Худосочная женщина с любопытством оборачивается, проходится по мне внимательным, раскладывающим на атомы взглядом, чуть прищурив глаза и машинально оттянув пальцем уголок правого. Медленно оценивает мою фигуру – и поднимается к лицу. Я смело и нагло изучаю ее в ответ, ухмыльнувшись одним уголком губ. Мысленно отмечаю, что она вовсе не бабка, коей показалась мне по тону и поведению. На вид ей лет пятьдесят с небольшим, одета в длинный шелковый халат в японском стиле, кольца на безымянном пальце нет и, судя по маниакальному желанию лезть в чужую семью, детей – тоже, по крайней мере, они с ней точно не живут. Дама приятной наружности, но постаревшая и очерствелая внутри. Диагноз – затянувшаяся тоска.
- Мать, значит? – упирает она руки в бока, пока я аккуратно делаю шаг ближе к отцу с ребенком, словно подсознательно оберегаю пищащую кроху. – Какая фифа, - выплевывает завистливо. - Ясно, кто в вашей семье при деньгах и за чей счет квартиру в нашем элитном районе снимаете. Альфонс, получается? – ехидно обращается к мужчине, а он никак не реагирует.
Вблизи выглядит еще более мрачным и обреченным, чем на первый взгляд. Осунувшийся, серый, с глубокими темными мешками под глазами, будто круглые сутки не спит. Пока я отвлекаю его надоедливую соседку, он молча разворачивается и неспешно уходит вглубь коридора, фокусируясь исключительно на дочке. Скрывается за дверью одной из комнат, бросив нас.
- Вы слишком много себе позволяете, - проследив за странным отцом, больше похожим на призрак, я воинственно поворачиваюсь к женщине. – Кстати, у вас есть разрешение на содержание домашних животных? – многозначительно киваю на волоски белой шерсти, контрастирующие с черно-фиолетовым узором на ее груди. – Насколько я знаю, у нас это не приветствуется. Стоит ли мне обратиться в управляющую компанию? – блефую с невозмутимым видом. Я понятия не имею, какие здесь правила и кому жаловаться в случае чего, да и не собираюсь, но ей об этом знать не следует.
- У меня нет кошки, - цедит сквозь зубы, и опрометчивая фраза выдает ее с потрохами. Осознав, какую глупость совершила, ретируется к двери. – Пойду отдохну, мигрень начинается, - касается пальцами лба, забывая о своей угрозе вызвать опеку.
- Одной проблемой меньше, - выдыхаю ей в спину. – Осталась главная, - всматриваюсь в пустоту темного коридора.
Переступаю порог, запираю квартиру изнутри, ставлю саквояж на единственный свободный островок комода среди разбросанных детских вещей, соплеотсосов, погремушек…
- Мда-а, - тяну с необъяснимой грустью, снимая плащ и цепляя его на крючок.
Переступаю через неразобранную дорожную сумку, которую будто забыли в углу, и озираюсь по сторонам. Всюду веет безысходностью и отчаянием, даже ребенок не спасает гнетущую атмосферу. Воздух пропитан частицами боли и печали.
Поежившись, невольно кутаюсь в пиджак, хотя в помещении не холодно. Замечаю рамку у зеркала, беру ее в руки. На фотографии – красивая шатенка, улыбается широко, искренне и заразительно. На секунду я тоже приподнимаю уголки губ, но настроение летит в бездну, когда я вижу черную ленточку в углу…
Услышав шаги, быстро возвращаю рамку на место, опустив изображением вниз. Сцепив кисти в замок перед собой, вскидываю взгляд на дверной проем, где появляется хозяин дома. Он на ходу стягивает с себя футболку, грубо комкает ее в руках, быстро надвигается на меня, грозясь снести со своего пути, как бешеный поток плотину.
- Кхм-кхм, - скромно покашливаю, напоминая о себе.
Он чуть не спотыкается на ровном месте, резко останавливается и замирает как вкопанный. Смотрит на меня с легким шоком, будто забыл о моем существовании.
