Зачастую о них забывают. Иногда в вихре потерь 1918 года личности четырех расстрелянных великих князей и вовсе остаются за скобками трагической гибели династии. Шел 1919 год. Пик кровавой бани давно миновал. Но чудовище революции еще не напиталось царской кровью. На очереди были новые жертвы, и революция их поглотила.
Мы думали, что коротко познакомим вас с событиями тех грозных дней, но, готовя статью, находили все больше и больше удивительных и порой даже парадоксальных фактов, о которых нельзя было не сказать. А потому у нас снова вышел очень объемный материал, который, впрочем, действительно стоит того, чтобы потратить на него время.
Арест
О личностях великих князей мы рассказали вам в первой части нашего материала, а сегодня вернемся к событиям 1919 года. Впрочем, говорить о том, что арест и казнь князей стал эпилогом событий 1917 года будет неверно. Арест состоялся в злополучном июле 1918 года, месяце, навсегда вошедшем в историю России. Еще никогда ее земля так обильно не увлажнялась царской кровью. Не прошло и недели, как произошли трагические события в Алапаевске и в доме инженера Ипатьева была расстреляна царская семья.
Первым был арестован великий князь Николай Михайлович. Арест стал продолжением ссылки, в которой он находился вместе с родным братом Георгием Михайловичем и кузеном Дмитрием Константиновичем в Вологде. Ссылку эту можно было считать несколько условной - хотя великие князья были ограничены местом своего проживания, тем не менее они вели активную переписку, в том числе с представителями иностранных государств и принимали высокопоставленных гостей. Великим князьям даже предлагали сбежать, для них были готовы британские паспорта, но те отказались. И вот ссылка сменилась арестом.
Первое время великие князья содержались в вологодской тюрьме. Николай Михайлович, чье письмо к Марии Георгиевне, супруге арестованного брата, удалось тайно вынести из тюрьмы, писал:
Мы находимся в тюрьме уже в течение четырнадцати дней, и самое страшное то, что нам до сих пор не предъявили никакого обвинения. Многие из охранников помнят меня с фронта, и мы разговариваем друг с другом очень вежливо. Их идеи довольно путаны и являются следствием социалистической пропаганды — той пропаганды, которая превратила их в стадо обманутых детей.
Сегодня, в воскресный день, мы были в церкви, и нас поместили позади решетки, как зверей. По приказу Урицкого нас должны перевести в Петербург. Мы думаем, что нас отправляют отсюда (из Вологды) для того, чтобы мы не попали в руки союзников. С другой стороны, учитывая те ужасные новости об убийстве Верховного — Царя, — я не могу быть уверен в том, что они не сделают с нами то же самое. Я уверен, что они посадили нас в тюрьму как раз для этого, и мы, по всей вероятности, будем осуждены. Я, однако, не боюсь этого, потому что совесть моя чиста и с помощью Всевышнего я умру спокойно.
Урицкий
Урицкий являлся председателем Петроградской ЧК. Наделенный властью, он был своего рода, специалистом по Романовым. Именно ему довелось иметь дело с расстрелянным Михаилом Александровичем, младшим братом царя Николая, и допрашивать многих людей из окружения царской семьи.
Трудно однозначно охарактеризовать этого человека. С одной стороны он был революционером и преданным сторонником новой власти. С другой, оставался человеком и не питал ненависти к узникам. Он даже относился к ним с симпатией и старался удовлетворить небольшие просьбы. Их арест, заключение и дальнейшая участь были для Урицкого всего лишь следствием их происхождения, вынужденной мерой. Как ни парадоксально, и Урицкий и великие князья оказались заложниками своего времени. Он был противником проводимых властями карательных мер, активно и небезуспешно противодействовал внедрению практики взятия заложников и внесудебным расстрелам, решительно возражал против крайних форм репрессий и насилия по отношению к политическим противникам. Урицкий будет представлять для нас особый интерес в следующей статье, когда речь зайдет о единственном князе Романове, спасшемся от большевиков. И именно гибель Урицкого произошедшая в один день с покушением на Ленина станет прологом к казни великих князей и началом Красного террора...
