Весенний дождь стучал по стеклу автомобиля скорой, растекался лабиринтами струй.
Весёлый водитель - срочник Серёга шутил:
– Ага...пришла весна. Первым растаял асфальт. А дождь маскирует ямы, – на каждой яме он делал ей "комплимент", а потом извинялся.
В областной военкомат Андрей напросился сам. Туда отправляли медсестру с какими-то документами, она должна была привести и его путевку в профилакторий в Ессентуки на реабилитацию. И он выпросил у доктора, чтоб отпустили его на пару дней.
Доктор согласился не сразу, но Андрей убедил его. Надо... Сейчас он уже всё выяснил. Несколько дней ждал, чтоб работники типографии нашли и позвали к телефону Тамару. Она то отсутствовала, то была пьяна. Сотрудники типографии раздражались, Андрей умолял. Тамара уже не помогала уборщице, да и уборщица уволилась.
Наконец,Тамара взяла трубку. Ответила хриплым голосом.
– Надька-то? Так в Николаевке, вроде, в приюте. Мне, вишь, не докладывают... Я теперь никто им. А Толик... Толенька мой в доме малютки. Где? Где-то в Кирове. И не знаю где... Нет, не ездила. Запретили мне, – притворно всхлипнула, – А тебе-то зачем это?
Больше толку было от друга Сашки, которого нашел он уже контрактником во внутренних войсках. Тот и сказал, что письма от Надежды были, что направили их сначала не в тот госпиталь – перепутали госпиталь ВВ с госпиталем армейским. А когда письма вернулись, друга в военкомате уже не было. Письма там. И адрес Сашка помнил хорошо, адрес приюта.
Андрей уже ни на кого не надеялся, поэтому, перед поездкой в Ессентуки, напросился в военкомат сам. В планах было доехать и до Николаевки, до Нади. Он легко управлялся с костылями, но все ещё пил лекарства, лечился.
– Оп, ё..., – опять, угодив колесом в глубокую яму покрытую водой, ругнулся водитель, – Вы уж извините, – посмотрел на пассажира, сморщившегося при подскоке на сиденье, – Лучше б Вам лечь.
– Ничего, уже всё прошло.
Но на самом деле прошло далеко не всё, беспокоили боли, предстоял длительный период лечения, Андрей храбрился.
Письма в военкомате нашли с трудом. Их было много. Андрей сел в коридоре, с упоением начал читать. Но, прочитав всего штуки четыре, засобирался. Нашел Татьяну, медсестру, с которой ехал, предупредил, что вернётся в госпиталь сам.
– Я к матери, – махнула рукой Татьяна, – С ночёвкой. Хочешь Сергея попрошу. Правда, перерасход по бензину, если оплатишь...
– Оплачу.
Сергею ехать никуда не хотелось, он настроился на отдых, мялся, говорил, что ему не положено...
Тогда Андрей рассказал о Наде, о том, что едут в приют...
– Поехали! – кивнул Серега, – Раз такое дело... Я ж тоже с мачехой рос.
И опять по проливному дождю и ещё большим колдобинам... Казалось, вся земля за окном кружит в карусели дождя. Лес вокруг насытился влагой и отдавал ее сполна, серая река отливала серебристой рябью, села опустели, лишь встречные машины обдавали грязью.
Серёга опасался грунтовок, но им повезло – доехали по шоссе. И всё равно были мокрые, замёрзшие и усталые.
– Вы к кому? Так она в школе... Ой, без ноги Вы, промокли ... Заходите.
Их встретили по-домашнему. Пока они ждали Надю из школы, накормили их обедом, напоили горячим чаем, высушили верхнюю одежду. Сергей познакомился с крутящимся здесь приютским мальчуганом лет шести, повел его смотреть машину скорой, усадил там за руль.
Андрей устал. Ещё нездоровилось, хотелось лечь, но было неловко. Он сидел в кабинете приюта, рассматривал плакаты и объявления:
"Нашим детям нужна ваша помощь"– гласил плакат.
Ага, вот только как ее осуществить, если детей никому не хотят отдавать, – думал Андрей. А ещё ему было стыдно, что явились они с пустыми руками. Надо же – даже не догадался фруктов Надьке купить. Опекун хренов. Но он так стремился сюда, боялся ее тут не застать, что даже не подумал об этом.
