— У вас какой-то странный смех сегодня, — уложив Нику спать, замечает Катя. — Он похож на нервный.
— День был трудный. Работа, а потом еще здесь... авария. — Я старательно отвожу взгляд от барной стойки.
— Я так и подумала, — с серьезным видом кивает няня. — Иногда бывают такие дни.
— А что? — Не хочу играть ни в какие игры.
— Да ничего... — Катя опускает голову.
— Рассказывай.
— Собственно, нечего, — пожимает она плечами и все же расцветает улыбкой. — Этот дом... он такой новый, свежий. Здесь все такое сверкающее и блестящее. Никогда не жила в помещениях, где до меня никого не было. Где никаких чужих вещей, никаких безделушек от прежних хозяев. — Катя кусает губы, еле сдерживая смех. — Даже следов от ягодиц на глянцевой столешнице.
— Что?.. — закашливаюсь.
— Вы это... не волнуйтесь. Сантехники ничего не заметили. Я успела отполировать все до блеска.
— Катя... — Не нахожу, что сказать.
Весь вечер я ругаю себя за слабость, которую позволила с Климом, гоню из головы картинки, как порочно и сладко это было. А теперь оказывается, у моей маленькой тайны появился свидетель.
— Этот папа Ники... — Глянув на часы, Катя встает с дивана. — Не подумайте, что я вмешиваюсь, но... Знаете, мне нравится, как он на вас действует. Ни разу не видела, чтобы у вас глаза горели так ярко. А отпечаток... ваш друг Герман, конечно, красивый мужчина, только он слишком скучный, чтобы заставить женщину оставлять такие следы.
***
Следующим утром на меня наваливается столько текучки, что почти забываю о случившемся на барной стойке.
В семь неожиданно звонит мама и просит привезти им с отцом лекарства. В восемь Алексей присылает срочное письмо с коммерческим предложением по новому тендеру. А на «десерт», пока еду в машине, звонит один из прежних поставщиков и просит о встрече.
Пока разбираемся, когда же его принять и что он от меня хочет, я успеваю припарковаться у аптеки и показать фармацевту список препаратов.
Примерно так же провожу время у родителей. Мама проверяет названия и сроки годности на каждой упаковке, читает противопоказания, а я изучаю коммерческое предложение Фролова и вношу правки.
Почти никаких отличий от офиса. Никто не отвлекает вопросами о личном. Никто не требует привезти внучку, которую за два года видели лишь раз, и то случайно. Никто не заставляет слушать отчет о жизни соседей и дальних родственников.
После отъезда из родительского дома, на душе неприятный осадок — уже привычная горечь за Нику. Ни брат, ни мама с папой так и не приняли мою дочь. Вместо дяди и заботливых бабушки с дедушкой у Ники были няня, Герман и совершенно чужие люди, звонившие мне, когда нуждались в лекарствах, продуктах или деньгах.
Не самая веселая история. Какой-то уродливый второй сезон моего собственного детства.
К счастью, работа помогает справиться даже с такими невеселыми мыслями. За четыре часа в офисе от обиды не остается и следа. Я со спокойной совестью подписываю акты сразу по двум объектам, отправляю Алексея к новым заказчикам и решаю еще кучу других мелких вопросов.
После такого активного, хоть и короткого рабочего дня домой возвращаюсь уставшая, но довольная.
Вместе с Катей и Никой мы кушаем ароматный чечевичный суп — кулинарный эксперимент нашей няни. Обсуждаем новые проделки моей малышки. Затем я отпускаю Катю по ее делам и укладываю Нику на дневной сон.
У мамы в свое время не было возможности рассказывать мне сказки или петь перед сном песни: у нее вечно были какие-то важные заботы. То кандидатская, то докторская, то отчеты по конференциям. С Никой я наверстываю все, что не получила тогда. Лечу детскими сказками ту маленькую Диану, заполняю любовью все пробелы, которые остались от моих родителей.
Не спешу. Озвучивая разных героев, меняю интонацию, делаю паузы после каждой строчки. Порой наклоняюсь и целую Нику в лоб или щеки. Забыв обо всем на свете, так увлекаюсь, что не сразу замечаю большую серую тень в углу комнаты.
