Наська не стала углубляться в дрыгву, скакнув в туман, нащупала сбоку от тропочки гнилую корягу и сунулась под неё, волоча за собой сетку с пленниками.
Домовые и охнуть не успели, как оказались в довольно обширной подземной полости, густо поросшей мхом и гонобобелем. С потолка свешивались грозди тонконогих почерневших грибов с покрытыми сероватой плесенью шляпками. Воздух был застоявшийся, тяжёлый от влажности. Посредине полости в неглубокой луже ворочалась тёмная грузная туша.
— Здоровьички, Петриковишна! — Наська поклонилась туше-колоде, а потом ловко перевернула сетку, выпуская на свободу пару взъерошенных комков.
Хохлик Ыть шустрым колобком откатился в угол, попытавшись укрыться за кучей из подгнившего камыша. Хатник Вось, наоборот, зашипел и воинственно дёрнул спиной, готовый дать отпор любой угрозе.
- Ещё и ерепенится, аднавокі (одноглазый, бел.) – захрюкала туша и шлёпнула по луже четырёхпалой ладонью. Зловонные брызги разлетелись по сторонам, заставив кота попятиться. – Наська, навошта (зачем) припёрла сюда этот груз? Говорила тебе не водить дружбы с ихним братом!
- Да не вожу, не вожу. Пожалела хлапчуков (парнишек, бел). Ведьмачка, которая из новых, их топить собралася, вот я и встряла.
- Это какая же? Ворожбиткина внучка? Не признала за своих? – туша выкатила в изумлении и без того круглые глаза. – Вы ей соли на подол насыпали или чё?
- Противу нее соль не действенна, - Вось немного расслабился и принялся вылизывать лапу над сапожком.
- Предала! Сделала что няможна! – тоненько проверещал из угла Ыть. – Мы коника непроглядом укрыли, а она нашла-а-а...
— А неча самовольничать было... – туша заворочалась, с трудом выбираясь из грязной лужи. Опустив несуразное тело-колоду на мягкий мох, слабо шевельнула короткой и непропорционально маленькой лапой, попросила смолянку. – Почеши мне спину, Насютка. Там будто причипилося что? Не пьявка ли?
- А вот гляну, Петриковишна... - подхватив прислонённый к стене прутик, Наська приблизилась к знакомице, завозила по обширной бородавчатой спине, выполняя просьбу.
На мох закапала зеленая слизь, соскользнули кусочки ряски да лягушачьей икры.
Ыть и Вось как завороженные смотрели на это несимпатичное действо, и отвернулись лишь тогда, когда Наська отколупнула виновницу-пиявку и со смачным хлюпом втянула в рот.
— Как ты эту пакостю ешь! – содрогнулся Вось.
- А шо такова? И не таких едять! Из ракушек вона нутренность колупають, из иголок ковыряють. И называние мудрёное придумали для этого... вот не вспомню сейчас...
- Деликатессссы... – проворчала бородавчатая Петриковишна и обратила на притихших домовых выпученные тусклые глаза.
- Так что там у вас стряслося, бедоносы?
- Милка силу бабыну приняла! А сама под тяготой да в вянке! – наперебой залопотали домовые.
- Не брешуть? – Петриковишна вопросительно взглянула на Наську.
- Про тяготу тебе не скажу. А что вянок на ей напялен – то да. Купалье, видать, отгуляла, да не от того подаренье приняла! Мертвый вянок тот. Не от человека, от обращенного получен. – Наська подчерпнула тины и принялась обмазывать ею спину своей товарки. Петриковишна блаженно зажмурилась, и выдала громкое «хрррры-вошшшшь...».
Домовые переглянулись беспомощно - им хотелось на поверхность, хотелось поскорее выбраться из застоявшейся сырости и духоты, но без посторонней помощи сделать это было страшновато, они никогда раньше не забирались так глубоко в дрыгву.
Вось почесался и, решившись, осторожно поддел сапожком сосредоточенную на работе Наську. От неожиданности она вскрикнула и царапнула спину Петриковишны.
- Не щипися! – тоненько взвизгнула та, просыпаясь. – Легчее делай, у меня кожа нежная.
- Легчее некуда! – обиделась товарка. – Заместо спасибо одни придирки и слышу.
- Потому что не стараесси! И про энтих небось сбрехала. Не бывало еще такого, чтобы ведьмачка смолянке поверила! Ваша хитрость по всей пуще славится.
- А вот и поверила! Поверила! Подтвердитя! – Наська требовательно взглянула на домовых.
- Поверила-поверила. Как себе. – заверил Петриковишну Ыть. — Она ж не знаеть здешних правил. Да и другое замышляеть в уме. Как силу переняла – враз озлилася! Быдто подменили.
