Их пёстрый экипаж разделили сразу же — по национальностям. Питер и Вася оказались в одном помещении. Трудно сказать, была их комнатушка лучше или хуже, чем у других. Вместо кроватей — матрасы, лежащие на голой земле. Вместо стола — большая доска, по которой ползали мухи и другие насекомые, которых моряк раньше видел только в учебниках по биологии.
Хижина могла бы сойти за жилище местного бедняка, если бы не решётки. Они стояли и на окнах, и на дверях. Вася с опаской поглядывал на провода, которые шли вдоль стены. Если их маленькая тюрьма загорится, едва ли они смогут сбежать. Туалета не было: два раза в день приходили местные с автоматами наперевес и выводили их на улицу.
— Я же говорил, не нужно героизма, — размышлял Питер. — Как видишь, нас не собираются убивать. Условия быта весьма сносные. Нужно набраться терпения. В скором времени мы с тобой вернёмся в свои родные страны и будем вспоминать эту историю с улыбкой.
— Хорошо тебе, — отвечал Вася. — У тебя ни жены, ни детей. Ты, может, и будешь улыбаться своей британской улыбкой. А меня дома ждут, между прочим!
— Расслабься, Вильям. Это страховой случай. Тебе выплатят кучу денег, а своим детям ты будешь рассказывать о том, как попал в плен к пиратам. Это же история на миллион!
Вася и сам думал о том, что в такие передряги его соотечественники попадают не часто. Когда он вернётся, у него точно захотят взять интервью, или даже снимут про него фильм. Но когда это будет? Возможно, уже сейчас его фотографию крутят в новостях по всем федеральным каналам. Сколько денег нужно этим темнокожим парням, чтобы освободить его?
Спустя два дня ожидания в их комнатушку поставили телевизор, иначе они бы просто начали выть от тоски. Но весь контент — на незнакомом языке, даже ни одного канала на английском. Впрочем, слышать чужую речь всё же было веселее, чем бесконечно болтать друг с другом.
— Мы похудеем на такой еде, — сказал Питер, когда им в очередной раз принесли их скудный паёк. — Но с другой стороны, хотя бы такая.
Кормили их два раза в день. Женщина передавала им через решётку две миски с печёными бобами. В принципе, Вася не имел ничего против такого блюда –было даже вкусно. Но если питаться только этим, бобы быстро начинали вызывать отвращение. Единственное, что поддерживало моряка — напарник, который даже не думал унывать.
— Вильям, — говорил Питер. — Быть может, ты научишь меня русскому языку? Я выйду отсюда прекрасным переводчиком и найду себе новую работу. Без этого чёртового моря.
Море… После жены и сына это было самое большое, о чём тосковал Василий. Оно было где-то рядом — можно рукой дотянуться. По утрам он вдыхал солёный воздух, а если в деревне было тихо — слышал, как вода волнуется. Узнать бы, где они находятся. И как далеко ушли от цивилизации. На третью ночь, когда они выключили телевизор и легли спать, через час его разбудили.
— Русский, — сказал незнакомец. — Вставай, идём. Ты — работа. Договор?
Василий сонно послал пирата к чёрту, но тот плохо понимал английский. Или делал вид. Темнокожий мужчина, что пришёл за ним, был плотнее своих соплеменников, а на руках у него — хороший рельеф из мышц. Незнакомец улыбался, подтверждая стереотип о том, что у африканцев — самые белые зубы на земле. Он мог бы пользоваться ими вместо фонаря.
Когда их привезли в деревню, то ещё на шхуне завязали глаза. Сейчас, ночью, одни из похитителей либо не переживал по поводу приватности, либо надеялся, что темнота надёжно скроет селение. Но во тьме кое-что всё же можно было разглядеть. Они оказались в крупном по размеру селении и шли по хорошей по местным меркам дороге.
Тут и там — автомобили повышенной проходимости, в основном японские. Вася знал, что в Африке ценят Toyota и другие марки, простые в ремонте и надёжные при агрессивном использовании. Слева, вдалеке — тёмное-тёмное пятно: то самое море, по которому он успел соскучиться. Очертания зданий были разными: впереди – какие-то мелкие хижины, но на второй линии — довольно крупные дома.
— Русский, — сказал накачанный пират, следуя сзади. — Зови меня Бит. Быстрее шагай вперёд.
— Шагай, знаешь куда, — ответил Василий.
— Мы слышали, ты чинить. Нужно чинить лодку. Иди вперёд, скорее. Это очень важно. Русский, шагай, ты чинить лодку.
Скорее от скуки, чем от реального желания помочь, Вася послушался чернокожего гостя. Тот привёл его в ангар, где на лафете стояла большая лодка с разобранным мотором. Механик взял фонарь, бегло осмотрел технику и присвистнул. Должно быть, кто-то пытался ремонтировать двигатель с завязанными глазами — и привёл его в совершенно ужасное состояние. Проводка на лодке тоже оставляла желать лучшего: того и гляди, сгоришь, если чудо произойдёт и мотор заведётся.
— Сможешь? — спросил Бит.