Петропавловская крепость
Но вернемся в август 1918 года, когда великие князья вновь оказались в столице. Их поместили в Дом предварительного заключения при Петропавловской крепости. Здесь им предстояло провести остаток своих дней. Сюда же привезли великого князя Павла Александровича, а чуть позже больного туберкулезом великого князя Гавриила Константиновича. Позже он вспоминал:
15-го августа н[ового стиля] 1918 г. меня арестовали по приказанию ЧК и, продержав там в полном неведении несколько часов, отвезли в Дом предварительного заключения... Тюрьма на меня произвела удручающее впечатление. Особенно теперь, в такое тяжелое время и в полном неведении будущего, мои нервы сдали. Пришел начальник тюрьмы, господин с седой бородой и очень симпатичной наружности. Я попросил поместить меня в лазарет, как обещал сделать Урицкий, но постоянного лазарета в Доме предварительного заключения не оказалось, и начальник тюрьмы посоветовал мне поместиться в отдельной камере. Меня отвели на самый верхний этаж, в камеру с одним маленьким окном за решеткой. Камера была длиной в шесть шагов и шириной в два с половиной. Железная кровать, стол, табуретка — все было привинчено к стене. Начальник тюрьмы приказал положить на койку второй матрац. В этой же тюрьме сидели: мой родной дядя великий князь Дмитрий Константинович и мои двоюродные дяди — великие князья
Павел Александрович, Николай и Георгий Михайловичи.
Вскоре мне из дома прислали самые необходимые вещи, и я начал понемногу устраиваться на новой квартире. В этот же день зашел ко мне в камеру дядя Николай Михайлович. Он не был удивлен моим присутствием здесь, т.к. был убежден, что меня тоже привезут сюда. Дядя Дмитрий Константинович помещался на одном этаже со мной, но его камера выходила на север, а моя на восток. Дядя Павел Александрович, Николай и Георгий Михайловичи помещались этажом ниже, каждый в отдельной камере. В этот же день мне удалось пробраться к дяде Дмитрию Константиновичу. Стража смотрела на это сквозь пальцы, прекрасно сознавая, что мы не виноваты. Я подошел к камере дяди, и мы поговорили в отверстие в двери... Я нежно любил дядю Дмитрия; он был прекрасным и очень добрым человеком и являлся для нас как бы вторым отцом, разговаривать пришлось недолго, потому что разговоры были запрещены...
Тюремная стража относилась к нам очень хорошо. Я и мой дядя Дмитрий Константинович часто беседовали с ними, и они выпускали меня в коридор, позволяли разговаривать, а иногда даже разрешали бывать в камере дяди. Особенно приятны были эти беседы по вечерам, когда больше всего чувствовалось одиночество.
Жизнь великих князей ничем не отличалась от жизни других арестантов. Подъем в 7 утра, небольшая прогулка в районе полудня, когда давали обед - кусок хлеба и суп. Великих князей держали отдельно от остальных заключенных, им разрешали гулять только вместе в маленьком проходе вдоль тюремной стены. Дмитрий Константинович потратил много усилий, но сумел уговорить тюремное начальство увеличить им длительность прогулки, чтобы не сидеть целыми днями в одиночных камерах, а так же возможность гулять вместе с другими политическими заключенными.
Началась новая эра в нашей тюремной жизни. Мы гуляли в большой компании и вместо четверти часа — час, что было для всех большой радостью. Вместе с нами гуляли генерал-адъютант Хан-Нахичеванский, под начальством которого я был на войне, князь Д., два брата А. и многие другие. Многие незнакомые арестованные нас приветствовали, а сторожа иногда даже титуловали. Они нам соорудили из длинной доски большую скамейку во дворе тюрьмы, и мы часто сидели, греясь на солнце...