Да и ещё была беда – пенсию, которая причиталась ему по ранению, задерживали. Тогда всем задерживали зарплаты. Больше страдали семейные. Андрей и не сильно об этом переживал – в госпитале кормят. А все выплаты за участие в боевых и за ранение – он потерял, доверив матери Надежды.
Если б... то сейчас проблем бы с деньгами не было, а так...
– Не горюй сынок, – сказала ему как-то пожилая нянечка в больнице,– Пенсию тебе положут хорошую. А может и "Запорожец" дадут. Так что проживё-ошь ...
Тогда ему казалось, что дело совсем не в этом. Разве получить пенсию, квартиру и персональный руль – главное? Нет, дорогая нянечка, нужен стержень в жизни, а не просто сытость.
А вот теперь он рад бы был любой материальной помощи, потому что нужна она была уже не только ему одному, потому что появился этот самый стержень.
Надя вернулась из школы промокшая. Она вообще не обратила внимание на санитарный рыжий УАЗ, стоящий во дворе. Она переодевалась в комнате, когда туда забежала маленькая Света и сказала ей, что ждёт ее какой-то дядька на костылях.
Надя, как была, в старом заношенном халатике рванула к двери, но, пробегая мимо зеркала, вдруг взглянула на себя. Волосы ее были растрепаны, халат стар, а но ногах стоптанные тапки. Она мигом метнулась к своей полке в шкафу, вытянула голубую блузку и черную юбку. Она так мечтала об этой встрече, так надеялась... Блузка была мятой, но она быстро переоделась, расчесалась, критично посмотрела на себя в зеркало.
Ей опять казалось, что выглядит она ужасно, она закусила губу и с какой-то злостью направилась в кабинет. Ну, и пусть смотрит! Пусть сравнивает с кем хочет. Он, наверное, приехал объясниться, сказать – почему не отвечал на письма, попросить прощения и исчезнуть навсегда. Надя, с измотанными с детства нервишками, с картинами из жизни матери, накручивала себя быстро.
Так и вошла в кабинет – без стука, резко, закрыла за спиной дверь и застыла вызывающе и холодно глядя на прикорнувшего на локоть Андрея.
А он не ожидал. От усталости, он привалился набок, а костыли Серёга зачем-то поставил в угол, далековато. Андрей собрался встать при виде Нади, но его качнуло, он уцепился обеими руками за кушетку, наклонился. Надя подскочила, чтоб придержать, помочь. И он обхватил ее обеими руками и садясь, потянул на себя.
– Надька! Надька моя! Надюха, – он обнимал ее и целовал, но целовал по-отцовски, в макушку, в висок, в уши. Целовал и крепко прижимал к себе.
И все сомнения Надюхи мигом улетели. Она обняла его за шею и разревелась, сквозь слезы шепча:
– Ты не отвечал мне, не отвечал, я думала...
– Я знаю. Поэтому и приехал. Надь, мне письма твои не передавали. Вон они все, – он махнул рукой, – Дай, дай вещмешок. Я лишь сегодня их получил.
– Да ладно,– Надя махнула рукой, заправила волосы за уши, утерла нос, – Главное, что ты здесь. Что не забыл... Ты как? – она смотрела на его ногу.
– Не выросла, – улыбнулся привычно Андрей, – И уж не вырастет, а я нормально. Надюш, я скучал очень. Думал, не хочешь писать безногому инвалиду.
– Ты что! Ты что! – Надька задохнулась даже, – Я сначала через день... День пишу, день отправляю. А потом... Потом тоже думала, что не нужны мы тебе...
– Теперь я знаю, где ты и уже знаю, что мать твою лишили, и вопрос по тебе решается. Всего скорей – в швейное в Кирове тебя определят. Там интернат.
– Знаю,– грустно кивнула Надя, – Не хочу туда.
– Надь, я сейчас уеду в Ессентуки на лечение. Надо мне... А потом опять к тебе приеду. Я рядом буду в любом случае. Мне, инвалиду, попечительство над тобой и Толей не дадут. Я узнавал... Но я обязательно что-нибудь придумаю. Ты только надейся. Никогда не теряй надежду. Ты же и сама – Надежда. Так что должна соответствовать. Пожалуйста, верь мне.
– Андрюш, – Надежда опустила глаза, – Ты не думай, что обязан. Если у тебя там ... ну, в жизни, кто-то... То мы ведь – обуза.
Он посмотрел на нее внимательно.
– Надь, скажи, а если б ты взрослая была, ты б пошла замуж за меня, за безногого больного инвалида?