— Сомневаюсь, — ответил Василий. Он хотел объяснить, что для такого ремонта ему нужно время, желание, а главное — запчасти. Но посчитал это бесполезной тратой времени: пираты плохо понимают английский.
— Сможешь, — кивнул Бит. — Вот там — тулы. Там — механизмы. Брат будет с тобой всю ночь. Будет помогать.
— Я не хочу, — выдохнул Василий.
— Ошибка, — покачал головой Бит и показал на пистолет на поясе. — Ты чинить — я не стрелять. Ни в тебя, ни в друга. Договор?
Иногда Таня заходила на свою страницу в самой популярной в мире социальной сети. Листала ленту, смотрела чужие истории о счастливой семье, чтобы немного забыться. С ней то и дело пытались знакомиться мужчины — писали что-то в личные сообщения, звали на кофе с далеко идущими последствиями. Весь этот словесный мусор она выбрасывала, не читая.
Но имя и фамилия одного из мужчин показалась знакомой. Кажется, Василий о нём рассказывал. К тому же, этот мужчина не звал на кофе, а написал большое сообщение на английском языке. Как минимум одно имя сразу бросалось в глаза — Василий, только латинскими буквами. Питер Лонг, напарник её мужа. Она всмотрелась в фотографию: точно, это он.
А на одном снимке в альбом и вовсе — вместе с Васей. Обнимаются, как закадычные друзья. Татьяна плохо понимала английский язык: хотела подтянуть, когда Мишку носила, но беременность проходила слишком тяжело для учёбы. Поэтому слова британца она копировала в гугл-переводчик и пыталась уловить общий смысл. Ей хотелось верить, что она неправильно поняла собеседника. Или что он ошибается, обманывает её.
— Я — друг Василия, вашего мужа, — писал Питер. — С трудом нашёл вашу страницу. Я понимаю, что разные фамилия и мужа и жены — это нормально. Но то, что его страничка отсутствует у вас в друзьях — это нонсенс. К счастью, мне улыбнулась удача. Пожалуйста, ответьте, так как Вильям просил передать, что очень скучает по своей семье.
— Он жив? — писала она.
— Да, — отвечал британец. — Вильям жив и здоров, только жаловался на зубы. Вода — отвратительная. Он очень скучал по вам, вспоминал каждый день. Нас развели, когда мы провели в плену несколько дней.
— А почему он не вернулся? — спрашивала Татьяна, пытаясь правильно подобрать слова.
— Он работает с ними, — ответил британец.
— Как это?
— Послушайте, Тэтти, это трудно объяснять, — продолжал собеседник. — Я только хотел сказать, что мы молимся за него и за вас. Есть возможность помочь финансово. Пожалуйста, дайте знать, как мы можем это сделать.
— Спасибо, — писала Татьяна. — Но как это — работает с ними? Можете объяснить?
— Я уже всё рассказал полиции, — отвечал Питер. — Боюсь, что это работа для них.
Татьяна закрыла приложение социальной сети, не в силах вынести горькую правду. Работает с ними! Тогда понятно, почему он так долго не возвращается домой. А ещё — почему от неё и свекрови требовали молчать и ничего не выяснять. Её муж — пират? Её муж захватывает чужие корабли? Это просто не укладывалось в голове.
Свекрови Таня не стала ничего рассказывать. Она видела, как неопределённость бьёт по женщине. Она всегда казалась моложе своих лет, а теперь — резко состарилась. Пусть такие новости ей рассказывает кто-нибудь другой. Теперь, чтобы не потерять квартиру, нужно было действовать.
Душу Тани наполняли противоречивые чувства. С одной стороны, она любила Васю, отца её ребёнка, такого весёлого и оптимистичного. Он — настоящая энергия, ядерный реактор, который никогда не отключается. Его признания были такими наивными, но такими искренними. Да, никто не знает его дальнейшей судьбы, но ей так хотелось верить, что он выпутается, справится.
С другой стороны, она так молода. Быть может, муж вернётся. Не сейчас, а через два года, пять лет или десять. Таня пыталась понять саму себя. Если бы Вася (не дай Бог!) вдруг оказался в тюрьме: стала бы она его ждать? И честно отвечала: ждала бы, но не вечно. Но одно дело — тюрьма, а другое — плен. Конечно, он работает на африканских преступников не по собственной воле.
Это ещё хуже. Когда есть суд и приговор, ты можешь точно знать, когда срок закончится, когда человек вернётся на волю. На юридическом факультете они проходили уголовное право, поэтому Таня знала, что оказаться в тюрьме очень надолго можно, только если совершить нечто поистине ужасное.
Но плен — это как заключение без приговора. Тем обиднее, ведь Вася ничего не натворил, никого не предал и не сделал ничего предосудительного. Должно быть, все эти большие люди просто не умеют вести переговоры. Пираты отпустили тех, за кого заплатили или замолвили словечко. А её муж — слишком простой человек, слишком удобный и обходительный, чтобы за него ложились костями.
Что сказал бы Вася, если бы она решила его не ждать? Разрешил бы ей дальше строить собственную судьбу и даже подобрать Мишке другого отца? Или рассвирепел бы, кричал и ругался? Она знала своего мужа хорошо, даже отлично, но никак не могла предугадать его поведение на такой сложной жизненной развилке.
