оглавление канала, часть 1-я
Открыв глаза, я увидела, как свечи, одна за другой гасли. Складывалось впечатление, словно кто-то невидимый, легкой, невесомой поступью шагал по кругу, и гасил их едва ощутимым дуновением. Когда последняя из свечей погасла, я предприняла попытку подняться. Получилось не очень. Будто у только что рожденного теленка, ноги у меня разъезжались, никак не желая держать мое несчастное тело. Я злилась, сопела, ругалась сквозь зубы нехорошими словами (правда, не так цветисто и не особо изобретательно, не то, что Валька), но, несмотря на все мои старания, получалось все равно плохо. Егор, настороженно следивший за моими попытками, наконец встал, и осторожно, словно по минному полю, переступив ряд погасших свечей, двинулся ко мне. Ближе к центру этого импровизированного круга, он несколько осмелел, и последние метры преодолел довольно быстро. Подойдя ко мне, подхватил меня под мышки, и, наконец, поставил на ноги, при этом, повернув к себе лицом, крепко обнял, прижимая к своей груди. От избытка чувств, я затихла, прижимаясь как можно сильнее к нему, будто пригревшийся котенок на коленях у любящего хозяина. Он осторожно целовал мои, сбившиеся колтуном волосы, и все время тихо повторял:
- Полюшка… Полинушка…
Я, вроде бы, зашмыгала носом, собираясь разреветься от подступившей к горлу горячей волны нежности и любви, но вовремя одумалась. То же мне, нашла время! Вот, вернемся домой… А пока, нам не до того. Я, немного отлепившись от груди любимого, заглянула ему в глаза и шепотом (видимо, чтобы не нарушать лиричности момента) спросила:
- Как ты? Ты помнишь, ЧТО с тобой произошло?
Он посмотрел на меня грустно, в глубине его глаз опять появилась та глубинная тоска, которую я заметила у него еще при первой нашей встрече. И с тех пор, всегда, даже если он был весел или серьезен, эта искорка, отзвук той давно поселившейся в нем боли, всегда чувствовался в нем. Эту боль мне, увы, наверное, никогда не удастся изгнать из его сердца. Мука от предательства, нет хуже, от испепеляющей ненависти к человеку, которого должно и хотелось любить. Ох ты, Господи!!! Но с этим я ничего не могла поделать. Невозможно заменить любви к родителям, никакой другой любовью или привязанностью. Он ответил нехотя, глядя мимо меня, словно в пустоту:
- Нет… Почти ничего не помню. Только ощущение, словно меня заперли в тесной яме-камере, в которой совсем было нечем дышать. Я все время пытался выбраться, но меня не пускали… Отец… - В этом родном для кого-то слове, было столько горечи и бесконечной тоски, и… ненависти, злой, обжигающей, как морозный воздух северных просторов, что я чуть не задохнулась от сострадания и жалости. Не той, которая унижает, другой, из-за которой хочется все крушить и ломать вокруг, только бы увидеть хотя бы тень улыбки на любимом лице. А Егор, словно не замечая, какое впечатление производит на меня его рассказ, продолжал, едва слышным шепотом: - Было больно, невыносимо больно… Не телу, нет… Болела душа, словно предчувствуя что-то очень плохое. А еще, страх… Страх того, что я могу навсегда остаться в этом каменном мешке и больше никогда не обнять тебя, не почувствовать запаха твоих волос, нежности твоих губ, не суметь подержать тебя за руку, не заглянуть в твои глаза. Этот страх разрывал меня на части, словно голодный пес брошенный ему кусок мяса. А потом… Потом битва во мраке, в холодной пустоте, где не было ни верха, ни низа, где не было ничего, за что можно зацепиться, чтобы тебя не унесло в бесконечную пустоту и тьму. И, как чудо, о котором я молил, но в которое уже не верил, сначала искра света, пробившееся каким-то невообразимым образом сквозь эту почти непроницаемую мглу. Эта искра разгоралась все ярче и ярче, словно путеводная звезда, указывающая мне путь…
Он замолчал. Нет, не так как человек, который окончил рассказ. Звук словно умер в его последних словах, и наступила какая-то звенящая, пустая, совершенно жуткая тишина. Мороз у меня прошел по коже от этого мертвящего безмолвия. Чтобы оно не затянула нас обоих в свои цепкие лапы, я тихо проговорила:
- Довольно… Все уже позади и мы снова вместе. И теперь, нам нужно выбраться отсюда, как можно быстрее, пока еще не случилось какой-нибудь худшей беды.
Егор, словно вынырнув из своих воспоминаний, посмотрел на меня ласково, и ответил:
- Ты права… Это место… Да, я хочу поскорее его покинуть. Но ведь ты еще слишком слаба. Хотя… - Он улыбнулся, став на мгновение похожим на маленького и озорного мальчишку. - Я могу нести тебя на руках, и, если мои силы кончатся, мы упадем, но упадем оба и расквасим себе носы, а твоя Валька будет нас лечить и кудахтать, как курица-наседка над своими цыплятами… - И он постарался улыбнуться еще шире, давая понять, что так он пытается шутить.
Но, честно говоря, мне сейчас было не до шуток. Я высвободилась из его объятий, и деловито попросила:
- Дай мне одну из свечей, а другую возьми сам. – Когда он, без лишних вопросов выполнил мою просьбу, проговорила требовательно: - А теперь, зажги их… - Когда зеленоватое пламя вспыхнуло, я объяснила: - Эти свечи – непростые. Их аромат проясняет разум и дает силы телу. Это как раз то, что нам с тобой сейчас необходимо…, - и добавила с усмешкой - … чтобы не разбить носы.