— Клим? — удивленно шепчу я, вставая с края кровати.
— Привет, — шепчет он так же тихо, с какой-то новой хрипотцой.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю уже в коридоре. — Ты ведь сказал, что не будешь приезжать. Дом только для нас... — Сердце заходится, поэтому последние фразы звучат скороговоркой.
— Я много чего говорил... и делал. — Клим аккуратно берет меня за руку. — Того, что не нужно было.
Он переплетает мои пальцы со своими и смотрит на них так, будто это что-то странное.
— Ты меня пугаешь...
Скольжу взглядом по породистому лицу. По двум морщинкам между бровей, по темным кругам под глазами, по плотно сжатым губам и колючей щетине.
Я видела этого мужчину разным. Злым и веселым, разочарованным и задумчивым. Помню мгновения удовлетворения и бешенства. Но никогда... даже в самых безумных фантазиях я не могла представить, что увижу его таким... Словно потухшим, растерянным.
— Опять какие-то неприятности? — уточняю, так и не дождавшись ответа.
— Нет.
— Что-то произошло? — Я нервно сглатываю. — Надеюсь, нам не придется снова переезжать.
— Не придется.
— Тогда...
Все так же молча, Клим опускает плечи и затем... опускается сам. Медленно, как старик.
Встав на колени, утыкается лбом в мои ноги. Вздыхает... тяжело, со свистом.
— Клим, пожалуйста... — Вздрагиваю.
От позы и этой странной обреченности пробирает до костей. Становится неуютно, душно и тревожно. Я снова чувствую все его эмоции, как и день назад, на кухне.
Тогда это было желание. Сейчас... хочу ошибиться.
Боль.
Клим поднимает голову и распахивает глаза. Вместо привычной голубизны там чернота.
— Я идиот, Диана.
— Ты... — Голос садится. — Ты очень умный, иногда слишком упрямый, но не идиот.
Ладони сами тянутся к его щекам. Загибаясь от волнения, я глажу подушечками пальцев скулы, касаюсь непривычной острой щетины, спускаюсь к подбородку.
Всегда знала, что Клим красивый. Еще в нашу первую встречу я почувствовала себя гадким утенком рядом с таким красавцем. Теперь понимаю, что он не просто красив — он совершенство. Идеальный результат селекции матушки-природы. Итог, ради которого она свела эгоистичную женщину-кукушку и мужчину, от которого не осталось даже имени.
— Нет, родная. — Клим кладет свои ладони поверх моих. — Сегодня я был кое у кого и теперь точно знаю, что идиот... Слепец, который умудрился пропустить самое главное.
***
Он еще не сказал, что же смог выяснить, но я уже догадываюсь. Мой секрет. То, что я не смогла доверить даже лучшему другу.
От осознания становится страшно. И в прошлом пугала реакция Клима — не с его темпераментом сдерживаться и сочувствовать. Он скорее создан, чтобы разрушать и уничтожать. А сейчас, спустя много месяцев, страх превращается в нечто совершенно другое.
Я словно стою в грязном белье посреди площади. Вроде бы и не виновата, не просила себя насиловать. Как могла, упрашивала Пекарского остановиться. И все равно... задыхаюсь от стыда.
— Николай отдал мне медицинское заключение. Не то, которое ты передала адвокату. Настоящее. — Клим достает из внутреннего кармана пиджака какие-то сложенные вчетверо бумаги и кладет их рядом с собой.
— Я не знала, что он раздобыл себе экземпляр.
Столько времени прошло, а из этого заключения не забылось ни строчки. Мой приговор. Дополнительное доказательство того, что все не приснилось. Написанная сухим казенным языком страховка от любой попытки забыться.
— А еще Николай подсказал, в какой колонии содержится сейчас этот урод. Оказалось, твой бывший охранник следил за всеми его перемещениями.
К моему удивлению, голос Клима звучит спокойно, в нем не слышно никакой злости. Это очень странно. Не похоже на Хаванского.— Прошу... Не нужно туда ехать. Это ничего не изменит.