- Вы еще здесь? – вздергивает брови удивленно. - Благодарю за помощь, можете быть свободны, - вежливо посылает меня куда подальше. Но я не двигаюсь с места. – Наверное, денег хотите? Я заплачу, подождите. Сколько?
Шаг. Еще один. И он оказывается практически вплотную ко мне. Протягивает руку к куртке, что висит на крючке рядом с моим плащом. Хлопает ладонью по карману в поисках портмоне. В нос проникает его запах, дразнит рецепторы. Это смесь детского питания, эвкалипта с мятой, кислого молока и терпкого мужского пота.
- Ничего не нужно, - строго пресекаю его попытки скорее избавиться от меня и выставляю перед собой раскрытую ладонь, слегка касаясь пальцами голого торса, от которого исходит жар. В буквальном смысле. Кажется, я ошиблась по поводу колик. У них здесь настоящий лазарет. - Руки где можно помыть? – сурово спрашиваю.
Во мне включается врач, который требует скорее осмотреть малышку и помочь ей. Уверена, у нее тоже высокая температура. Потом желательно бы и отца лекарствами напичкать. Могу поспорить, он и не намерен лечиться, хотя должен - пусть не ради себя, но ради ребенка. Иначе от вируса не избавиться.
- Ванная там, - пожав широкими плечами, мужчина лениво взмахивает рукой в нужном направлении.
Стоит мне отстраниться и попятиться к двери, как он обходит меня и, слегка задев плечом, врывается в ванную передо мной. Небрежно кидает свою грязную футболку прямо на переполненную корзину.
- Проходите, - безразлично выдает, пропуская меня внутрь.
Достаю использованный памперс из раковины, спокойно выбрасываю его в урну, не обронив ни слова в укор, и включаю воду.
- Издержки отцовства, - выплевывает жестко мужчина, словно ему стыдно за бардак, но оправдываться передо мной не хочется.
- Ничего страшного, - мягко улыбаюсь, встречаясь с ним взглядами в отражении зеркала. Выдавливаю остатки жидкого мыла на ладонь, подношу руки под теплую струю.
- Мы недавно въехали, толком расположиться не успели, как Алиска заболела, - продолжает говорить он, опершись плечом о косяк двери. – Она плачет постоянно, спит плохо, с рук не слезает, - бубнит в унисон с жалобным мяуканьем, доносящимся из комнаты. - Ни на что не хватает ни сил, ни времени. Даже клининг не вызвать – нечего чужим людям делать рядом с ослабленным ребенком. Ей всего три недели, - тихо уточняет, погружаясь в собственные мысли. Возможно, вспоминает о той шатенке с фотографии.
- Все правильно, - разрываю болезненную тишину. - Знаете, резкая смена обстановки всегда негативно влияет на младенцев. Должен пройти адаптивный период, и тогда вам обоим станет легче, - приободряю его, но крик малышки становится громче и требовательнее.
- Пусть так... Дома было еще хуже, - кидает с горечью и возвращается к дочери.
Тяжело вздохнув, стряхиваю воду с рук, обрабатываю ладони антисептиком и, подхватив все необходимое для осмотра, направляюсь в детскую. Застаю мужчину у окна. Стоит ко мне спиной, сгорбившись, покачивает плачущую малышку. Уверенно приближаюсь к ним, останавливаюсь рядом.
- Давайте, я ее послушаю, - закинув стетоскоп на шею, протягиваю руки, а он косится на меня, как на полоумную маньячку, которая решила похитить его ребенка. - Разве не вы участкового педиатра вызывали?
- Я думал, соседка… Тебе лет-то сколько, доктор? – скептически спрашивает, неожиданно переходя на «ты».
Хмурится, сканируя меня с головы до ног, размышляет, будто собирается попросить диплом врача и паспорт. Начинается.
Я влюбилась в коллегу и отца своей маленькой подопечной, нарушила врачебную этику и личные принципы, а он… цинично отправил меня на аборт. Вскоре после этого я застала его в объятиях одной из сотрудниц. Я думала, что Гордею не нужен никто, кроме его умершей жены, а ему просто не нужна… я. За два крохотных сердечка, которые бьются под моим, и за свое собственное мне придется бороться в одиночку.