Гавриил Константинович
К великим князьям руководство относилось дружелюбно. Многие стражи успели повоевать на полях Первой Мировой, они подолгу говорили с князьями о событиях тех днях, часто эти разговоры переключались на родных и близких. Начальник тюрьмы так же был расположен к великим князьям. Взяв с них слово, что они не станут вести разговоров о политике и разрабатывать планы побега, он отказался от перлюстрации их корреспонденции и передавал письма князьям в нетронутом виде. Часто он продлевал их свидания с родными. Единственную просьбу, на которую он неизменно отвечал отказом - освободить эти встречи от надзора тюремного комиссара.
Попытки спасения
Великих князей пытались спасти. Жена Гавриила Константиновича Антонина развила просто невероятно бурную деятельность, добиваясь освобождения мужа. В конечном счете ей это удалось. Историю невероятного спасения Гавриила Константиновича мы расскажем в отдельной статье, а пока что в центре нашего внимания остаются четверо великих князей.
Судьба великих князей была небезразлична и представителям европейских держав. Харальд Скавениус, посол Дании в России, не дожидаясь официального разрешения датского двора, принял самое активное участие в судьбе великих князей. Еще до ареста великого князя Павла он разработал план по его безопасному вывозу из России. Переодевшись в австрийскую форму тот должен был покинуть страну в ряду пленных австрийцев, но великий князь заявил, что скорее умрет, чем наденет форму неприятеля.
Когда князья были арестованы, от лица своего государства (все еще не получив официальных распоряжений), Скавениус обратился к советскому правительству с требованием отпустить арестантов. Он даже сумел встретиться с Урицким, но так ничего не добился. Единственной победой Скавениуса стало разрешение три раза в неделю передавать великим князьям продукты, которые приобретались на средства датского королевского дома.
Активно боролась за князей и Мария Георгиевна. Находясь в Великобритании, она направила телеграмму королеве Дании, племяннице своего мужа, с просьбой попытаться выкупить заключённых. Она предлагала 50 000 фунтов стерлингов за их освобождение, передать которые большевикам должен был все тот же Скавениус. Кроме того она послала письма с просьбой о помощи британской королевской семье, папе Римскому и президенту США Вудро Вильсону.
Но все было тщетно. Арест продолжался. Скавениус и датский королевский дом делали все возможное для освобождения князей. Король и королева Дании состояли с великими князьями в переписке, Скавениус снова и снова навещал их и Урицкого в Петропавловской крепости.
Чудное письмо,которое я получил от Ее Величества, — писал великий князь Николай Михайлович X. Скавениусу в октябре 1918г., — наполнило
меня радостью. Узнаю дочь моей сестры.
Британцы тоже боролись за князей. Отчего-то особый интерес представлял для них Дмитрий Константинович. И вновь они действовали через Скавениуса. Но переговоры не приносили желаемого результата. Все его поптыки договориться с Урицким заканчивались пояснением, что великие князья содержатся под арестом только ради их собственной безопасности. Та же причина, что озвучивалась и для великого князя Михаила Александровича, и для алапаевских мучеников и для царской семьи.
Как это ни удивительно, за великого князя просил... Максим Горький. Для этого он лично встречался с Лениным. Он отмечал полную аполитичность Николая Михайловича и его огромный вклад в развитие науки и истории. По преданию, именно тогда Ленин изрек свое сакральное - "Революция не нуждается в историках". О его освобождении так же ходатайствовала Российской Академии наук. Но, отпустив одного Романова, власть не собиралась больше делать исключений.
Тучи сгущаются
Сами узники ничуть не питали надежд относительно своего будущего. Даже в заключении они знали о происходящем в России.