Стоять ровно становится тяжело. От новостей кружится голова, а ноги совсем не держат.
— Поздно, Диана.
Будто почувствовав, что со мной происходит, Клим тянет к себе. Сажает на колени и заставляет прижать голову к его груди.
— Только не говори, что ты уже... — Закрываю рот рукой.
— Два часа назад. Его адвокату понадобилось срочно встретиться со своим клиентом. Я сопровождал.
— Адвок-кату? — От нервов начинается икота.
Я прекрасно понимаю, что за этим скрывается. Есть люди, которые постоянно ищут причины, чтобы не делать что-то важное. А есть те, кто не принимает слова «невозможно».
— Можно было пойти с прокурором, но тот был слишком занят. Я решил не ждать.
Ощущаю, как горячая рука гладит по спине.
— Тебе не стоило.
— Я должен был его увидеть. Посмотреть в глаза этой сволочи. И решить...
Клим не говорит, что же он хотел решить. А спросить — у меня не хватает смелости.
— Все равно уже нельзя ничего изменить.
Я разрываюсь между желанием прижаться к нему еще сильнее и потребностью сбежать.
— Девочка моя... Если бы я только догадывался тогда... Если бы мог хотя бы заподозрить... — Клим наклоняется ко мне. — Каждый должен отвечать за свои дела. И я, и он.
Зажмурившись, жду поцелуя. Сама до конца не понимаю, хочу этого или нет. Но Клим даже не касается, тормозит себя в паре сантиметров от моего лица.
«Не может», — тут же проносится в голове.
«Ему противно», — визгливо подпевает какая-то незнакомая часть меня.
— Ты бы убил его еще на складе. И потом в тюрьму... лет на пятнадцать. Меня бы это не спасло.
Обхватываю плечи руками. Знаю, что накрутила себя всякими глупостями. Что все не так. Однако на душе слишком паршиво, чтобы снова начать мыслить адекватно.
— А сейчас его ничего не спасет.
Теплые губы все же касаются скулы. Клим целует осторожно, без жадности. Непривычно нежно.
Прокладывает дорожку из поцелуев к уголку рта и обдает своим дыханием.
— Я не хочу, чтобы ты пачкался об этого человека. — Сердце замирает.
— Не буду. Он останется там, где находится сейчас. Будет платить за свое преступление до конца дней.
От нового теплого выдоха по спине ползут мурашки.
— Я... — Облизываю внезапно пересохшие губы. — Я не смогу дать показания. Не проси. Это для меня слишком...
— Забудь! И мысли такой не было.
Клим ведет указательным пальцем по моим губам. Повторяет то же, что секунду назад я делала языком, и сразу же тянет подушечку в свой рот, облизывая.
— Тогда... — теряюсь.
Идея, которая еще недавно крутилась в голове, вдруг куда-то испаряется. Особый магический талант этого мужчины.
— Тебе не о чем беспокоиться. Я не собираюсь подставляться и точно никогда не подставлю тебя. У нас с тобой теперь есть дочь. — Впервые за встречу Клим улыбается.
— А Пекарский?..
— С него вполне хватит того, что сокамерники узнают о некоторых грешках в прошлом. — Улыбка превращается в оскал. — На зоне свои законы. В чем-то они справедливее.
Клим
Худшая разновидность ярости — бессильная. Когда хочется нанизать этот гребаный мир на палку и вытрясти из него все дерьмо, но приходится стискивать зубы и улыбаться. Скалиться! Потому что это дерьмо теперь часть твоей жизни. Новый, сука, опыт! И к сожалению, не только для тебя, а еще и для той, которую обещал защитить.
Последнее добивает. Я просто обязан был тогда почувствовать, что с Дианой что-то не так. Головой, хреновиной за ребрами, задницей — чем угодно! Должен был рассмотреть в глазах то, что вижу сейчас...
Телу больно, когда по нему бьют. Кости трещат, когда их ломают. С головой сложнее. Много лет назад я запал, как пацан, на красивую девчонку — неопытную и слишком добрую, чтобы послать подальше своего придурка-братца. Потом повелся на нее же, только в новой роли жены лучшего друга. Еще позже — окончательно пропал, сделав ее своей.
