Наверное, каждый из вас слышал это слово последние годы буквально из каждого утюга: и от своих, и от чужих. Одни говорят, что русофобия в странах Запада и в сопредельных России государствах уже давно перешла все разумные границы, а другие кричат, что их «русофобии недостаточно». Однако, несмотря на частоту употребления этого термина, он до сих пор в должной степени не отрефлексирован. Мы не можем с уверенностью сказать ни что конкретно он обозначает, ни против кого или чего именно он направлен, ни, в конце концов, кто его настоящий автор и популяризатор (спойлер: это не Тютчев). Давайте же сегодня постараемся в этом во всем разобраться.
Все дороги ведут в Лондон
Как многим известно, создание термина «русофобия» приписывается великому писателю, дипломату и мыслителю Федору Ивановичу Тютчеву. Якобы именно он впервые употребил это слово в письме дочери в 1867 году в контексте русофобии самих русских и уже оттуда оно разлетелось как по российским, так и по зарубежным источникам. Из введения становится понятно, что дело обстояло не так, однако совсем без внимания фигура нашего великого писателя не останется – мы вернемся к его вкладу в определение понятия «русофобия» несколько позже. А пока перенесемся во времена более ранние.
Россия вновь открылась европейскому взгляду в XV в. и сразу вызвала к себе неподдельный интерес: непосредственные соседи России (главным образом Польша и Литва) увидели в ней угрозу, чуть более отдаленные от нашей страны государства увидели в ней возможности: кто-то потенциального союзника в попытках остановить бешеный напор Османской империи (Священная Римская Империя), а кто-то – благодатную почву для проповеди «истинного христианства», то есть католицизма. Первыми «экспертами по России» как правило становились приезжавшие туда дипломаты или торговцы, оставлявшие в основном небезынтересные путевые заметки.
Однако уже в начале XVI в. стал заметен некоторый уклон в очернение образа России в глазах европейской читающей публики. Пожалуй самый крупный вклад в это внес дипломат из Священной Римской Империи Сигизмунд Герберштейн, приезжавший в Россию дважды в попытках склонить великого князя Василия Третьего к участию в войне против османов. Провалив свою задачу, он описал Россию как страну варварскую, чье население способно лишь к греху и к рабству. Такой взгляд на Россию со временем стал доминирующим, не в последнюю очередь благодаря полякам, со времен Ливонской войны, ставших чуть ли не единственными «экспертами по России» для Западной Европы. В эпоху Просвещения Россия представлялась страной, вставшей на активный путь к подлинной европейской цивилизации, а в годы наполеоновского господства на первый план вышла тема русской угрозы, лучше всего раскрытая в апокрифическом плане установления мирового господства России, позднее названного «Завещанием Петра Великого». После окончательной победы над Наполеоном этот дискурс перекочевал из французской публицистики в Англию и германские государства. То есть, как я уже писал ранее, Россия и русский народ стали в представлении европейцев и в принципе людей западной культуры классическим «Другим» - незнакомой и не до конца понятной сущностью, вызывающей целый спектр эмоций: от любопытства до страха (второе, впрочем, чаще превалировало).
К началу второй четверти XIX в. Россия заняла место одной из ведущих держав мира. Одержав победу в войне против наполеоновской Франции, Российская империя стала одним из главных инициаторов и бенефициаров новой европейской системы безопасности. Помимо этого, уже в годы правления императора Николая Первого пошло активное продвижение русских в Среднюю Азию, была одержана победа во войне с Персией, наконец в 1828-1829 гг. Россия победила в очередной Русско-Турецкой войне и получила фактический контроль над проливами Босфор и Дарданеллы (османы обязывались закрывать проливы по требованию Петербурга).
Рост могущества Российской империи конечно же не мог не вызвать реакции в европейском обществе. Особенно тема «русской угрозы» актуализировалась в Англии и на то можно выделить 2 основных причины:
1. Ближневосточный вопрос – успехи России в войнах с Персией и Османской империей не могли не встревожить британское общество, увидевшее потенциальную угрозу своему колониальному могуществу в действиях Петербурга;
2. Польский вопрос – Польское восстание было подробно рассмотрено нами в одном из прошлых материалов. Здесь скажем лишь, что включение Царства Польского в состав империи, введение Органического статута и репрессии против повстанцев (на самом деле достаточно мягкие, если оценивать величину нанесенного ими ущерба) оказали огромное влияние на образ России в европейской и английской прессе.
