Вдруг из переулка ему навстречу вывернула машина и пронзила темноту яркими, почти инопланетными, лучами фар. Максим отошёл к обочине, уступая дорогу, но машина, поравнявшись с ним, затормозила.
«Отец!» – почувствовал Максим на долю секунды раньше, чем узнал отцовский «Дастер».
– У тебя всё нормально? – с тревогой высунулась отцовская голова без шапки.
Пока Максим раздумывал, что ответить и отвечать ли вообще, отец потянулся и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.
– Садись, – кивнул он на место рядом с собой.
В другой вечер, при других обстоятельствах Максим ни за что бы не сел. Но в тот вечер и при тех обстоятельствах, презирая себя за каждый шаг, сделанный по направлению к открытой дверце, сел. Сдался.
Тепло и знакомый запах окутали и даже слегка опьянили его, мгновенно просочившись всюду, куда смогли просочиться: за воротник, в рукава, в штанины, в ботинки, в душу. Отчаянно заломило оттаивающие пальцы.
Оказывается, несмотря на совершённое отцом предательство, по нему можно было скучать. Максим вдруг остро почувствовал, как ему хочется вернуться обратно в прежнюю жизнь. Приехать бы сейчас домой, где уютно и хорошо, где мама суетится на кухне, в духовке жарятся окорочка или скворчат котлеты на плите… А что если мама права, и отец тоже хочет всё вернуть? Если все они хотят вернуть прежнюю жизнь, тогда что им мешает? Может быть, он, Максим, и есть тот самый винтик, который способен соединить развалившуюся на части семью?
И Максим сказал то, что ещё пару часов назад считал для себя унизительным:
– Пап… Хватит народ смешить, поехали домой.
Отец запрокинул голову с таким шумным вдохом, как будто его внезапно скрутил болевой приступ.
– Сын, ты уже большой, – начал он с трудом, превозмогая в себе что-то мешающее говорить. – Ты должен меня понять… Если не сейчас, то чуть позже поймёшь обязательно… Я не могу вернуться. Я полюбил другую женщину.
Эти слова, точно холодные, жестокие руки, отхлестали Максима по щекам и привели в чувство.
– Понимаю, как тебе непросто… – продолжал отец путанные объяснения, от волнения то сжимая, то отпуская руль. – Так бывает, что люди больше не могут жить вместе… К тому же мама сама… отпустила меня. Она приняла это решение.
– Теперь она хочет, чтобы ты вернулся, – мрачно сообщил Максим.
Руки отца на секунду замерли на руле.
– Это бессмысленно, – в мякоти его голоса почувствовались твёрдые крупинки. – Она хочет, чтобы вернулся не я, а прошлое. Но оно не вернётся, даже если попытаться его вернуть.
– Почему?
– Потому что мы стали другими. Вот ты разве всё ещё такой как раньше? Нет, ты уже другой. И я. И мама.
– А тебе не интересно, что с ней сейчас творится? – резко вырвалось у Максима.
– Что с ней? – напрягся отец.
– У неё депрессия. Ужасная!
У отца вырвался вздох облегчения.
– Не переживай, мама такой человек, у неё к этому склонность. Ей просто нужно время.
Максим разозлился:
– По-моему, ей нужно в больницу! Мне кажется, она… – произносить эти слова было страшно, но он сделал над собой усилие. – Она сходит с ума.
Он надеялся, что отец забеспокоится, проявит участие, хоть как-то поможет.
Но отец, по-видимому, посчитал, что сын преувеличивает.
– Она справится. Жизнь так устроена, люди то встречаются, то расстаются, то радуются, то страдают. Это нормально.
– Нормально?! Видел бы ты её! Уже два месяца прошло, а ей не становится лучше!
– Станет, – пообещал отец. – Обязательно станет.
Кулаки Максима налились яростью, отяжелели. Ему внезапно захотелось со всей силы ударить отца, что-то подсказывало: только так можно вразумить его, заставить понять, насколько мамино состояние серьёзно.
Это желание напугало его и вытолкнуло из машины на спасительный, остужающий воздух.
– Ты куда? Давай подвезу!
– Не надо, – буркнул Максим и, с трудом уместив кулаки в карманах, показавшихся непривычно тесными, зашагал прочь.
***
В доме светилось одно кухонное окно, остальные угрюмо темнели.
Максим попробовал представить, что сейчас делает мама. Наверное, лежит у себя в комнате, прислушивается к каждому шороху. Ждёт, какой он принесёт ответ. А он несёт такой ответ, что лучше бы с таким ответом вообще домой не приходить.
Что же сказать ей? Как будет правильней? Соврать, что не видел отца? Так она будет посылать к нему снова и снова. Может, лучше сказать правду? Сейчас она тешит себя надеждами на его возвращение и страдает, оттого что он не возвращается. А если точно будет знать, что ждать нечего, может, тогда успокоится?
Не успел Максим перешагнуть порог дома, а мама уже стояла в прихожей. Ему сразу бросилась в глаза, что вместо замызганного халата на ней голубая туника с Эйфелевой башней, волосы распущены и слегка сыроваты, да и на лицо она заметно похорошела. И никаких признаков недавнего сумасшествия. Такая мама нравилась ему больше, но сердце тут же защемило от жалости к ней. Он ведь понимал, для кого она прихорошилась.
«Ну?» – в её цепком взгляде читалась надежда.
Максим медленно разулся, повесил куртку, прошёл на кухню, сделав вид, что ему нестерпимо хочется пить. «Хоть бы она сама поняла! – взмолился он к текущей из крана воде. – Хоть бы не пришлось ей это говорить!»