, - а может, нужно поискать поближе, нащупать нить, проходящую сквозь поколения в соседних десятилетиях, пережитых, но — понятых ли?
Когда в дурном сне видится Ольге, вдове Сергея, как полоумная женщина, проведя их сквозь чащу, уверенно показывает: вот шоссе, вот автобус, - а перед ними лишь глухое лесное болотце, — нет более точной метафоры наших видов на будущее, на путь в тогдашних, семидесятых годах.
Мы пережили это? Но сегодня, сейчас - вполне ли нормальна наша проводница (имя ей не Судьба ли?), и, неровен час, шагнем на указанное шоссе - и ухнем по горло в трясину.
Лучше всего, если, посмотрев фильм „Свой крест”, вы перечитаете или же впервые прочтете повесть Трифонова.
Да, картина сделана с бережным отношением к прозе мастера - если не считать сугубо киношного нагнетания ужастей, когда от трупа аккуратненько отделяется голова; если не считать сюрного балаганчика, в котором прыгают ярмарочными полишинелями Николай II, Ленин и Сталин (ох, как надоело), причем император, бедолага, с простреленным прямо-таки лбом.
Я, поймите, не кощунствую — просто им делать тут явно нечего, потому что жизнь и смерть Сергея Троицкого здесь важнее этих исторических манекенов (так они в фильме воспринимаются). Поняв его, и себя поймем чуть лучше.
Поймем цену своей самоуверенности, будто перешагнули мы в иное время. Поймем, что ход времени и ход вещей — понятия не синхронные.
И, может быть, сверкнет, как догадка, как слабая заря за стволами, - другая жизнь.
«Бродячий автобус»
ПОШЛОСТЬ БЕССМЕРТНА
Иногда я думаю: почему люди не летают? Вот если бы у людей были бы крылья, как у птиц... ...То они подняли бы дикий гвалт и загадили бы всю округу, что они успешно делают и без помощи левитации, — закончу я на свои лад мысль классической героини.
Поддернув подол, хрупкая Мельпомена влачится по разбитым российским проселкам, с трудом вытягивая нежные ножки из грязи, — то есть это на ладан дышащий автобус с театральной труппой колесит по ним, дабы снискать хлеб насущный, то бишь дать запланированный спектакль в сельском клубе. Актерская братия, как ей положено на роду, бранится, пьет, философствует, цитирует классические роли, цитрирует и клянет судьбу.
А народишко - за окошками автобуса и в зале потом - аховый, тоже пьет, тоже бранится, тоже судьбу клянет, разве только без лицедейской придури, - да так оно всегда и было повсеместно: катил раздрызганный шарабан по европейским, в те поры тоже разбитым, дорогам, тупо разыгрывали комедианты в очередном селении очередную туфту, а люди гоготали и посвистывали в зале, лапая соседок и ковыряя в носу, а у актеров были свои страсти, свои проблемы, и кого-то хотели выгнать взашей на пороге старости, а у кого-то от кого-то был ребенок, - а милая Мельпомена все так же полеживала на своем облачке, с печальной усмешкой думая: „Ох, мне бы их заботы”...
Искусство бессмертно, но бессмертна и пошлость, - и сдается мне, они друг без друга попросту не могут существовать, то есть, разумеется, пошлость и без искусства замечательно обойдется, а искусство без пошлости никак, что и демонстрирует фильм „Бродячий автобус” — как в идеальном, философском смысле, так и в сугубо прямом.
Видите ли, когда появляется на экране наивная такая девочка и говорит: „Я без театра умру”, а потом взгромождается на шкаф и начинает украдкой, непременно украдкой, читать монолог Джульетты...