Исходя из вышеперечисленного, общественное мнение Британии сформировало в основном негативный взгляд на Россию по причине противоречий во внешнеторговой политике (усиление позиций России на Бл. Востоке ставило под угрозу британскую торговлю в регионе) и в идеологической сфере (русское самодержавие стало восприниматься как архаичный политический строй в основном либерально настроенной британской публикой). На волне этих противоречий на сцену вышел британский политик и публицист шотландского происхождения Дэвид Уркварт (1805-1877), человек за которым в позднейшей литературе закрепилось прозвище «русофоб».
Молодой Уркварт на волне романтизма сочувствовал делу освобождения Греции, воевал за нее в 1827 г., но побывав в 1831 г. в Константинополе в составе дипломатической миссии изменил свои взгляды на 180 градусов и на родину вернулся убежденным туркофилом, причем весьма искренним. По возвращению на острова, он издал книгу «Турция и ее ресурсы», в которой доказывал, что Османская империя – вовсе не «больной человек Европы», а вполне жизнеспособное государство и лишь козни России угрожают ее благополучию. Очевидно, что и Польское восстание Уркварт встретил с сочувствием. Впрочем, если его туркофилия была вполне искренней, то полонофилия была явлением скорее конъюнктурным. Отметим, что он признавал этническое и языковое родство русского и польского народов, признавал Польшу страной закрепощения и бесправия и вообще «государством презренным и отвратительным, как никакое другое в истории». Несмотря на все это, интересы Англии и Турции превалировали и Уркварт с полной отдачей занялся информационной войной против Российской Империи.
С ноября 1835 по 1837 г. Уркварт издавал на английском и французском языках журнал «Портфолио, или Собрание государственных документов [...], иллюстрирующих историю нашего времени». Главный интерес представляла здесь секретная переписка российских послов, вывезенная в 1831 г. из канцелярии, вел. кн. Константина Павловича в Варшаве. В ней можно было усмотреть свидетельства более амбициозных планов в отношении Константинополя и Проливов, нежели это признавалось официально. Впрочем, подлинность множества публикуемых документов и сегодня ставится историками под сомнение. Также Уркварт играл важную роль в работе журнала «The British and Foreign Review», основанного в 1835 г. с теми же целями, что и «Портфолио». Огромное впечатление на общественность произвела речь Николая Первого перед магистратом Варшавы 10 октября 1835 г., в которой самодержец угрожал навсегда разрушить Варшаву при малейшем возмущении, опубликованная в одном из первых номеров «Портфолио». Если сперва газета «Таймс» отказалась поверить в подлинность этой цитаты, то уже 17 ноября в газете появилась редакционная статья, начинавшаяся со слов:
Жестокий татарин, восседающий на русском престоле…
С журнальных страниц основные идеи «Портфолио» перекочевали и в речи политиков. Министр иностранных дел Пальмерстон активно пользовался публикацией секретной переписки «Портфолио», впрочем, не разделяя основных идей Уркварта по проведению более жесткой политики в отношении России. Непосредственным же поводом к началу дебатов о «русофобии» послужила речь лорда Дадли Стюарта из партии вигов, единомышленника Уркварта и большого друга польской эмиграции, в которой он выступил с пространным обличением русской внешней политики:
«Прежде нам говорили, что Россия цивилизует варваров, но времена, когда можно было говорить таким языком, прошли навсегда […] Повсюду, где Россия распространяла свое влияние, вы видели варварские пытки, жестокое угнетение, неистребимую продажность, крайнюю развращенность, вероломную систему шпионажа, грабежа, морального разложения и рабства со всеми сопутствующими пороками и ужасами […] Россия хочет стать во главе «великого союза всех славянских народов мира» […], и она тем опаснее, что ее население охвачено «одним пламенным чувством — желанием добиться превосходства своей страны и ее владычества над остальным миром […] Уже в недалеком будущем Россия может стать великой военно-морской державой; и что было бы, если бы она «вышла из [...] портов на западе Европы и к ней присоединился американский, а скорее всего, и голландский флот?»
Уже на следующий день в еженедельнике «Spectator», газете, отражавшей воззрения радикального крыла вигов, вышел отзыв о речи Стюарта. В нем говорилось, что разумом уважаемого вельможи после прочтения им апокрифических бумаг, публикуемых в «Портфолио» овладела «русофобия» (the Russophobia). Под этим словом авторы статьи понимали выдвижение «русской угрозы» на первый план, ориентация всей внешней политики государства на противодействие ей и, следовательно, чрезмерное раздувание военного бюджета государства. Таким образом, мы видим, что история широкого использования слова «русофобия» берет свое начало из публикаций английских радикалов 1836 г.