Иллюзии Ее Величества Императрицы-Матери по поводу судьбы ее августейшего сына меня расстраивают. Было бы просто чудом, если бы он остался целым и невредимым
Николай Михайлович в письме к Скавениусу
Я совершенно раздавлен всем, что здесь произошло. Как ты знаешь, России больше не существует. Она была продана Германии евреями с помощью русских предателей. Русские ничего не имеют в своих мозгах, кроме водки. Они пили ее в течение столетий и потому поглощены ею. Если американцы в один прекрасный день придут сюда, я не удивлюсь, что они продадут всех жителей,
как когда-то они продали негров. Зулусы более цивилизованны, нежели русские.
Георгий Михайлович в письме к жене.
Заключение и новости о судьбе царя Николая, в правдивости которых никто из князей не сомневался, сильно подорвали их дух. Каждое утро начиналось с возни за стенами камер и звуками выстрелов - это казнили других заключенных. Однако вскоре положение великих князей стало еще хуже. Урицкий был убит, на Ленина свершилось покушение и было объявлено о начале Красного террора. Князья были убеждены - их участь определена и неминуема.
Газета «Петроградская правда» в те дни писала: «Вожди и видные люди царского времени должны быть расстреляны. Список заложников должен быть опубликован, дабы всякий прохвост и проходимец, а точнее капиталисты, знали, кто из великих князей, вельмож и сановников понесет кару в случае гибели хотя бы одного из советских вождей и работников».
Встречи с моими дядями продолжались. Мы обычно встречались на прогулках и обменивались несколькими фразами. Странно мне было на них смотреть в штатском платье. Всегда носившие военную форму, они изменились до неузнаваемости. Я не могу сказать, что тюрьма сильно угнетала их дух...
Однажды на прогулке один из тюремных сторожей сообщил нам, что убили комиссара Урицкого... Скоро начались массовые расстрелы... а на одной из прогулок... до нас дошло известие, что мы все объявлены заложниками. Это было ужасно. Я сильно волновался. Дядя Дмитрий Константинович меня утешал: Не будь на то Господня воля... — говорил он, цитируя “Бородино”, - не отдали бы Москвы”, а что наша жизнь в сравнении с Россией — нашей Родиной?
Великий князь Гавриил Константинович
Георгий Михайлович в письме к жене признавался:
«Я более чем спокоен, и ничто меня больше не тревожит. Бог помогает мне не терять мужества и после того шока, который я пережил в январе в Хельсингфорсе, когда, включив свет, я увидел дуло револьвера у моей головы и штык, направленный прямо на меня, сердце мое спокойно.
Я твердо решил, что если мне суждено умереть, то смерть я хочу принять, глядя ей прямо в глаза, без всякой повязки на глазах, т.к. я хочу видеть оружие, которое будет направлено на меня. Я уверяю тебя, что если это должно случиться и если на это есть воля Божья, то ничего в этом страшного нет".
Последний боец дома Романовых
И в такие тяжелые дни, когда в стране разворачивался Красный террор и счет жертв пошел на тысячи, силу обрел... "Ученый дома Романовых". Николай Михайлович начал активно бороться за свое освобождение. Судя по всему, ему не удалось убедить братьев поддержать его, а потому он решил спасаться в одиночку. Князь по-прежнему находился в активной переписке со Скавениусом, но теперь решил писать к тем, к кому прежде не желал обращаться. А именно к германскому двору. Немцы не только были противниками России в Первой Мировой, кайзер даже не попытался спасти Романовых. И все же Николай Михайлович не собирался упускать ни малейшего шанса.
Я хочу, чтобы Вы были в курсе всей подноготной переговоров по поводу моего освобождения. Мой главный управляющий Молодовский, которого вы знаете, был принят самым любезным образом гетманом Скоропадским. Он тут же напрямую связался с Берлином и поручил представителю МИДа Германии г-ну Палтоффу телеграфировать по этому поводу Иоффе. И вот прошел уже почти месяц — никакого результата и никакого удовлетворительного ответа. В том, что касается гетмана, он попросил господина Молодовского передать мне, что он предоставляет мне свободу выбора места на Украине, где бы я хотел проживать. Все власти Киева были необычайно любезны с Молодовским.