Видите ли, когда старая театральная моль Иван Иваныч, такая седенькая добродетель с флейтой, оказавшись ненароком в народе, роняет мимолетный свет в душу тупого сельского мордоворота, научив его шекспировской фразе, а потом умирает - догадайтесь, где? - конечно же, на сцене…
...То я не давнюю свою рогатку вспоминаю, не армейский свой пулемет, нет-нет, - я вспоминаю Станиславского. Хорошо говорил старик: «Не верю».
Вот и я в данном случае – ну, просто вылитый Станиславский.
«Под небом голубым…»
БЕЗ МОРКОВКИ
Вера есть преклонение перед недосягаемым. Что Бог, что коммунизм - суть одна: светит, да не греет.
Так подвешивают перед мордой ослика морковку - а он, наивный, бежит, бежит за ней, тащит тележку, пока не сдохнет.
А вот теперь морковку из поля зрения убрали — и топчется бедное животное в страшном недоумении.
Наш крестовый поход к коммунизму, в который мы зазывали весь мир, окончен.
А прабабкина икона сгодится при погромах - это у Кассиля, кажется, описано, как выставляли их на окно, чтобы уберечься от черносотенцев.
Что бумажка с переписанной молитвой, что лозунг над митингом — апелляция к высшей силе, в распоряжении которой только смерть.
Та ли, другая ли вера - упование на мертвецов.
Так что красный уголок в принципе не отличается от храма.
Нам бы молиться на живых.
Но уж больно они нехороши. Вот, хотя бы по фильму „Под небом голубым...”
Папаши-начальники: один, уже сошедший с номенклатурного круга, опустившийся, запущенный, забитый сыном-на**оманом, и другой, еще в полной силе, выгнавший падшую дочь, как шелудивого кутенка, из дома, охраняемого всевозможными органами.
Детки-на**оманы, превратившие свою жизнь в тяжкую галлюцинацию, в исступленную погоню за новой дозой отравы, за призраком „города золотого”, за призраком, который лжив и мстителен, как и все его собратья, в том числе и тот, что бродил во время оно по Европе, да загостился у нас.
Это - всеобщий курс на самоуничтожение, - и вельможный папаша в высоком терему может считать себя трупом в тот момент, когда его неприкаянная, отчаявшаяся дочь бросается под струю смертельного кипятка. Как говорили в старину: ваш род проклят.
И посреди этого действующего кладбища, помеси психушки и морга, бегает, суетится, переживает хорошая женщина Нина Петровна Костырина, бухгалтер. У нее на кухне тепло, чай, банки с вареньем.
Кругом партийцы порождают на**оманов, вера в один призрак порождает веру в другой, и у смерти праздник, — а она, нелепая толстая тетка, кого-то все-таки пытается спасти, досадливо приговаривая: „Вот, твою мать, дожили...”
Вот только на нее надежда и осталась. Тоже иллюзия, конечно, и иллюзия предельно скромная - но других у нас уже не осталось.
«Одинокий охотник»
Хоть и есть у нас Прощеное воскресенье — но все ли простишь? Есть такое, чего прощать нельзя никогда?
Твоя любимая обесчещена - и вот, спустя годы, ее обидчики стоят под прицелом твоего меткого ружья, одинокий охотник. Ты им судья. Трижды нажать на спуск и...
Так что же ты не стреляешь? Так что же ты медлишь, одинокий охотник?
Я вспоминаю фильм „Авария” - дочь мента”, Тоже - обесчещенная девочка. Тоже - трое подонков. И - ее отец, вершащий свой суд: автомобильный таран - и пылающая машина под откосом. Я вспоминаю мелькнувшее чувство удовлетворения: так с ними и надо.
Так что же ты медлишь? Так что же ты?
Люди поймут тебя – из века в век они мстят друг другу. Из века в век - и конца этому не видно.
Для начала хоть кому-то нужно опустить ружье. Ты опустил ружье.
Ты не простил их и оставил тяжкий грех на их совести. Может быть, они будут маяться им всю жизнь, а может, завтра воткнут тебе подлый нож в спину.
Но ты опустил ружье. Ты - судья. Но не палач.