Этот вопрос был настолько прямолинеен, что Надя растерялась, захлопала глазами.
– Я бы ... Я бы пошла. Ты хороший... Ты бы Толика не оставил.
– Только из-за Толика? Только из-за братишки бы пошла?
Надя испугалась, замотала головой.
– Не-ет! Не только из-за Тольки..., – она не знала, что добавить, и по-дурацки констатировала, – Ой, складно вышло.
– Да, складно. Вот и хорошо. Как ты тут? Нам с Серёгой тут у вас понравилось. Как учеба?
Они проболтали долго. Пришел Сергей, пришла Вера Федоровна, воспитатель, подключилась к разговору. Вера Федоровна журила Надю, говорила, что учится с переменным успехом, хвалила швейное училище и тамошних педагогов. Андрей здесь считался дядей Надежды. Никто эту информацию не проверял и не опровергал.
Уезжал Андрей с тяжёлым сердцем, всю обратную дорогу молчал.
Чем он может помочь сейчас Надюхе? Без денег, без здоровья, без возможностей, даже без жилья. Да ничем. Вон, даже гостинцев привезти не смог. Он винил себя, расстраивался, но понимал, что в молодой его душе зарождается чувство привязанности к девочке, вернее к девушке. Он боялся этого чувства.
Нельзя ему к себе привязывать никого. Привязать к себе, значиту – сделать несчастной. Он ведь ущербный теперь, инвалид. Какая уж любовь?
***
Но это была она.
И Андрей широко распахнул ей навстречу свое молодое сердце. Что было у него, у парня, которого забрали в армию сразу после химико-механического техникума? Так, лёгкая влюбленность в сокурсницу. А потом – война...
Разум понимал, что Надюха ещё совсем юная, но ведь и ему всего лишь двадцать третий год. Он не пытался показать ей свою любовь, скорей, наоборот, тщательно скрывал. Но чувство ответственности придавало силы.
Грязевые ванны, процедуры санатория, водолечение и гимнастика – Андрей выздоравливал. Тело стало лёгким, безболезненным.
Всё количество ступеней к вершине "Сосновой горки" близ их санатория ему пройти не удавалось. Он поднимался на костылях сотни на полторы и медленно спускался вниз. Плечи и руки его окрепли буквально за пару недель.
Май стоял теплый, щедрый на солнечные дни, с редкими дождями. Садовые скамьи утопали в буйной зелени. Здесь не чувствовалось дыхание времени и глобальных политических изменений в стране. Здесь –как будто в другой жизни.
Теплый весенний ветер был нежен и упруг, вокруг были понимающие и заботливые люди, но все же иногда нападала хандра. Он садился на скамью на аллее парка и грустил.
Надюхе придется жить в интернате, а Толику в детдоме. И ничего он с этим поделать не сможет. По крайней мере в ближайшее время. А она так надеется на него.
А он... Он и сам, как мальчишка, нуждается в помощи – ни денег, ни жилья, ни работы. И что там ждёт его впереди, неизвестно.
Госпитальная жизнь заставила его примириться с увечьем, но не свыкнуться. Он часто смотрел на свою культю и думал – ну, почему это с ним? Для того, чтобы примириться с этим, надо, чтобы жизнь влилась в какое-то русло, чтобы берег был надёжной пристанью. Пока же не было ни берега, ни пристани, ни русла.
Вот так однажды вечером он сидел и грустил на скамье, обдумывая свою жизнь, когда услышал оклик:
– Здравствуй, Андрей.
Он и не обратил внимание на прогуливающуюся пару, а когда присмотрелся, узнал мать и отца Витьки Крабова. Вернее, сначала узнал отца – представительного седовласого мужчину с прямым взглядом, а вот мать ... Мать Витьки он видел всего один раз, в госпитале в Ташкенте. Туда они приезжали к сыну, а нашли там его. Перепутали тогда их документы.
Из дородной крупной женщины мать Витьки превратилась в старуху – похудела, поседела, ссутулилась. Но это, несомненно, была она. Она подошла ближе, присела и сказала:
– Похудел-то как!
– И Вы, – не в тему сказал он, поздно подумал, что зря, но она кивнула.
– И я.
– Откуда вы узнали, что я здесь?
Отвечал отец Вити.
– В военкомат запрос сделали. Нашли быстро. Делов-то. А тут приехали, думаем – дай навестим. Мы давно в Ессентуках не были. Как ты?