— Ну, то понятно. Тяготой передавило, венком перемкнуло. Теперя такая останется.
— Как такая? Как останется? – всполошились домовые. – Няможна такого допустить. Мы к бабе Жолине пойдём! Помощи просить станем! Пусть подскажеть, как тяготу с девки снять!
— Что вам Жолина... – фыркнула Петриковишна. – Про тяготу, может, и подскажеть. А с венком не поможеть. Передать бы его кому, пока ваша девка бед не навертела.
- Да кто ж приметь такое? – Наська закончила процедуру массажа и теперь копошилась во мхе, выискивая то ли улиток, то ли жуков. Время от времени она закидывала их в рот и громко аппетитно похрустывала.
- То то и да то! Вянок не тягота, его не навяжешь. Вянок добровольно принимають. По желанию.
- Вот и я об том! Разве ж такое примуть?
- А чё спрашивать? Навошта? (зачем, бел.) – набычился Вось. – Напялить на головешку и усё! Пущай носять.
- Не сядеть он! Не удержится без согласия. Только и согласия одного мало будеть! Только та его принять можеть, которой он открыт.
- Откры-ы-ыт... — протянул Ыть со вздохом. — Где ж таких взять?
Вось тоже вздохнул и попросил следом:
— Вывела бы ты нас, Насьюшка, на поверхностю. Душновато здеся. И косточки ломять от сырости.
— Куды собралися? В домок вам соваться нельзя.
— К кумовьям подадимся, в Рубяжы. И к бабе Жоле за сподмогой.
- В деревню вам ход закрыт. Ну, если молодая раганка увидить? Или каускас, прихвостень ейный.
- Ну увидить, и что с того?
Наська хотела ответить, но перехватив взгляд Петриковишны только насмешливо хрюкнула.
— Э-э-э! – забеспокоился Вось. – Ты чего гляделки затеяла? Растлумач! (разъясни).
Ыть тут же присоединился к собрату, закрутился рядом, обеспокоенно чирикая.
— От ёлупы (олухи, бел.) бабке Сане в помощники выпали! Что в головах то ваших? Никак болотная вода? – Петриковишна тяжело перевалилась на спину, а потом села. – От чего всё пошло? От чего началося? Навошта ваша девка приехала?
- Навошта? – поскрёб затылок Вось.
- Навошта? – вздрогнули сухие травинки на Ыте-комке. – Позвали её. Приманили!
Наблюдающая за ним Наська согласно кивнула:
- В пуще давно бають, что молодая рагана хочет бабку свою вернуть! Для того вашу девку и позвала.
- Одру вернуть? Старую ведьму? Да как же ж её вернешь, коли убаюканная она?
- Есть один способ. Есть... – Петриковишна отодрала от плоского лица черную родинку-нарост и, сунув в широкую щель рта, задумчиво принялась жевать. – Немногие об нём знають. Для того в прошлое перейти надоть. Поймать время, когда Жолина самый первый раз лихозорок убаюкала-ушептала.
- Про то мы наслышаны, - Вось разочарованно дёрнул хвостом. – Какой прок её поднимать, если она прежней не станеть?
- А ей того и не надо, чтобы стала. Одра будет при Кайке помощницей. С ней легче пущу в страхе держать.
Ыть охнул и заметался быстрее прежнего. Тоненькие цыплячьи ножонки резво взбивали зависшую в пещере мглистую муть.
- Кайка такое запросто можеть! Змея она! Змяючка!
- А Милка наша на кой ей сдалася? – начал было спрашивать Вось, и, резко замолчав, схватил себя за усы.
– Милка ваша ключом пойдёть. Она и энтот, мужик из пропащих. По дрыгве еще вчерася новость пронесли, что на Кукушкиной горе он остался. Полез дурань сам не зная куда, вот и попал.
— А Милу...
- И ваша Мила там будеть. Оба ключами послужать, иначе каменюку не отворить. Один в прошлое проведёть, вторая обратно вернёть. Попомните ещё мои слова.
Петриковишна протяжно зевнула и брякнулась на спину, и Наська набросила на неё сплетённое из травы одеяло, принялась подтыкать его со всех сторон.
Она не обращала внимание на мельтешащих возле домовых, а те пытались помешать, рвали одеяло за уголки, чтобы не дать Петриковишне уснуть.
- Что делать-то, бабоньки? Как нашей Милке помочь? – бессвязно выкрикивал Ыть, роняя из лохматого тельца травинки и веточки.
- Памагитя! Пропадёть ведь деваха! – Вось цеплял когтями за одеяло, не решаясь его порвать.
- Поздно-о-о... – выдохнула Петриковишна и раскатисто захрапела.
И Наська, соглашаясь, повторила за своей знакомицей:
- Поздно...