«Охота на единорога»
ПОЛУЧАЙ, ФАШИСТ, ГРАНАТУ
С детства я усвоил, что фашистский летчик - непременно ас. Это уже просто-таки идиоматическое выражение: „фашистский ас. А на борту у этого аса непременно намалевана какая-нибудь устрашающая пакость вроде дракона, грифона или еще какой-нибудь инфернальной сколопендры геральдического пошиба.
И когда в „Охоте на единорога" я увидел своего старого знакомца (с единорогом, соответственно, на борту), то чуть ли не обрадовался: жив, курилка. Ему теперь даже кое-что человеческое стало не чуждо, персонифицированное в помятых часиках, принадлежавших его погибшему другу - фашистскому же асу же. Но ты, гад, нас все равно не разжалобишь - и наш советский паренек, пленный летчик, вынужденный играть роль живой мишени, тебя все равно уроет.
Так оно, разумеется, и случилось. Юный сержант Сережа урыл аса, раскурочил напрочь асовский аэродром и рванул к своим, повинуясь голосу старшего товарища - „Я тебе приказываю жить”- (О, какая родная до боли фраза: нам тоже всю дорогу жить приказывают, и мы повинуемся, имея про запас возможность приказать себе долго жить).
Но если бы прежде по эту сторону линии фронта героя заключили бы в объятия и навесили бы орден - то теперь ему навешали тумаков и заключили в лагерь.
Есть и другие новации — теперь нашему воину дозволено помолиться: „Господи, если ты есть, - спаси нас”. Пока, правда, только пленному такая привилегия - но не исключено, что в будущих военных фильмах в наших окопах и блиндажах будут устраиваться уже хоровые молебны, а в атаку ходить станут, несколько удлинив традиционный клич: „За Родину, за Сталина, за Святую Троицу!”. Подлиннее станет и другая боевая речевка: „Получай, фашист, гранату, во имя Господа нашего Иисуса Христа!”. Чеканили же фрицы на пряжках „Готт мит унс" - а мы чем хуже, а?
А вообще нормальное такое кино, патриотическое. Рассчитанное, вероятно, на детскую аудиторию. У нас ведь так мало сейчас детских фильмов — вот и восполняем пробел, - а там, глядишь, опять какой-нибудь ограниченный контингент понадобится и снова жить прикажут... Так что все в жилу. С чем и поздравляю.
«Замри-умри-воскресни»
ЛУЖА В ФОРМЕ СССР
...А может, мне померещилось? Но, ей-богу, мелькнула в одном из кадров грязная дорожная акватория, вызывающая воспоминания о контурах этой многострадальной страны.
Так-то история вроде локальная: послевоенный Сучан, шахтерская слободка, граничащая с непионерским лагерем, бедность, скудость, ватнично-барачное бытие, протекающее в пределах одного выморочного сезона, когда ни снега, ни зелени, а только серая земля, по которой ходят грязные люди.
Чуть иронии - марширует школа, скандируя под сиплый горн: „Кипучая, могучая, никем не по-бе-димая!” — и вдруг директор на вопль срывается: „Кто сказал - вонючая?!” А тут, будто в подтверждение этой тупой шуточки, кто-то бросил карбид в выгребную яму школьного сортира — и поперло наружу материализованное воплощение прозвучавшего бонмо.
Или: после драки в клубе, с трудом, карячясь встают с пола двое одноногих, помогая друг другу, а со стены плакат пялится: „Товарищ Сталин - великий знаменосец мира”.
Чуток нагнетания страстей: сумасшедший еврей, замешивающий муку в уличной грязи. Или: сумасшедшая же татарка, голяком пляшущая верхом на метле в драматическом финале.
Нехитрый сюжет про мальчика Валерку и девочку Галию, их ссоры и дружбу, невеселые похождения, А в общем - нечто вроде физиологического очерка, который по российской традиции тяготеет к бытописанию житья-бытья униженных и оскорбленных. А в общем — взгляд на лужу, сидя по горлышко в ней.