В письме к Скавениусу
Расчет Николая Михайловича был прост. Он понимал, в каких отношениях находится советская власть и германское правительство, и был уверен, если немцы потянут правильные ниточки, то им удастся спастись. А тем временем Берлин продолжал молчать. Кукловоды бездействовали, враги оставались врагами. Николай Михайлович терял уверенность в их помощи.
Я думаю, что не ошибусь по поводу настоящих намерений немцев. Вы сами прекрасно знаете, что все наши теперешние правители находятся на содержании у Германии, и самые известные из них, такие как Ленин, Троцкий, Зиновьев, воспользовались очень круглыми суммами. Поэтому одного жеста тиз Берлина было бы достаточно, чтобы нас освободили. Но такого жеста не делают и не сделают, и вот по какой причине! В Германии полагают, что мы можем рассказать нашим находящимся там многочисленным родственникам о тех интригах, которые немцы в течение некоторого времени ведут здесь с большевиками. Поэтому в Берлине предпочитают, чтобы мы оставались в заточении и никому ничего не смогли поведать. Они забывают, что все это вопрос времени и что рано или поздно правда будет установлена, несмотря на все их уловки и хитрости.... Увы, я, уже почти доживя до шестидесяти лет, никак не
могу избавиться от германофобских чувств, главным образом после
этого мрачного союза кайзера с большевиками, который однажды
плохо обернется для Германии.
Надежды таяли с каждым днем. Датская королевская семья по-прежнему оказывала сильное давление на Советы, но, казалось, что добиться освобождения путем переговоров уже невозможно. И тогда на арену вновь вышла Мария Георгиевна и предложенные ею деньги. Было решено - раз нельзя спасти великих князей путем договоренностей, их нужно выкрасть.
План был составлен. Датская королевская семья (это вам не англичане) к сумме, которой располагала Мария Георгиевна, добавили собственные средства. Теперь в успехе предприятия никто не сомневался. Всем занимался Скавениус. В этот раз успех был предопределен. Сумма была колоссальной, связи Скавениуса обширными. Он уже установил необходимые связи, дело оставалось за малым...
Новости по поводу моего освобождения, дошедшие до меня, хорошие, и
теперь мне надо готовиться к тому, что, может быть, я окажусь на свободе. Не могли бы Вы мне сообщить через г-на Брюммера или Бирюкова о днях отплытия шведских пароходов, чтобы я смог к ним приспособиться. После этого мне нужно будет запастись какими-нибудь документами и бумагами для переезда из Стокгольма в Мальмё как для меня самого, так и для моего слуги...
Мой бедный брат Георгий страшно нервничает и худеет прямо на глазах, это последствие пребывания в тюрьме и тех несправедливостей, которые обрушились на его семью. Если я не добьюсь его освобождения одновременно с моим, то нужно будет, чтобы действовали с Вами совместно, я буду иметь честь сказать Вам это лично.
Николай Михайлович
... Но произошло то, чего никто не ожидал. Советское правительство разорвало отношения с Данией. Скавениус был в панике. Он отчаянно пытался успеть, все шестеренки уже пришли в действие, но времени не осталось. Скавениус был вынужден покинуть Россию. Для дипломата это стало страшнейшим ударом. Он чувствовал личную ответственность за жизнь великого князя. Но выбора у него не было.
Есть версия, что о подготовке побега великого князя стало известно большевикам. Помимо разрыва дипломатических отношений с Данией в тюрьме поменяли начальство. Условия содержания великих князей стали жестче. Николай Михайлович решился на последний отчаянный шаг. Он написал письмо народному комиссару просвещения Луначарскому.
Седьмой месяц пошел моего заточения в качестве заложника в Доме предварительного заключения. Я не жаловался на свою судьбу и выдержал молча испытания. Но за последние три месяца тюремные обстоятельства изменились к худшему и становятся не выносимыми. Комиссар Трейман — полуграмотный, пьяный с утра до вечера человек, навел такие порядки, что не только возмутил всех узников своими придирками и выходками, но и почти всех тюремных служителей. В любую минуту может произойти весьма нежелательный эксцесс.
За эти долгие месяцы я упорно занимаюсь историческими изысканиями и готовлю большую работу о Сперанском, несмотря на все тяжелые условия и недостаток материалов. Убедительно прошу всех войти в мое грустное положение и вернуть мне свободу. Я до того нравственно и физически устал, что организм мой требует отдыха, хотя бы на три месяца. Льщу себя надеждою, что мне разрешат выехать куда-нибудь, как было разрешено Гавриилу Романову выехать в Финляндию. После отдыха готов опять вернуться в Петроград и взять на себя какую угодно работу по своей специальности, поэтому никаких коварных замыслов не имел и не имею против Советской власти.
Николай Михайлович Романов, 6 января 1919 г.
Дом предварительного заключения, камера № 207.
Луначарский не ответил. Среди лидеров советского государства не было единого мнения относительно будущей участи великих князей. Шли дебаты. Всерьез рассматривался вопрос об освобождении Николая Михайловича. Сам лидер меньшевиков Мартов выступал на стороне князей и требовал ограничиться убийством царя Николая и не плодить новых мучеников. Он напишет разгромную статью в газете "Всегда вперед", но она появится на страницах издания 6 февраля. Ровно через неделю после расстрела.
Расстрел
В среду Павла, одного, привезли на Гороховую и продержали до десяти вечера. Потом объявили, что увозят без вещей. С Гороховой привезли в Петропавловку. Трёх других великих князей доставили со Шпалерной. Всех вместе отвели в тюрьму Трубецкого бастиона.
Ольга Палей, жена Павла Александровича
Разбуженный и выведенный из своей одиночки, великий князь Николай Михайлович предположил, что его собираются отправить в Москву. Он так мало подозревал, что его ведут на расстрел, что взял с собой котенка, которого вырастил в тюрьме. Был 1 час 20 минут, когда машина, которую сопровождали шесть красногвардейцев, выехала из тюрьмы…
Французский журналист Поль Эрио
Их провели на территорию Монетного двора, где у крепостной стены напротив собора была вырыта общая могила, где уже лежали тринадцать трупов.
Когда великие князья были выстроены перед ямой, комиссар, который командовал взводом, приказал им снять шубы и пиджаки. В этот момент Николай Михайлович заговорил… Как передали мне, он говорил довольно долго, и спокойствие, которое он показал перед смертью, взволновало самих красногвардейцев. Затем четыре великих князя обнялись. Николай последний раз погладил котенка, которого доверил одному солдату, и несчастные разделись. Они были сражены одним залпом. Затем тела были сброшены в зияющий ров….
Французский журналист Поль Эрио
За миг до выстрелов служитель слышал, как великий князь Павел произнёс громко: — Господи, прости им, ибо не знают, что делают.
Ольга Палей
Великие князья были канонизированы Русской Православной церковью заграницей. Правда, не все. Великий князь Николай Михайлович, который больше других пекся о своем спасении, был лишен статуса святого. Его традиционно изображают на иконах без нимба. Почему было принято такое решение? Прямого ответа нет. Нам остается только гадать. Дело ли в радикальных взглядах Николая Михайловича и изначальной поддержке большевиков? В том, что он не желал плыть по течению и боролся за жизнь? Или он и в самом деле являлся членом масонской ложи, как ему приписывали? Это остается неизвестным.
Продолжение: Чудесное спасение великого князя Гавриила Константиновича из рук большевиков
Нам кажется, что вопрос о престолонаследии в династии Романовых никогда не вызывал сомнений. Трон передаётся от отца к сыну, а в случае отсутствия оного, к младшему брату. Конечно, вам известны популярные рассуждения о том, что Николай думал о том, чтобы передать власть Ольге. Но вы наверняка не слышали, что однажды царь всерьёз поднимал вопрос о передаче трона... Александре Фёдоровне. Давайте во всем разберёмся.