Постояв немного, вдыхая горьковатый и чуть терпкий запах трав, я полувопросительно произнесла:
- Разумеется, ты не помнишь, как здесь оказались все остальные… И что тут происходило с их появлением, да?
Егор с сожалением покачал головой. Мол, не помню, прости. Я погладила его по руке, и уже другим, проникновенным голосом проговорила:
- Ничего, Егорушка… Мы выберемся отсюда и все забудется, как страшный сон с первыми лучами восходящего солнца. А пока, думаю, пора будить остальных.
Егор был со мной согласен, по крайней мере с тем, что касалось второй части моей речи. Отправив его с этим нехитрым поручением, я захотела убедиться, что все лари, по-прежнему, запечатаны, и ни один из них не вскрыт. Хотя, если у кого-нибудь из нашей компании и возникло бы такое желание, и он его сумел осуществить, я бы сразу это поняла. Ловушки, поставленные внутри, мгновенно бы наказали любопытного. Но, на всякий случай, мне хотелось в этом убедиться. Пока Егор поднимал всю нашу компанию, я обходила ряды ларей, проверяя целостность печатей на каждом из них. После вдыхания аромата свечей, я чувствовала себя вполне сносно. Нет, разумеется, не хорошо. Сносно и хорошо – далеко не одно и тоже. Но на ногах держалась довольно уверенно, и, очень надеялась, что путь до дома преодолеть мне удастся.
Был еще один вопрос, ответ на который был, пожалуй, самым важным на данный момент. Обратно вернуться тем же путем у нас не получится. Запирающий механизм был устроен таким образом, что только запускал в подземелье, но обратно, увы, не открывался. По сей день я гадаю над этой загадкой: для чего, и для кого он вообще был построен этот вход? Тем более, что, даже не обладая профессиональными знаниями археолога и почвоведа, можно было смело сказать, что построен он был намного позже (очень намного) самого овального зала. Только по одному тому, что в нем не было никаких хитрых ловушек, запутанных ответвлений, и прочих охранных штучек, можно было сделать такой вывод. Да и сама обработка стен коридора здорово отличалась от основного хода, не говоря уже о самом зале. Это, как сравнивать работу великого скульптора с «ваянием» из глины куличиков пятилетним малышом. В общем… Эти загадки я буду разгадывать потом, а сейчас, нужно было подумать, как выходить из зала. Понятно, раз там выйти нельзя, то идти нужно другим путем, которым мы выходили уже дважды с Валентиной. Только, вот беда: как быть с тем, что об этом проходе узнает целая куча народа, языки которых мне, увы, неподконтрольны? Особенно волновал меня Степан. Если с командой Образова еще как-то, так-сяк, можно было бы договориться, то уж со Степушкой… Ну не убивать же его, в самом-то деле!!!
Пока я так размышляла, Егор уже поднял всю нашу компанию на ноги. И ко мне сразу же подлетела Валька. Повисла у меня на шее и разрыдалась, горячо шепча мне на ухо:
- Полиночка…!!! Как я рада, что с тобою все в порядке…!!! Я так испугалась… Ты себе представить не можешь…!!! Я бы, наверное, прибила этого крысеныша, если бы меня от него не оттащили ребята….
Поморщившись от боли в правом плече, которое еще не зажило совсем и при каждом неловком движении давало о себе знать, я кое-как высвободившись из жарких объятий подруги, тут же постаралась ее успокоить:
- Ну все… Будет тебе… Чего сейчас-то реветь. Все живы и относительно здоровы. Теперь нужно думать, как отсюда выбираться…
Валька вмиг перестала всхлипывать, шмыгнула носом и уставилась на меня с вопросом в очах.
- Что значит, как? Как в те разы выбирались, так и в этот выберемся… А что, с этим есть какие-то проблемы? – И она тут же, вытаращив свои глазищи на меня, словно ей кто на больной мозоль наступил, испуганно прошептала: - … Или что? У тебя память отшибло, да? Ты дорогу не помнишь? А-а-а… - Взвыла она злобно, впрочем, не особо громко. Наверное, чтобы виновный раньше времени не напугался. - Это все этот Степушка виноват!!! Да я из него сейчас всю душу вытрясу, паразит эдакий!!!
И она, скорчив злобную физиономию, выражение которой не сулило «Степушке» ничего хорошего, собралась ринуться туда, где означенный «Степушка» находился. Я удержала ее за рукав.
- Да погоди ты…! Вот же где еще неугомонная! Не о том я! С памятью у меня, вроде бы, все в порядке. Но, если мы пойдем ТЕМ путем, тогда все узнают дорогу к этому залу, а этого допустить никак нельзя, неужели непонятно?! Даже, если представить, что без меня они не пройдут все ловушки, то все равно… Наверняка, найдется какой-нибудь умелец, что пробьется сквозь все преграды. Вот же, гадство какое!!!
Валентина задумалась не несколько мгновений, а потом, дрожащим голоском проблеяла, таращась с испугом на меня:
- Полиночка, ты ведь не хочешь сказать, что всех надо того…, - тут она перешла на зловещий шепот, - … убить…!
Сил возмутиться или разозлиться на нее за глупые вопросы уже просто не было. Я махнула рукой, и с тяжелым вздохом проговорила:
- Уймись, болезная… Экая ты кровожадная стала, как Степушку-то отлупила… Нет, подруга, убивать мы никого не будем. Но придумать что-то нужно… Ладно… Пойдем, я жажду поспрашивать твоего подопечного. Очень у меня много вопросов к нему накопилось. Ну а потом – в путь. Дорога не близкая… Может что за это время и придумается…