– Хорошо. Поправлюсь... Осложнение было....
– Мы знаем. И про крышу знаем, и про операцию повторную. Рассказали нам..., – ответил Витькин отец.
– Правда?
Мужчина стоял перед ним, а женщина сидела рядом, сдвинув брови смотрела на него как-то жалостливо.
– А мы тут остановились, недалеко. Квартиру сняли. Так что увидимся ещё, – сказала она, – Вот, это тебе. Фрукты тут и пирожки. Хорошие, из кулинарии, – она протянула и поставила рядом с ним увесистый пакет.
– Да не нужно, что вы..., – но все же взял пакет, – Расскажите, как поживаете?
– Мы .... Мы хорошо теперь. Красивый памятник Вите сделали, вот приедешь к нам, обязательно съедим к нему, – сказала мать.
– К вам?
– Да, к нам. Приглашаем. Мы под Воронежем живём. Дом большой.
– Спасибо, я пока не знаю.... Но я постараюсь ...
Разговор был коротким, немного неловким. Андрею почему-то стыдно было перед родителями погибшего друга: вот он тут живой сидит, а Витьки нет. Да и перепутали их тогда...
Вскоре они ушли обратно по аллее. Мать Вити, оглядывалась, махала ему рукой. А Андрей вдруг понял, что они не случайно тут, не отдыхать приехали. Они приехали сюда именно к нему. А он, к стыду своему, даже не помнил, как их зовут.
А на следующее утро, когда еще бегали туда сюда медсестры с пилюлями, Крабов пришел к нему один прямо в комнату. Он был в майке и спортивных штанах. Андрей не ожидал, присел, прикрыл оголенную культю.
– Здорово, герой... А я вот... , – пожали руки, – Жене сказал, что на пробежку, а сам – к тебе. Ошарашили мы тебя вчера, ты уж прости. Но, в общем, мы к тебе приехали... Может даже за спасением. Ты, может, на завтрак собирался?
Андрей махнул рукой:
– Пирожки ваши есть.
И Крабов начал рассказывать об их жизни после смерти сына. О том, что жена угодила в психиатрическую лечебницу, о том, что чуть не умерла, да и сейчас никак не может смириться с гибелью единственного сына.
Сам он работал в администрации Воронежа. Он, конечно, искал выход, как помочь жене, как пережить им эту утрату. Они продали квартиру, напоминающую о сыне, купили загородный дом. Илья думал, что новое хозяйство отвлечет жену, но это помогло лишь на время.
Он часто вспоминал свой приезд в Ташкентский госпиталь, встречу с ним – с другом сына, оставшимся без ноги. Начал наводить справки и узнал, что Андрей рос без родителей, да и бабушка от горя умерла. Без особой сложности он узнал и о суицидном случае, и о местонахождении, и о проблемах.
И пришла идея – если их дом пуст, если другу сына нужна помощь, если жена никак не оклемается от страшной потери – так почему бы не найти его, Андрея? Может эта помощь будет взаимной.
– А вчера... Вчера я убедился, что правильно все сделали. Она ожила, понимаешь. Весь вечер тараторила о тебе, о том, что тебе приготовить, отнести, чем мы помочь можем. Звонила подруге – доктору, советовалась. О протезах мне все уши прожужжала... Пусть, говорит, у нас живет, пока жилье не предоставят. А ведь сейчас время такое, знаешь... Обивают пороги кабинетов афганцы, чтоб дали жилье, протезы. В общем... Андрей, поехали к нам после, а...?
Андрей грустно улыбался. Ему приятно было. Приятно и ответственно.
– Вас как зовут? Давайте хоть познакомимся, – Андрей не знал, как и обратиться.
– О, да. Илья Ефимыч Крабов. А жена – Ирина Викторовна. Витька в честь ее отца...
– Илья Ефимыч, спасибо вам огромное. Буду считать, что теперь есть место, где меня ждут. Но... Неправильно это..., – Андрей понимал сердцем, но никак не мог сформулировать словами.
– Что неправильно?
– Ну, не знаю как объяснить. Витька, он ... Он никуда не делся, в общем. Он в сердце вашем, в доме. Нельзя его заменить никем. Не получится это...
– Думаешь? Но ведь мать... Я вижу, что ей сейчас лучше.
– А я и не отказываюсь вам помочь в этом. Я рад... Я вашим другом буду, если позволите. Но место сына не займешь, Вы поймите...