Помните Баечку, которую рассказывает герой „Ностальгии”: мужика вытаскивают из лужи, а он не доволен — „Живу я здесь!”
„Замри — умри - воскресни” - это в детской игре хорошо получается. А у нас с воскрешением никак не ладится.
Пойдете ли вы на этот фильм? Ой, сомневаюсь, „Нет уж, - скажете, - у нас этого всего кругом и так полно”.
Дело ваше. А я бы все-таки кино предпочел. И знаете почему? Оно не имеет запаха.
«Бархан»
НАДО БЫЛО САМОЛЕТОМ ЛЕТЕТЬ
Хочу быть зэком. Потому что зэки хорошие и их женщины любят. Потому что они только
внешне такие ханыги и душегубы, а души у них нежные, как у агнцев, а половой аппарат робкий, как у Пьеро. Оки застенчивы, как сны колибри. Хочу быть беглым зэком, затравленным, небритым и вонючим, стоять посреди пустыни и спрашивать у белокурой женщины с приятной полнотинкой, выпирающей из-под шорт: «Почему ты не боишься?». А она мне нежно так ответив так понимающе и проникновенно: «Может быть, потому, что ты так стесняешься?».
Впрочем, это уже не моя розовая мечта, а пересказ фильма „Бархан” (насчет полового аппарата - тоже).
Не хочу быть благополучным и преуспевающим мужем, отцом, владельцем „Волги”, отдающим околономенклатурным душком. Потому что от такого жена на глазах уходит в пески с первым встречным, а второй встречный заявляет: „Если бы ты был райкомовцем, я бы тебя на месте удавил”. И добавляет: „Ненавижу вас, с*ки! Начальников!”.
Откуда такое обостренное чувство социальной справедливости? Так ведь опять же – зэк.
Ну, убьешь этого зэка. А жена будет волком смотреть, томно припоминая свою женскую милость по отношению к падшему,- и ты же еще виноват окажешься.
Конечно, виноват - говорила же жена: „Нужно самолетом лететь”, а ты отправился к новому месту службы на машине, вот и произошла посреди пустыни встреча с беглыми уголовниками. А те мало того, что жену отваживают и заточенной отверткой в морду тычут, так еще и на некое нравственное превосходство претендуют: „Я за то и гибну, что никогда никого не обманывал”. Самолетом надо было, а ты не послушался — так вот кушай теперь.
Фильм „Бархан” — занятный психологический экзерсис, о перипетиях которого нужно вести отдельный разговор, но мне кажется важным обратить внимание на парадокс милосердия, оборачивающегося здесь, как мне кажется, неким пароксизмом.
„Есть, которые нас не боятся,- радуется нежный зэк, - значит, могут нас любить!”.
Какая душка!
А я вот – боюсь. И не люблю. И даже больше того - ненавижу.
„Барышни из Вилько”
„Барышни из Вилько” - большой подарок поклонникам таланта режиссера Анджея Вайды, которых у нас немало, и писателя Ярослава Ивашкевича, которых никогда не встречал, но они тоже, наверное, есть.
„Барышни из Вилько" - скучная история, прежде всего в чеховском смысле, но и буквально, честно говоря, тоже.
Барышни из Вилько и запоздалый – на пятнадцать лет - их гость Виктор скучны и тусклы, как бывают скучны и тусклы барышни из Болшева, Выксы, Урюпинска и Чугуева.
„Барышень из Вилько” потому лучше смотреть не натощак, в хорошем самочувствии с долей самоуверенности, хотя бы и напускной. А то совсем грустно станет.
Барышень из Вилько время не щадит, как не щадит оно большинство смертных, как не щадит оно всех дюжинных людей, да оно и к лучшему - будем знать свое место.
