Муж Таисьи заядлым охотником был, ушёл зимой на охоту и сгинул. Искали его селяне первое время, пока слух не пошёл, что пожрал его зверь лесной, лютый и с нечистой силой связанный.
Полгода после того минуло, пока люди не заприметили, что Таисья похорошела, и лицом и телом. Стройной стала, статной и величавой. Не идёт, а плывёт, словно лебедь белая. Мужики во все глаза на её красоту заглядываются.
– Не долго она мужа оплакивала... – принимались сплетничать Машка и Глашка, стоило им завидеть Таисью. Злословили и посмеивались, ехидно, подленько и с затаённой завистью.
– Вы сами что ли не бабы? – защищала Любка. – Как в жизни бывает не знаете? Приглянется бабе мужик, и забывает она обо всём на свете. Краше прежнего становится, и прошлое горе уходит враз.
А Машка всё не уймётся, кричит вслед Таисье, чтобы та слышала:
– По мужу три дня не проплакала! Хахаля завела, как будто во вдовах и не бывала!
А Таисья словно не слышит. Проходит белой лебедью мимо и слова в ответ не скажет. Улыбается только дуре назло, в завидущие её глаза.
А Машка брешет и брешет, как собака визглявая. Орёт ей вдогонку и на соседок посматривает, поддержки ждёт.
– Я вчера всю ночь не спала, за Таисьиным окном следила, – рассказывает Машка дальше. – Целую ночь лампа в её комнате горела, не угасала!
– А что делала она там, видела? – спросила не без зависти Зинка.
– Шторы были задвинуты, не разглядеть ничего! – махнула Машка рукой с досады. – Я под окном стояла, подслушивала, что в комнате Таисьиной делается. Хотела уже уйти, а тут слышу охи да ахи. Они там внутри милуются, а мне всё хочется в окно постучать, ставни раздвинуть и посмотреть на него, на хахаля Таисьи новоявленного.
– Почему же не постучала? – упрекнула Зинка. – Тогда бы узнала, кто к ней бегает из мужиков сельских.
– Надо было стучать! – поддержали другие бабы.
– По голосу мне показалось, – зыркнула Машка искоса, – что это дочки твоей, Наташки, муженёк был.
После этих слов началось такое, что рассказывать стыдно! Машка с Зинкой орут друг на друга, а другие бабы поддерживают, заступаются кто за кого. До драки чуть не дошло. Зинка не выдержала, побежала домой, чтобы узнать у дочки, ночевал дома зять или нет.
Вернулась Зинка гордая и довольная. Заявила, что зять ночевал.
Но Машка ей не ответила, принялась демонстративно зевать. Сделала вид, что на слово Зинке не больно поверила.
– Пойду я, прилягу, пожалуй, – сказала она, уходя. – Всю ночь не спала, глаза слипаются.
Выспалась Машка днём, и ночью по этой причине ей опять не спалось. Любопытство бабье её снедало, узнать не терпелось, кто такой он, этот загадочный Таисьин хахаль. Зудит у неё и чешется, сами знаете в каком известном месте.
Накинула она шаль – вечер задался не из тёплых – и направилась к дому Таисьи. Приметила тусклый свет в знакомом окне, подставила чурбан, взобралась повыше и в комнату заглянула – в узкую щёлочку между задвинутых занавесок.
Там, в комнате, Таисья прихорашивается у зеркала, а рядом камин пылает.
Распустила Таисья волосы длинные и расчёсывать начала. Следом одежду скинула и голая возле зеркала принялась крутиться, так и эдак поворачивается и смеётся, словно заманивает кого-то. Отражением своим любуется, как будто хвалится собой перед кем-то. Красивая баба, но какая бесстыжая!
Машка во все глаза пялится, боится самое главное проглядеть. Чудится ей, что Таисья не простая баба, а колдунья языческая в человеческой бабской личине. И тут, словно бы подтверждение что права она, из зеркала незнакомец вышел, как будто не зеркало это, а дверь волшебная. А отблески пламени по стенам ползут, словно в камине адов костёр пылает. Машка от страха чуть с чурбана не грохнулась.
А Таисья танцует вокруг незнакомца, извивается красивым телом – себя показывает, распутница! Незнакомец смеётся в ответ – нравится ему баба бесстыжая.
А дальше началось такое, что у Машки глаза на лоб полезли. Ей бы в голову отродясь не пришло, что мужик может с бабой такие вещи вытворять срамные. Даже в мыслях подумать не смела о том, что теперь вот наяву увидела.
Не сдержалась Машка, настолько зрелище её проняло, и заорала на всё село, стоя на чурбанé возле распахнутого окна: "Гулящая ты! Гулящая!!!"
Что дальше было Машка помнила смутно. Запомнилось только ей, как она с чурбана летела и о землю грохнулась. Проснулась с утра с синяком огромным под левым глазом. Подумала, раз под левым, значит с правой руки ей кулаком приложили.
– Нечистый к Таисье наведывается, Нечистый! Таисья с ним дома у себя чертовщиной срамной занимается! И ртом Нечистого ублажает, и задним местом, и ещё чёрт-те как! Бог свидетель, я собственными глазами видела! – визжала Машка на всё село, выйдя во двор к сельским бабам ближе к полудню. Синяком полученным ночью похвасталась и сплетни заплела пуще прежнего: – Видали, как он меня отделал, Таисьин хахаль! С Нечистым она якшается, как есть, с Нечистым!
– А Григория, мужа своего, она сама сгубила! – поддакнула вторым голосом Любка, а другие бабы её поддержали. – Чтобы с Нечистым якшаться ей не мешал.
– Сжечь её, ведьму, вместе с домом! – взвизгнула громче всех Машка. – Чтоб головешки одни остались на пепелище!
И в этот самый момент, словно под руку, увидели бабы несущуюся по улице тройку ретивых вороных коней, запряжённых в коляску. Развернули кони коляску и встали возле дома Таисьи.
Бабы остолбенели на месте, как в землю вкопанные. Всех разом немота проняла. Пялятся во все глаза, слóва сказать язык не поворачивается.
Таисья из дома вышла белой лебёдушкой, до коляски дошла и в коляску села.
Кони ретивые с места рванули, только их и видели.
А в селе вслед за этим страшный пожар начался. Столб огня над домом Таисьи сам собой, словно по волшебству, полыхнул и дом занялся. А следом перекинулось пламя на соседний дом. Затем на следующий и на следующий за следующим.
Кто-то из селян рассказывал позже, что видел Таисью в селе перед самым пожаром. По улице она, дескать, шла, а огонь за ней, словно вихрем нёсся. Несколько домов прямо от её рук занялись, словно от демонической силы.
С одного дома на другой огонь перекидывался, пока всё село не выгорело дотла. Остались селяне без крова, и зáново им пришлось потом дома отстраивать.
А про Таисью поговаривали впоследствии, мол, видели её в столице с каким-то знатным заморским князем. Говорят, краше прежнего стала!