Илья задумался.
– Да-а, может ты и прав. Но ведь тебе сейчас помощь нужна, а мы... Мы и деньгами...
– Нет. Я сопьюсь тогда. Я уж начинал. Я сам должен, – перебил Андрей, а потом посмотрел на тумбочку, улыбнулся и добавил, – А вот от пирожков не откажусь.
Они крепко жали друг другу руки. Договорились – встретиться вечером на аллее санатория. Показалось Андрею, что отец Витьки уходил, держа ком слёз в горле. Но он был уверен, что мужчина его понял.
А вечером Андрей рассказывал родителям о Витьке, о Крабе, о том, как служили, о последних его днях.
– А что для тебя там самое трудное было? – спросил Илья Ефимыч.
Андрей задумался, пауза затянулась. Наверное, пытал свою память. Потом сказал тихо с запинкой:
– Выносить раненых и убитых. Когда думаешь, что донесешь живого... И провожать "Чёрный тюльпан".
Ирина Викторовна долго уговаривала, никак не могла понять, почему Андрей отказывается жить у них. Осталась при своем – сказала, что не отстанет с уговорами. Она и правда повеселела, ожила. Андрей улыбался и благодарил. Но понимал, что не может он, взрослый мужик, взять и сесть на шею Витькиным родителям.
Он писал Надюхе. Конечно, начал писать и об этом событии. И вдруг озарило...
А что если...
Это был последний день пребывания тут Крабовых. Рано утром следующего дня они уезжали. Конечно, Ирина оставалась при своем – звала Андрея...
Вечером на прогулке он начал разговор.
– Вы помните про девочку, которая вместе со мной на крыше оказалась? Так вот...
Илья Ефимович слушал напряжённо, Ирина – со складкой меж бровей, волнительно.
– И что? Дитё сейчас в доме малютки? – она переживала за малыша, – Господи, бедные дети!
– А мне их под опеку не дадут ... Я инвалид без жилья и семьи.
– Как это без жилья, как это! А наш дом? Он для тебя всегда открыт..., – стояла на своем Ирина Викторовна.
– Ира! Андрей не о том сейчас. Он говорит, что детей ему не отдадут, а вот нам...
– А нам отдадут? – спрашивала мужа Ирина.
– Ну... Это надо узнавать, – засомневался Илья Ефимович.
– Так узнавай! – она уже спешила и всё для себя решила, – Андрюша, данные нам, пожалуйста, напиши. Напиши, а Илья все узнает... Это же надо! Девочка взрослая, как же она? А малыш! Как его зовут, говоришь?
Андрею показалось, что отец друга смотрел на него с благодарностью, но было страшновато обнадеживаться сейчас. Двое детей – кому ж нужна такая обуза!
Дома у Крабовых стоял стационарный телефон. Договорились созваниваться. На том и расстались.
Ступени к вершине "Сосновой горки" близ их санатория Андрею всё же сдались.
***
Анька включила приемник и уселась вязать. Клубок прыгал на кровати. Вязала она с каждым днём всё лучше, все реже бегала к няне Лене, выспрашивая про лицевые-изнаночные. Надежда уже обогнала ее в этом мастерстве, но сейчас она села за письмо Андрею.
В комнате стало тихо. Девочек было всего пятеро, маленькая Света спала, а парочка играла в коридоре. Надя писала с перерывами, поднимая голову, молча глядя на высунувшую язык в старании Аньку. Русые пряди упали Наде на лоб. Строки неровными рядами шли по бумаге.
"– Восьмой класс закончу без троек. Уже точно, не сомневайся. После того, как пришли документы о матери, мы ездили в училище. Сказали, что возьмут меня без экзаменов, но я не хочу. Зачем мне это? Лучше б работать пошла, но там общежитие, и пока мне никак без училища. Тетя Люба писала, что мать пьет. Замучились они с ней, милицию вызвали, так перестала компании водить. А про Толика ничего не знаю..."
После санатория Андрей отправился в Киров. Нужна была явка в военкомат, а ещё он собирался навестить Толика до того, как отправиться к Наде. О семье, о намерении Крабовых он решил Наде пока ничего не говорить. Казалось, приехали они домой, обсудили и решили, что дело это тяжёлое и им не по плечу.
Он не осуждал. Надя и Толик были для них совершенно чужими, далёкими, незнакомыми детьми. Никакого отношения к их сыну, они не имели.
