В другой раз мама понесла бабушке ужин. Бабушка приходилась Максиму на самом деле прабабушкой. За последнюю осень она сильно сдала, перестала выходить из комнаты, жаловалась на ослабевшие ноги. Максим сказал бы, что у неё ослабела и голова. То ей мерещились голоса, то стук в ворота посреди ночи, то «открывался дар ясновидения», и она начинала озвучивать жуткие картины, возникавшие в её воображении, если кто-то из домашних ненадолго где-то задерживался.
Максим в своей комнате пытался делать уроки по алгебре, однако всё происходившее в доме ему было хорошо слышно.
– Хто там давеча приходил? – скрипнув кроватью, поинтересовалась бабушка.
– Никто не приходил! – Мамин голос был натянут, как струна, вот-вот готовая лопнуть.
– Я же слышала! – настаивала бабушка. – Ты с каким-то мушшиной разговаривала!
– Не было никого, говорю же!
– Он потом ещё дверью ка-а-а-к хлопнет! – Бабушка упрямо продолжала своё. – Не Володя это был?
Максим шёпотом выругался: обязательно ей нужно было упоминать отца!
– Ты глухая, что ли?! Не приходил он! Не приходил! Не приходил! – С каждым следующим выкриком мамин голос становился отчаяннее, тоньше и, в конце концов, взорвался звоном разбитой тарелки.
Максим в ужасе бросился к ним. Он был уверен, что мама швырнула тарелкой в бабушку, но бабушка сидела на кровати с таким невозмутимыми видом, как будто осколки посуды и кляксы пшённой каши у её ног – обычное дело. Заметив Максима, она строго повернула к нему маленькое сухонькое лицо, закутанное в цветастый платок:
– У, бугай какой вырос! Пошёл бы, схватил отца за шкирку да приволок домой! Не вишь разве, чё с матерью делатся?!
Максим внутренне собрался, приготовился к маминой реакции. Ему и самому сейчас хотелось запустить чем-нибудь в бабушку, а маме-то уж тем более. Неужели нельзя просто молча поесть? Обязательно надо сморозить какую-нибудь чушь и довести всех до бешенства!
Мама отреагировала так, как Максим и предположить не мог.
– Сынок… – она двинулась к нему осторожно и медленно, словно от малейшего колебания воздуха он мог исчезнуть. Жирные волосы растрёпаны, в глазах такое кричащее отчаяние, что у него мурашки пробежали по спине. – Сынок, помоги мне!
– Как помочь? – он невольно попятился назад и упёрся спиной в стену.
– Поговори с отцом. Сходи к нему, скажи, чтобы домой шёл. Он тебя послушает.
– Мам, ты что? Унижаться перед ним?
– Сынок, пожалуйста! – Она вцепилась ему в плечи худыми пальцами. – Он любит тебя, он тебя послушает!
– Не пойду я никуда!
Максим оторвал от себя её руки, на мгновение удивившись, собственной силе, и хотел уйти к себе, но мама упала на колени и крепко обхватила его за ноги:
– Сыночек, прошу тебя! Он, наверное, и сам уже не рад, домой хочет, но не идёт, потому что… потому что я его тогда сама выгнала! – Слёзы потекли у неё по щекам, она уткнулась мокрым лицом Максиму в колени: – Сыночек, я тебя умоляю!
– Мам, хватит! Отпусти! – потребовал Максим раздражённо.
Собирают ерунду на пару с бабушкой, одна другой хлеще!
Мама подняла на него мокрые, какие-то совершенно очумелые глаза, и Максима внезапно стиснул ледяной ужас: она же реально сходит с ума!
– Ты должен поговорить с ним! – уже не просила, а требовала мама. – Уговори его вернуться!
Максим выпутался из её рук и, сам не помня как, оказался у вешалки в прихожей.
– Скажи, что я его за всё, за всё прощу! – рыдала мама.
– Неча с им разговаривать! За шкирку его и домой! – дребезжала бабушка.
Максим выскочил на крыльцо в расстёгнутой куртке и незашнурованных ботинках. Он вовсе не собирался идти к отцу, но и в этом дурдоме находиться больше не мог.
***
Отец после ухода из дома несколько раз пытался поговорить с ним. Трусливо подкарауливал после уроков на пути из школы домой и, не выходя из машины, через опущенное боковое стекло просил виновато:
– Сын, давай поговорим! Я хочу тебе всё объяснить…
Максим, делая безразличный вид, проходил мимо. Не нужно ему было объяснений. Есть вещи, которые говорят сами за себя, и никакими объяснениями их не оправдать. Однако теперь, после маминых слов «я сама его тогда выгнала», он засомневался, прав ли был, так категорично обвиняя во всём одного отца. Получается, если бы мама не выгнала его, то он так и жил бы дома? Значит, это она виновата, что он ушёл? Но в то же время она и права: как жить с человеком, который тебя предал? Она поступила правильно, но теперь сожалеет о своём поступке. Теперь она страдает сильнее, чем страдала раньше, когда он изменял ей с другой женщиной, но жил дома. Вот как, как понять этих женщин?
Идти ему было некуда, и он зачем-то поплёлся к школе, недолго потоптался у школьной ограды, с завистью вглядываясь в весело светящиеся окна. Там, за окнами, кипела жизнь: кружки, факультативы, секции для тех людей, у которых нет других забот, кроме учебных, у которых всё в порядке дома и чьи родители не сходят с ума.
У продуктового магазина он наткнулся на компанию знакомых мальчишек и девчонок, громко хохотавших над пошлыми шутками Горелого, густо пересыпанных матерными словами. Постоял немного с ребятами, с облегчением отметив, что среди этих людей нет Насти, искусственно поулыбался им, чтобы не объяснять, отчего такой хмурый. Потом одиноко и бесцельно бродил по улицам, залитым густой морозной темнотой, пока не заболели пальцы в промёрзших насквозь ботинках.
В конце концов он решил сказать маме, что не нашёл отца и сходит к нему как-нибудь потом, но возвращаться домой всё равно было страшно. Страшно снова увидеть эти её сумасшедшие глаза.