В Диком поле и зверьё, и супостат.
А была, была у предков неспроста
ровно в тех краях — засечная черта.
И её отодвигали как могли,
где дубравы превращали в корабли
верфи Дона и воронежской земли,
где глядел сторожко Белгород на юг —
если проворонишь, то каюк,
и стоять тебе на краешке сам-друг.
И не всем костьми да в землю лечь везло,
и куражилось, и беленилось зло —
гнали пленных к рынкам в Кафу и Гезлёв.
Слишком в поле этом тяжелы кресты.
Вновь на лике, полном скорбной немоты,
засекаются морщинами черты.
То ли мало прежним ратям было ран,
то ли цепок не бурьян в степи — дурман,
басурман как был — и нынче басурман:
сын ли, внук ли, прапраправнук янычар.
Натаскал недобрый сотник палача,
дал ему замену лука и меча.
И теперь опять врастаешь в землю ты
там, где был по всем статьям не фронт, а тыл —
у засечной,
у забытой зря
черты.