В коридоре дома малютки пахло рисовой кашей и хлоркой. Где-то гремели кружками, банками. Встретила его маленькая коротко стриженная сотрудница. Андрей традиционно назвался дядей. Поначалу ему что-то говорили о карантине, о правилах. Но Андрей уж не раз отмечал, что его инвалидность иногда играет на руку. Сжалились, Толика обещали вынести.
Андрей выглядел совсем неплохо. Его прописали при части, он получил, наконец, причитающуюся выплату на сберкнижку, сменил свою заношенную военную форму на футболку и брюки и обзавелся приличным заплечным рюкзаком.
На этот раз Андрей вооружился –вручил сотруднице коробку конфет.
Толика вынесли. Андрей взял его на руки, немного подержал, рассмотрел. Толик как-то вытянулся, вырос, и Андрей, держа его на руках, играя с малышом, подумал, что он, и правда, ничего не знает о детях и был бы очень плохой нянькой. Сотрудница справлялась с малышом ловко, уверенно.
– Забрать планируете?
– Я? Чуть позже. Мне не дадут. И ... Знаете, за ним могут приехать, Крабовы – фамилия. Я не против.
– У нас все по закону. Мы подчиняемся районному начальству. Как скажут... А вы, если помочь хотите, впрочем..., – она покосилась на его ногу.
– Говорите...
– В общем, нам бы памперсов. Тут аптека недалеко...
– Это что? – слово было незнакомым.
– Это прокладки для детей, чтоб не писали в постели. В общем...
– Я куплю...
Денег было немного, но Андрей купил три упаковки.
Дальше он направился к Наде. Ему нужно было найти жилье, но сначала он поехал в приют. Сейчас он чувствовал уверенность в себе. Ему все было по плечу, потому что была у него Надежда.
Надя его ждала. Она знала дату приезда из писем. Улыбнулась спокойно и приветливо, подхватила рюкзак, деловито повесила его на вешалку в кабинете, пропустила его вперёд.
Андрей любовался девушкой. Она была сейчас другой. Высокая, и совсем не угловатая, как раньше, в полосатом свитере и простенькой юбке. Она уже ставила что-то на стол, доставала чашки.
– Сейчас тетя Лена поесть принесет.
– Ты тут совсем своя стала, да? – Надя хозяйничала в кабинете, как дома.
– Ага... Привыкла. Я тут больше с воспитателями, чем с детьми. Помогаю... Даже уезжать не хочется.
Им принесли горячий суп, он дымился ароматно, и у Андрея прошел вдруг напряг. Стало ему спокойно и хорошо тут. Надька, такая родная, сидела вольготно, положив локти на стол и руками подперев голову. С улыбкой смотрела, как он ест.
А потом они болтали. Андрей рассказал о визите в дом малютки, Надюха слушала и слезы капали. Заходили сотрудники, то одна, то другая, сидели с ними. Надя бегала куда-то, привела девочку, подружку, познакомила с Андреем, похвастала.
Андрей смотрел на нее и все больше влюблялся. Абсолютно искренняя, доверчивая и открытая. Та ли это Надя? Неужели приют ее так изменил? Простое человеческое тепло, которое царило тут...
И это было так. Повезло Наде здесь с хорошими людьми. Но самое главное – любовь окрыляла Надежду. И надежда на любовь. Надя больше всего на свете боялась потерять Андрея.
***
– Андрей, ну, наконец-то! Ты почему так долго не звонил! – в голосе Ирины Викторовны обида.
– Простите. Дела накатили. Мне тут комнату дали в семейном общежитии воинской части, устраивался. А ещё я тут протезируюсь...
– Ох, это хорошо так. Ты молодец! А у нас столько изменений, столько изменений, Андрюшенька! Я так устала! Голова кругом!
– Что случилось? – Андрей слышал по голосу, что изменения эти добрые, но тут Ирина Викторовна крикнула куда-то в сторону, – Толик, нельзя! Не трогай! Иди сюда...
– Толик? Ирина Викторовна, неужели...?
– Да, вот хулиган, я сейчас, Андрюш, – она исчезла буквально на пару секунд, а потом вернулась к трубке,– Во-от, так-то лучше. Это дядя Андрюша, скажи ему, что ты тут, что с нами.
Андрей слышал, слышал и представлял, что Ирина держит на руках Толю. И сейчас он был удивлен и счастлив.
– А Надя? С Надей как, Ирина Викторовна.