Обстановка в квартире наэлектризовалась. И Таня, и Прасковья старались как можно меньше времени проводить вместе. И обе испытывали стыд, но по разным причинам. Впрочем, это чувство улетучивалось, когда нужно было вернуться к важным вопросам, от которых зависело будущее. Не только их, но и Мишки.
— Значит, и ты с ними? — вопрошала свекровь. — И ты хочешь, чтобы моего Ваську при жизни — мёртвым признали?
Мишку они посадили смотреть мультики в гостиной, а сами — выясняли отношения на кухне. Прасковья всё никак не хотела принять реальность, в которой оказалась на старости лет. Она за всю жизнь ни разу не была в суде, её никогда не забирали в милицию. Касаться этого ей казалось чем-то постыдным, противным, предосудительным.
— Мы просто выиграем время, — убеждала её Таня. — Допустим, его признают умершим. Это решение можно отменить, если Вася вернётся. Иначе нас выселят.
— Пусть попробуют! — с вызовом отвечала Фёдоровна. — Я буду тут насмерть стоять.
— Нам-то с Мишкой есть куда идти, — продолжала сноха. — Мы к моей маме поедем, в Петербург. А вы?
— Никто меня не выселит, дочка, — сказала Прасковья, но уверенности в её голосе было меньше. — Нельзя человека выселить, если ему больше некуда идти. Я пенсионер, инвалид почти, заслуженный человек.
Тут, конечно, Фёдоровна кривила душой. Хотя она регулярно ходила к врачам, здоровье для её возраста было великолепным. Этим аргументом точно не удастся прикрыться. К тому же, она знала, как трудно получить инвалидность, даже если ты действительно нездоров. Но свято верила, что суд — это такое место, где помогут, а не выселят. Особенно, если другого жилья у неё просто нет.
— Это не вариант, — ответила Таня. — Я ведь юрист. Квартира наша — в ипотеке, в залоге. Значит, даже Мишку не пожалеют. Закон есть закон.
— Быть того не может.
— Ну, Фёдоровна, зачем спорите! — развела руками молодая женщина. —Стала бы я вам это говорить, если бы не знала наверняка?
— Неужели выгонят? — с недоверием произнесла Прасковья.
— Выселят — даже опомниться не успеете, — продолжала сноха. — Я лично не буду насмерть за эту квартиру стоять. Жалко мне её, конечно, но здоровье дороже.
Для себя Таня уже решила, что она не станет унижаться и спорить с приставами. Если их вдруг выселят — соберёт вещи и уедет. Тем более, мама ждёт. Но побороться с системой стоило, тем более, она видела один способ победить. Да и возвращаться в Петербург жутко не хотелось. Там холодно и постоянно идут дожди. Жить на берегу моря ей понравилось. За столько лет она привыкла — и уже не представляла себя в другом месте.
С одной стороны, в этом городке все знают про её личную трагедию. Что муж не то исчез, не то стал пиратом. Там, в огромном городе, она могла бы просто затеряться. Здесь же все знакомы, никаких секретов. Уехать — и дело с концом. А эта бодрая старуха, если хочет, пусть насмерть стоит. Хорошо хоть, к Малахову не пошла: оказывается, он уже не ведёт свою передачу.
— Не согласна я, — отрезала Прасковья. — Не буду ни под чем подписываться. Жив Васька, жив, я это чувствую. И он вернётся.
Татьяна вздохнула. Она уже подготовила заявление, где просила признать своего мужа умершим. Пока пальцы бегали по клавиатуре, слёзы катились по щекам. Но другого выбора не было: так, по крайней мере, можно было бы время потянуть. Получить хоть какие-то выплаты на ребёнка — по потере кормильца.
— Раз уезжать не собираетесь, то хотя бы убирайтесь чаще, — сказала Таня. — А то всё на мне: и готовка, и уборка. И окна бы помыть не мешало.
— Смотри, как раскомандовалась. Ты не здесь не указ! — раздражённо сказала Фёдоровна. — Это квартира моего сына.
— А если его… — Татьяна вздохнула — слова давались тяжело. — Что, если его уже нет в живых?
— Размечталась! — ответила Прасковья. — Всё никак смерти его не дождёшься. Но даже если его не стало, то часть мне принадлежит: я свои права хорошо знаю.
— Ошибаетесь, — ответила Татьяна. — Василий написал завещание.
— Завещание? — у Прасковьи глаза полезли на лоб.
— Да, — кивнула сноха. — Я не хотела говорить. Чтобы вы не подумали, будто я нарочно этой квартиры добиваюсь.
Она хотела сказать ещё резких слов, но Прасковья вдруг поникла — и ушла в свою комнату. Фёдоровна знала, что в её любимых сериалах в такие моменты герои обычно падают в обморок, к ним спешит «Скорая помощь». Она же, несмотря на переживания, чувствовала себя хорошо. Болела только душа, но современная медицина не умеет лечить подобное.
Интересно ваше мнение, а лучшее поощрение — лайк и подписка))