„Барышни из Вилько” позволяют и чуток вздремнуть по ходу фильма, потому что течение этой жизни неспешное, выморочное, и, как говорится, все в прошлом, да тут и в прошлом не было ничего, кроме крохотных надежд-однодневок, от которых только давняя пыльца с крылышек, только жалкий прах остался в углах комнат, в уголках душ, дунь —и нету, так
ведь и дунуть-то нет ни сил, ни желания.
Если же действительно вздремнете – то советую проснуться на исходе первого часа картины и услышать такой диалог: «Значит, ты не любил...». « Да. У меня не было на это времени». И, спустя реплику, уточнение: « Это неправда, что не было времени. Я попросту трусил».
А теперь можете спать дальше. Хоть всю жизнь.
В барышень из Вилько мы не бросим камня, потому что и сами не без греха ползучей рутины и дремлющей воли.
По иронии судьбы имя Виктор означает — победитель, а он проиграл по всем статьям. Почва и судьба дышат на ладан. Заглянул в прошлое, чтобы сверить часы, - а они, оказывается, стоят, не тикают, а люди не растут, а только стареют.
Но жизнь все-таки хорошая штука, коли она и в столь скучной модификации может быть предметом искусства.
«Защитные цвета»
Кшиштоф Занусси режиссер знаменитый, но, по-моему, зануда. Впрочем, не настаиваю.
Возможно, тут сказывается аберрация восприятия: тому, кто навидался конформизма в родимой советской жизни, где он принимает порой просто-таки фантастические обличья, художественная модель, предложенная Занусси, кажется бледной и элементарной.
«Защитные цвета» — картина о конформизме, но до того жалком и бескрылом, до того мелкотравчатом, что глаза бы не глядели. После наших-то поэтов от мимикрии, после наших-то Наполеонов и Прометеев от конформизма те примитивные игры, которые ведут в фильме интеллигенты средней руки и посредственной фантазии, как-то не воспринимаются. Эта леденящая душу скукой история хорошо уложилась бы в три части, то есть в полчаса. Прекрасно понимаю, что это достаточно хамское с моей стороны заявление, но, простите, не хочу врать, не хочу, вот именно, конформизма.
Скучны тутошние конформисты, но единственный их антипод наводит вообще полную тоску. Укусил спьяну ректора за ухо — такой вот активный нонконформизм.
А еще я вдобавок вычитал где-то, что «Защитные цвета» - это комедия. Гм. Что ж, готов это признать - но не раньше, чем мне докажут, что, допустим, Джером К. Джером - трагик.
Впрочем, чувство юмора многогранно - и, возможно, у вас найдется именно такая грань, на которую ориентировался Занусси. Искренне завидую.
Судак по-польски - по- моему, куда более остроумное произведение.
Мне ужасно неудобно столь уничижительно отзываться о фильме столь уважаемого режиссера, а потому попытаюсь слегка подсластить эту гадкую пилюлю.
Вот каким образом: я убедился, что сделать по-настоящему серый фильм может только истинно талантливый человек.
Возможно, вы убедитесь в обратном, все-таки посмотрев фильм «Защитные цвета», о сюжетных перипетиях которого я умолчал с тем, чтобы уже вовсе не отбить у вас охоты сделать это.
В конце концов, может, просто разница темпераментов сказывается, верно?
«Миссисипи в огне»
Соединенные Штаты, 60-е годы — и, к несчастью, так актуально для нас.
Убийство по расовым мотивам — и расследование, которое ведут следователи из ФБР. Отличные актеры, крепко свинченный сюжет — посмотрите, будет интересно, фирма гарантирует.
Но мне, наиболее интересны два аспекта. Первое — недвусмысленный ответ на прозвучавший с экрана вопрос: „Откуда это взялось - столько ненависти?”. Будто подслушали - верь именно этот вопрос ерзает у нас на губах уже многие месяцы: откуда?