– Ох, Андрюшенька, если б ты знал, если б знал, сколько хлопот... Ильюша все связи подключил. С Толиком проще, а Надю перевели из приюта, и документы в училище. Вот районо и уперлось. Типа, время ушло, девочка поступила, пусть учится. Но Илья, он же... Он же у меня кого угодно прижмёт. В общем, на следующей неделе едет Илья за Надей.
– За Надей! Я так рад. Я позвоню, подъеду тоже туда. Надо встретиться.
– Да-да! И Илья хотел с тобой встретиться. Ты должен с Надей поговорить. Ей согласие дать надо на попечительство наше. А я так устала, так устала... Знаешь, все же правильно, что малые дети у молодых рождаются. Но я так счастлива, Андрюш. Спасибо тебе! Ты может вместе с ними к нам приедешь? А?
Андрей не мог сейчас поехать к Наде, он позвонил в интернат при училище, куда ее поселили. Ее долго не могли позвать и тогда он набрался смелости и позвонил в районо. Удивительным образом с ним связались.
– Надюш, ты уже знаешь про Крабовых?
– Да, они приезжали, но тут ... Тут не получилось что-то, – голос расстроенный.
– Толик уже у них.
– У них? У них? Господи, Андрюш, я рада так!
– Надь, Илья Ефимыч за тобой приедет скоро. Все получилось. А я попозже к вам подъеду, хорошо?
– Правда? Андрюш..., – голос испуган, – Я боюсь немного. Вдруг, я ... Ну, они такие ... Вдруг я не понравлюсь. Я, наверное, совсем не такая, какую они хотят...
И Андрей понимал. Крабовы для Надюхи – из другого мира. Из мира благополучия и достатка. Она страшится несоответствия.
– Надь, не пытайся их заставить любить тебя, просто будь самой собой. Постарайся сама полюбить их, понять и помочь. Тогда хорошо все будет.
***
Илья Ефимыч был деловит и деланно как-то весел. Он уладил все дела с документами, загрузил вещи Нади в машину, много говорил по пустякам. Надя чувствовала себя несколько потерянно. Они заехали в магазин, купили еды в дорогу. Ехать им предстояло почти сутки.
Такие изменения для Надюхи были стрессом. Она смотрела в окно, сидела скромно, боялась опростоволоситься, стеснялась попросить об остановке в туалет. Этот мужчина был таким представительным, важным. Его побаивалась даже директор училища. И вот теперь Надя едет с ним в машине почти, как дочь.
В какой-то момент он тоже замолчал. Наверное, устал. И Надя опять чувствовала свою вину.
– Надь, послушай, – начал вдруг он, – Нам сейчас всем нелегко будет. Мы все, как подстреленные птицы. Ты вот, считай, мать потеряла, а мы – сына. И если мы дивиться будем, робеть, будет ещё тяжелее. Давай попробуем помочь друг другу, а?
Надюха кивнула.
– Вот и хорошо. Вот и помоги. Я устал, как черт. Две дороги уж не по-возрасту. Наведи-ка ты кофе мне. Термос там сзади. В сумке еда. Я б и перекусил. Хозяйничай...
И Надя вдруг поняла свою задачу, заметила усталость Ильи Ефимыча. Она полезла в сумки, начала хозяйничать. С этого момента стало легче. Они уже спокойно общались. В дороге пришлось остановиться, Илье надо было поспать, а Надя стерегла его сон.
Она вышла из машины на стоянке, огляделась. Позади заправки расстилался цветистый луг, а за ним в сияющем свете торжественно замер густой лес. Из серых стен общежития она шагнула в большой мир как-то неожиданно и резво. Мир перед ней распахивался и обнажался. И было немного страшно...
Тревожная музыка звучала внутри.
И за мать было обидно. Почему, имея возможность жить нормально, любоваться этим миром, она выбрала другой путь? Мать было жаль. И Надюха решила для себя, что для этих людей, для Крабовых, она готова на многое. Раз они вот так их спасают – значит, и она должна. Надо будет учиться на "пятерки" – будет учиться. Надо будет полы мыть – будет мыть. Надо будет изменить свой характер в корне – изменит.
Приехали они поздно вечером.
– Вот и наш дом, Надюха! Ох, спина моя! – держался за спину Илья.