Те несколько недель вместе стоили всех прошедших лет ожидания. Наши ссоры, ревность, секс — все было на высшем уровне. Двое чокнутых под одной крышей. Двое голодных в одной кровати.
Никаких стоп-слов не было. Никакого смущения. Трахались, изводили друг друга, проверяли матрас на прочность и отключались... как долбаные малолетки — не порознь, чтобы наконец расслабиться и отдохнуть, а впритирку! Изгиб в изгиб! Кожа к коже! Мы будто даже после секса надышаться друг другом не могли.
А теперь... Я держу Диану на руках, чувствую ее дрожь и боюсь напугать любым случайным касанием.
Чтобы не сбежала, прячу желания и мысли. Жму на все тормоза, какие можно придумать.
Контролирую дыхание.
Заранее продумываю каждый жест и слово.
Мечтаю о прочной веревке, которой можно было бы связать себя по рукам и ногам.
Пиздец во всех его блядских оттенках!
Всратый бумеранг, который, вместо того чтобы ударить мне в голову, прилетел по другому адресу. Туда, где больнее.
— Спасибо, — произносит Диана в ответ на сказанное о сокамерниках. — Наверное, я слишком жестокая... все это время боялась, что он выйдет.
Она убирает руки с плеч. Уже не зажимается. Смотрит мне в глаза.
— Он прошлое. Больше тебе никто не угрожает и не станет угрожать.
Несмотря на сложную ситуацию с «китайцем», я ни секунды не сомневаюсь в своих словах. Устрою кладбище из врагов — никто Диану больше не тронет. Понадобится — буду сворачивать шеи всем, кто не так на нее посмотрит или решится перейти дорогу.
— Ты не изменился. Даже говоришь то же. — Она грустно улыбается.
— Не изменился. Но я умею делать работу над ошибками.
Кладу правую руку на ее талию и тяну Диану ближе к своей груди. Без единого намека. Просто потому, что не могу больше. Хреново от каждого сантиметра между нами. Сбоит от чужой боли, как от своей собственной.
— Я бы тоже хотела... уметь. — Она не сопротивляется, но и не льнет. — За эти два года со мной работали три психолога. Мы пытались разобраться со всем... облегчить. Я столько всякого перепробовала... Ничего не вышло.
От этого ее «перепробовала» на душе бездна с демонами распахивается. Вспоминаю и смазливую рожу Боровского, и лоснящийся фейс Фролова, и собственного дядьку, который не скрываясь ел Диану взглядом во время ее выступления на презентации.
Сразу же становятся понятны те фотографии и записи из клуба.
Это была попытка близости. Не со мной, так хотя бы с лучшим другом. Ненормальная, по моим представлениям. Слишком быстрая. Но кто я такой, чтобы осуждать? Какие права имею после всех своих косяков?
— Ты зря расстался с Викой, она красивая. И точно не такая проблемная, как я. — Диана отворачивается в сторону.
— А может быть, проблема не в тебе?
Я засовываю свою ревность туда, откуда она вылезла. Похрен сейчас на себя. В задницу всех тех, с кем Диана надеялась стать прежней.
— Думаешь, климат не подходит? — Ее невеселая усмешка больше напоминает глухой стон.
— Нет.
— Тогда... фаза луны?
— Вряд ли, — качаю головой.
— И что же еще... кроме меня?
Диана закусывает губу. Сильно. До крови.
— Мужчина. — Не раздумывая, наклоняюсь вперед и слизываю красную каплю. — Ты пробовала не с теми. — Веду носом вдоль скулы.
В ушах начинает шуметь от желания. Словно колокола... монастыря, в который я готов отправить себя прямо сейчас.
***
Я бы солгал, сказав, что никогда не видел сломленных женщин. В моем мире редко встречается что-то светлое и доброе, а вот дерьма — хоть отбавляй. Уголовный кодекс во всей красе!
Это совсем не тот опыт, который хотелось бы использовать с Дианой, однако право на выбор я проебал еще два года назад.
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Авто книги Коваленко Мария Сергеевна