Криво провели когда-то границы? Не поделили клубнику на базаре? Не хватает специального канала на ТВ? Масоны? Фундаменталисты? Кого-то-фобы? Ах, все проще, оказывается, «Если ты не лучше негра - то кого же ты лучше?».
Всего-то навсего ублюдочный комплекс неполноценности, хам, ничтожество, жаждущий самоутвердиться, - и делающий это на свой бездарный манер. Это нравственная бездарность - а у нас она вдобавок умножена на всеобщую бедность, на имперский гнет совете- кости, под которым любая нация, сколь угодно многочисленная, ощущает себя ущербным нацменьшинством. Униженные и оскорбленные надеются обрести собственное достоинство, унизив и оскорбив других.
Чернь может быть любого цвета кожи, носить непохожие наряды - белые ку-клукс-клановские балахоны или шинели без погон поверх черных маечек с колоколом, но всегда любит красное: кровь и огонь.
Расовая ненависть, проявления которой в нашей стране лицемерно именуются „межнациональными конфликтами", - болезнь опасная, эпидемическая Я смотрю на экранного полицейского - ку-клукс-клановца – и вспоминаю рассказы о закавказских милиционерах, равнодушно поворачивавшихся спиной к погромам.
Слаб человек - вплоть до подонства. Значит, должен работать неумолимый Закон.
Вот оно, второе, что запало мне в душу на фильме „Миссисипи в огне”: как упорно, настойчиво делают свое депо фэбээровцы, зрячие слуги Закона, исполнители его государственной води.
Где они, конкретные преступники из Сумгаита или Ферганы? Что мы о них знаем, кроме одной и той же уклончивой фразы: «заведены уголовные дела»? Раз за радом все уходит в песок...
Что ж, если закон - филькина грамота, то и гражданская война в порядке вещей.
Закавказье в огне. Ветер к северу.
«Последнее безумство»
БОЕВИК ПО-КИТАЙСКИ
Поскольку о китайском кинематографе мы, за исключением двух-трех людей, сделавших знания о нем своей профессией, имеем представление более чем туманное, то сам факт появления „Последнего безумства” на наших экранах — явление отрадное.
Да, вы меня правильно поняли…. Знаете, если бы передо мною бы стояла бы задача бы рекламного бы зазывалы бы — было б проще. Я бы намекнул на неожиданную развязку картины. Лестно отозвался бы о подругах главных действующих лиц – беглого преступника и преследующего его полицейского. Пустил бы слюнки по поводу мотоциклетной н вертолетной погонь. Напомнил бы, что речь о той службе, которая „и опасна, и трудна” В общем, порядочно бы вам мозги запудрил.
А так…
Нет, что касается оснащения их полиции - тут, если судить по фильму, они нас побогаче. Может, у них и кинобоевики есть покруче, да мы не тот купили, - не знаю. Но наши „Воры в законе” по сравнению с этим „Последним безумством” - все равно что Джомолунгма рядом со Вшивой горкой.
Впрочем, случай не безнадежный: для публики от десяти до двенадцати лет - вполне приличное кино. Ведь тут даже самый кровавый момент сделан совсем бескровно: это когда одного персонажа запрессовывают с кучей металлолома. Выглядит чрезвычайно пристойно - хоть в «Спокойной ночи, малыши» вставляй: дети будут слать спокойно.
Больше мне, право же, нечего добавить.
«Кокон»
ХОРОШИЕ РЕБЯТА С ПРИЛИЧНОЙ ПЛАНЕТЫ
После фильма „Кокон” я лично стал большим поклонником се*са по-антарийскн. Хотел было добавить: „чего и вам желаю”, да вовремя спохватился — далеко планета Антария, рецепт вам узнать будет негде.
Впрочем, если вы будете смотреть этот фильм достаточно внимательно, то...
А смотреть „Кокон” вы будете именно так, Потому что это совершенно фантастическая и, одновременно, очень человечная история.