И Надя сама подхватила сумки. Встала перед каменным забором, ждала, когда Илья Ефимыч распахнёт кованые ворота. Дом был высокий, из красного кирпича с мансардой. Двор заасфальтирован и аккуратен. Цветы – в каменных больших горшках.
Им открыла сонная хозяйка.
– Приехали, – шептала, – Ох, Наденька, ну, добро пожаловать. А я ведь не хотела спать, ждала, да вот уснула... Толик долго уснуть не мог, вот и...
Надя шагнула в большую комнату и застыла. У стены меж двух окон стоял инструмент – фортепиано. Она подошла, тихонько приоткрыла крышку. Белая клавиша, черная клавиша... Не нажимая, погладила клавиши.
– Играешь? – услышала сзади голос Ирины Викторовны.
– Нее, – замотала головой и аккуратно закрыла инструмент Надя, – А вы, Илья Ефимович сказал, учитель музыки?
– Была... Но не садилась за инструмент после... В общем, как Витю похоронили.
– А я... Я б никогда не смогла научиться. Хоть и мечтала все время.
Илья Ефимович вышел из ванной, вытирая на ходу голову, и вдруг услышал лёгкие гаммы. Жена не садилась за инструмент с тех пор..., даже предлагала не перевозить его в дом, когда переезжали, но он не послушал. Надеялся, что когда-нибудь жена все же вернётся к музыке. И вот...
Ирина и Надя сидели рядом – бок о бок, учили гаммы. Он покашлял случайно, обернулись обе:
– А мы есть-то будем? А? – сказал, чтоб скрыть радость.
Надя упорхнула в ванную.
– Какая она славная, Илюш!
– Это факт! Сказала, что с Толиком сама управляться будет. Так что...
– Вместе будем. Учиться ей надо. Пусть в девятый идёт. А может и в музыкалку. Ты знаешь, у нее отличный слух...
Пролог
Только в сентябре приехал Андрей. Он вышел из такси с палкой, поскрипывая новым протезом. Здесь его ждали, накрыли стол.
Ирина Викторовна хвалила Надю, говорила, что почти все тут приготовила она, что быстро учиться игре на фортепиано, что помогает во всем. Толик уверенно топал по комнатам, Андрей менее уверенно на протезе без палки ходил за ним – переживал, что малыш упадет.
Дом жил. Он был наполнен любовью. Ирина Викторовна поправилась и опять стала похожа на прежнюю. А Надя была совсем не похожа на прежнюю. Все мальчишеское ушло. Улыбка не сходила с лица, кожа свежая, слегка загорелая, отросшие волосы в косе, лёгкое платье, нежный маникюр...
Днём ездили на кладбище к Вите, а вечером, уложив Толика, Надя и Андрей сидели на открытом балконе мансарды.
– Ты приедешь ещё?
– Приеду.
– А совсем остаться не хочешь? Илья Ефимыч говорил, что может тебе помочь с квартирой.
– Нет, Надюш, я сам должен. Иначе уважать себя не буду. Я и так им очень благодарен...
– За нас?
– За вас, и за себя... Они мне близки очень теперь.
Надя посмотрела на небо и взмахнула рукой.
– Смотри, птицы на юг полетели.
Прямо над ними пролетал журавлиный клин. Они смотрели на птиц, прислушивались к их звону.
– Летят..., – задрав голову, сказала Надя, – Вот, с ними бы...
– Нее, мы с тобой уже пробовали летать. Ты – с крыши, я – с лестницы. И чем это кончилось?
– И чем? – она с хитринкой посмотрела на него.
– Ну, знаешь ли... Хотя... Права ты, если б не тот полет. Но лучше не повторять. Не знаю, как насчёт полета, но поковылять по жизни вместе с тобой мне хотелось бы. Я ж теперь летать не смогу, ты ж понимаешь...
– Ковыляй, а я рядом. Мы не знаем, что будет, но должны всегда надеяться ... Надеяться полететь.
В небе раздался журавлиный клич, как будто кто-то невидимый легко провел по клавишам рояля.
Андрей посмотрел на небо и крепко прижал к себе свою Надежду.
***
На чёрно-белых клавишах судьбы мелодию свою мы исполняем ...
Благодарю, друзья, за прочтение...
Делитесь ссылкой на первую часть рассказа в своих соцсетях, дабы помочь автору.
А ещё пишите свое мнение и ставьте лайки)
Еще напомню – произведение принадлежит автору, и использование его текста без соглашения является нарушением авторских прав.
Пишу для вас....
Еще истории для вас: