«— Я Андрея Волошина дочка.
— А Андрей?
— Погиб батька ишшо в сорок третьем.
— А ты? — спросила еще у одной миловидной крупной рыжеволосой красавицы.
— Я Марфа, дочка Григория. Погиб в сорок втором.
Девушка сразу поняла, что Пелагея будет спрашивать, и ответила сама.
— А я Анисья, — не дожидаясь вопроса, проговорила еще одна девушка, — мой батька пришел с войны в сорок четвертом… без ног».
Часть 6
— Пелагея… — начала она.
Пелагея покачала головой, давая понять, что разговора не будет и, не останавливаясь, пошла дальше.
— Палаша, прости мене. Люблю я ево, давно, усю жисть люблю. Сильно, Палаша. Прости, прости мене… — кричала ей вслед Анфиса.
Пелагее хотелось развернуться и заорать:
— А я? А я? Ты думаешь, я его не люблю? Или это не я прожила с ним почти двадцать лет? Или это не я провела с ним тысячи страстных ночей, благодаря Бога, что он дал мне такого мужа? Или это не он смягчил мое загрубевшее сердце, душу круглой сироты, не умеющую любить? Или, может, это не я, а ты лечила его и таскала на себе, когда его чуть бык не покалечил, это, может быть, тебе, а не мне, его мать — лучшая подруга? Да что там подруга, она мне все: и мать, которой у меня не было, и отец, который есть до сих пор, да не нужна я ему.
Но ничего не стала она говорить, тем более кричать, а проглотила все слова и все чувства и пошла дальше.
— Прости мене, — еще раз громко и протяжно завыла Анфиска срывающимся голосом. — Чижолая я!
А вот тут Пелагея не вытерпела, развернулась и выплюнула:
— Тяжелая, говоришь? Семья, значит, у тебя — это хорошо, Анфиска! Хорошо! Нужны дети нам. Ох как нужны!
Война-то много мужиков побила да баб, таких как я. А вы рожайте, правильно, Анфиска. Рожай. Молодец ты!
Развернулась и пошла дальше…часто-часто глотая и остервенело втыкая костыли в землю.
На ферме Пелагею приняли как родную. Хотя многих она не узнавала. Новое поколение девчонок уж выросло. Тем, кому было двенадцать лет, когда она уходила на войну, исполнилось шестнадцать. И вот они — молодые, здоровые, сильные, готовые жить и рожать. А от кого?
Пелагея поняла, что мужиков в деревне — раз, два и обчелся. Оно и понятно, не сама ли она видела кровавое месиво из тел на полях боев, когда ползла после битвы и искала среди этой жути того, кто чудом остался жив?
— Ты чья же будешь? — обратилась она к светловолосой девушке, очень похожей на ее Настеньку.
— Я Андрея Волошина дочка.
— А Андрей?
— Погиб батька ишшо в сорок третьем.
— А ты? — спросила еще у одной миловидной крупной рыжеволосой красавицы.
— Я Марфа, дочка Григория. Погиб в сорок втором.
Девушка сразу поняла, что Пелагея будет спрашивать, и ответила сама.
— А я Анисья, — не дожидаясь вопроса, проговорила еще одна девушка, — мой батька пришел с войны в сорок четвертом… без ног.
Пелагея кивнула, говорить было трудно, снова подступили слезы. Женщина ругала себя: всю войну не плакала, и вдруг столько слез за два дня. «Нет, так нельзя!» — попыталась она остановить себя мысленно.
— Ну што, Палаша, ишши сама себе работу. Усе ты тута знашь, ня впервой тебе, — полная добродушная женщина Васильевна погладила Пелагею по спине.
— Благодарствую, Васильевна. Освоюсь, думаю, что получится у меня что-нибудь. Телят принимать — наверное, точно смогу.
— От и ладно! От и славно! Ну походи покудова, походи, погляди. А вы, девкя, чавой рты проветриваете? — строго посмотрела она на девчонок. — А ну по местам. Делов по шею, а оне стоять.
Девчонок как ветром сдуло. Весело, со смехом разбежались кто куда: каждая по своим делам.
— Есть стельные-то у тебя, Васильевна? — спросила Пелагея.
— Конечно, как не быть. Будет тебе работенка скоро, — улыбнулась Васильевна.
В свой первый рабочий день Пелагея устала так, как не уставала уже давно. Работать, как прежде, она не могла, сильно мешали костыли, и она делала очень много лишних движений. Неплохо получалось только доить, а все остальное было очень трудно: нагибаться практически невозможно. К вечеру спина горела огнем, а ампутированную ногу резало и кололо, время от времени возникало ощущение, что из нее тянут жилы.
— Ну, усе на севодни! Ступай домой, отдыхай. Девчонке своей молочка возьми! — улыбнулась Васильевна. — У Вали коровы давно нет, токма куры и гуси.
Пелагея не стала возражать и засобиралась домой. Две кринки молока поставили в заплечный мешок.
— Благодарствую, Васильна! — чуть поклонилась Пелагея.
— Корми, корми яе. По дяревне слух идеть, совсема синюшную девку привела ты. Ох, горюшко! Наши хочь не голодали так! — покачала головой Васильевна.
Пелагее показалось, что домой она шла целую вечность, вроде как даже дольше, чем они с Настей от станции шли, пока деда Тимофея не встретили. Женщина часто останавливалась и отдыхала, даже перекурила, озираясь по сторонам. Не очень хотелось, чтобы видели ее с цыгаркой. Да все равно узнают. Сколько раз давала себе зарок бросить, а все никак не удавалось.
«Надо привыкать мне к новой жизни, все теперь по-другому! Много, оказывается, от ноги зависело!» — с тоской подумала она, выдувая сизый дым.
Ее думы прервал крепкий паренек чуть постарше Настюшки. Женщина быстро выкинула цыгарку, да поздно, заметил он, но лишь усмехнулся.
— Тетка Пелагея, давай я тебе подсоблю. Скидывай свой мешок, я яво сам поташшу.
— А ты кто жа такой будешь? — чуть улыбнулась Пелагея. — Меня откуда знаешь?
— Да кто жа тебе не знат? Уся деревня ужо гудит. А я — Адрейка, сын Авдотьи, пришел до мамки, а она кажет — ступай-ка, тетку Пелагею догони, да подсоби ей.
Пелагея сняла заплечный мешок и отдала мальчишке. Он побежал вперед, но вскорости приостановился и дождался Пелагею.
— Кажи, тетка Пелагея, а много ты бойцов вытянула?
— Тебе зачем?
Пацан растерялся.
— Ня знай. Интересно мене.
«Пусть только интересно тебе будет, и никогда в своей жизни ты не узнаешь сам интереса этого, раздери его пополам!»
— Я, как на батю похоронка пришла, так сразу думал на фронт податьси, да мамка ня пустила. Выть начала, куды жа ты мене, Андрейка, бросашь.
Андрей вздохнул.
— Я ба усех ентих фрицев раздавил! — пацан поднял руки, сжал кулаки.
Пелагее было горько смотреть на мальчишку, но и невольная улыбка озарила ее лицо.
«Хорошо, что маленький! Хорошо, хоть одна отрада осталась у Васильевны».
Два старших сына-близнеца Авдотьи погибли сразу же, в первые месяцы войны. Третий пропал без вести. Васильевна очень надеялась, что вернется, и ждала его каждый день.
Андрейку она родила уже в преклонных годах: было ей больше сорока. Как же радовалась женщина, надышаться не могла на своего Андрюшеньку.
«Справный малец», — подумала Пелагея.
Когда дошли до хаты, увидела Настеньку, та возилась во дворе. Увидев Пелагею, обрадовалась, но заметив рядом хлопца, застеснялась и немедля юркнула в избу.
— Тетка Пелагея, ты девчонке-то своей кажи, пусть на берег приходить. Мы тама вечером собираемси: костер жгем, картоху печем. Днем некада, делов по шею, а вечером можна.
— Кажу, — пообещала Пелагея. — Придет, коль захочет. А сколько вас там?
— Старшие свой костер жгут, мы к им ня лезем, а нас четверо робят и две девчонки. Твоя Наська — третья девка будеть.
— Придет! — кивнула Пелагея.
Валя вышла ее встречать.
— Андрейка, — обрадовалась она, увидев пацана. — Зайди, пироги поспели. Нынче с капустой пякла.
— Ни, — отказался Андрейка. — Вы лучша Наське вечером дайте на берег.
Сказал и был таков.
— Отпустишь? — вопросительно посмотрела Валя на Пелагею.
— Отчего же? Пусть идет! Привыкает к новой жизни. Теперь это ее мир, ее судьба. Там и жених уже для нее есть, — улыбнулась Пелагея.
Валя тоже счастливо рассмеялась.
— От и ладно! А то, можат, сама не схочет? — тревожно спросила Валя. — Нада с робятами-то дружить.
— Схочет, — заверила ее Валя. — Она очень общительная. В госпитале ее все любили.
— Палаша, так и я о том, шибко умныя она.
— Это да! — Пелагея счастливо улыбнулась. — Девка справная у нас. Валь, я тут молочка принесла. Ты давай, прибери сама. Устала я, как та собака.
— Ой, Палаша! — всплеснула Валя руками. — Да чавой это я? Ты жа с работы пришла! Ой, глупая жа я баба! Давай, давай, вечерять…
Но Пелагея перебила ее.
— Валь, ничего не хочу. Полей мне, помоюсь и спать лягу. На дойку меня поставили, только это мне под силу. Ну и телят еще буду принимать.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️
Предлагаю прочитать ⬇️⬇️⬇️
И еще⬇️⬇️⬇️