Потому что нам, издерганным тревогой, проклинающим день вчерашний, недовольным днем нынешним, опасающимся дня завтрашнего, вот такая добрая история в самый раз.
Ну, вымысел, ну, несбыточно - но это как раз тот возвышающий обман, что куда дороже тьмы низких истин (а они у нас как раз такие, как на подбор).
Потому что фильм этот милосерден и предлагает думать о людях хорошо и даже еще лучше.
Прилетели хорошие ребята с приличной планеты Антария - ладно, вольно же им быть такими хорошими, раз для них десять тысяч лет - не срок, - но смотрите-ка: а ведь и мы, земляне, тоже не отбросы Вселенной. И разум можно не делить на низший и высший - довольно того, что он просто есть, присущ, хоть мы на свой счет в этом отношении го и дело сомневаемся, поглядывая вокруг.
Вы увидите совершенно волшебные спецэффекты (умеют, черти!), однако главный эффект „Кокона” - активный заряд добра.
Каким-то образом авторы фильма переняли умение антарийцев заряжать окружающую среду живительной энергией.
Ну, мы, конечно, напустим на себя некоторую фанаберию, как напускает ее на себя наш земляк, наш сопланетник, небрежно замечая: „У меня были антарнйки. Не надо думать, что ты здесь первая”. Это сначала, А потом словим колоссальный кайф, поняв, что ведь и мы - вполне даже хорошими ребятами можем быть, и планета наша - очень даже приличная.
А поняв это, — уже без труда освоим, что такое любовь старым антарийским способом.
«Давайте надеется, что будет девочка»
ВСЕ МУЖИКИ С*ОЛОЧИ. Или дураки. Или слабоумные.
Я, правда, полагал, что подобный склад женского менталитета характерен лишь для российского контингента, - оказалось же, что есть и итало-французский аналог данного умонастроения.
Ой, да я и не спорю. Так и есть. С женщинами лучше сразу соглашаться - тогда-то и окажешься в выигрыше.
Посмотрите, между прочим, на фамилии авторов сценария и режиссера: сплошь мужики.
Ушлые ребята, знали, что делали. Актеров прекрасных набрали: Лив Ульман, Катрин Денёв, Стефания Сандрелли, Филипп Нуаре (как написал журнал „Фильмшпигель”* „испытываешь какое-то приятное возбуждение, когда знакомишься со списком исполнителей1'). И до того ловко потрафили лучшей половине человечества, что фильм „Давайте надеяться, что будет девочка” был признан в 1986 году лучшим фильмом Италии.
Очень изящная провокация — воплощение большой Женской Мечты, суть которой весьма проста: господи, да если бы не было этих нудных, противных, обжористых, грубых, недалеких, надоедливых, скудоумных, слабосильных, невоспитанных мужиков-захребетников, то-то славно бы жилось! Мы даже рожали бы одних девочек!
«Ну-ну», — ухмыляемся мы в усы. Пой, птичка, пой…
Такой, в общем, мадамий бунт. Такова, стало быть, идея фильма.
Фабульно же — это итало-французский вариант „Прощания с Матерой”. Тоже, знаете ли, деревенская глушь, тоже расставание с родным гнездом — такое, понимаете ли, старинное поместье... Ну, и проблемы, конечно, проблемы. „Может, продать пару участков земли?" Вопросы просто-таки жгучие порой: „Как ты думаешь, где лучше жить — в Риме или в Австралии?".
Ну, я думаю, в Австралии тоже неплохо. Хотя и в Риме, вероятно, недурно. И поскольку такие сложные дилеммы нас не снедают, мы можем смотреть этот фильм вообще с легким сердцем» (Ерохин, 1990).
Автор статей в этом номере «Спутника кинозрителя» - кинокритик и журналист Алексей Ерохин (1954-2000).
(Спутник кинозрителя. 1990. № 8).