Вскоре идея обличения русофобии нашла поддержку и у других авторов. Совсем скоро в похожем духе высказался Джон Стюарт Милль, один из лидеров радикалов. В апреле 1836 г. в журнале «London and Westminster Review» он высказался против увеличения военно-морского флота Великобритании под надуманными предлогами. По его мнению, настоящей причиной раздувания бюджетов ВМФ заключалась в том, что «министры поражены эпидемической болезнью русофобии». 9 июля 1836 г. в манчестерских газетах появились объявления о выходе в свет памфлета «Россия. Лекарство от русофобии» за подписью «Манчестерский фабрикант». Реальным автором памфлета был промышленник Ричард Кобден, сторонник свободы торговли и убежденный антимилитарист. В памфлете осуждались призывы «наших руссо-маниакальных ораторов и литераторов» к расширению морских вооружений. Памфлет получил крайне широкое распространение во всех кругах британского общества. Критический отзыв о данном памфлете вскоре вышел в журнале «British and Foreign Review», т.е. из круга Уркварта. В нем авторы как будто бы оправдывались, говоря, что они смотрят на замыслы русского кабинета не со «страхом», так как им, как нации, неизвестно значение этого слова, а скорее с недоверием, вызванным «изощренным варварством и более чем пунийским вероломством русского правительства».
Следует отметить, что не имеет смысла заносить всех британских критиков русофобии в ряды русофилов. Те же радикальные либералы не могли быть фанатами России хотя бы из-за того, что ее политическим строем была самодержавная монархия, мало сочетавшаяся с их видением идеального политического устройства. Кроме того, многие из них вполне искренне поддерживали польское освободительное движение. Также быть «русофобом» британского разлива в те годы далеко не всегда означало ненавидеть русский народ. Многие «русофобы» вполне неплохо относились к русским, указывая лишь на то, что они находятся под железной пятой самодержавия и их следовало бы от этого освободить. Наконец, многие обличители русофобии выступали за то, чтобы британские политики перестали преувеличивать «русскую угрозу», указывая на то, что Россия не так сильна, как кажется, что она из всех европейских государств наименее цивилизована, наименее заселена, наиболее деспотична, а ее отсталость не позволит ей быть по-настоящему серьезной угрозой интересам Британии. Таким образом, мы видим, что иронически заряженное словечко «русофобия» твердой поступью вошло в британский политический лексикон, а уже оттуда перекочевало в политический жаргон и других стран Европы и США (где, однако, особого хода долго не имело) и затем уже попало в Россию.
А что же Тютчев?
Слово «русофоб» вошло в широкий обиход в континентальной Европе примерно к 1840-ым гг. Русские аристократы и высшие чиновники всегда старались держать руку на пульсе и иметь представление о чем говорят и пишут в западных странах. Одно из первых упоминаний слова «русофобия» в изначальном, «британском» смысле, мы можем найти в дневниковой записи министра финансов Российской Империи Е.Ф. Канкрина от 8 августа 1840 г.:
«Русофобия газет доходит до безумия. Англичане утверждают, что Россия желает Константинополя»
Великий русский поэт, дипломат и мыслитель Федор Иванович Тютчев, долгие годы проживший за границей, участвовавший в «журнальных войнах» между Россией и европейскими странами 1840-ых гг., безусловно был также в курсе всех модных веяний политики тех лет и, скорее всего, в те же 1830-1840-е гг. узнал о существовании слова «русофобия». Анализируя политическую и общественную жизнь России второй и третьей четвертей XIX в. Тютчев приходит к выводу, что и понятие «русофобия» несколько трансформировалось. Теперь оно означало не только боязнь западных стран перед «русской угрозой», но и нечто совершенно иное – русофобию внутреннюю, что и нашло отражение в его известном письме к дочери Анне от 20 сентября 1867 г. Приведем его цитату целиком:
«Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей — кстати, весьма почитаемых.
Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т.д., и т.п., что потому именно они так нежно любят Европу, что она, бесспорно, обладает всем тем, чего нет в России.
А что мы видим ныне? По мере того, как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. И напротив, мы видим, что никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации, которые допускаются в Европе, нисколько не уменьшили пристрастия к ней.
Словом, в явлении, которое я имею в виду, о принципах как таковых не может быть и речи, здесь действуют только инстинкты, и именно в природе этих инстинктов и следовало бы разобраться»
Затем Тютчев развивает свои идеи и приходит к выводу, что в России действует некая «антирусская клика», объединяющая как людей этнически русских, так и поляков, остзейских немцев и прочих на почве ненависти ко всему русскому. Из этого и складывается образ внутренней русофобии. По его мнению, у этого образа есть две главных составляющих:
1. Либералы-западники – люди, у которых напрочь отсутствует национальное чувство и чья русофобия инстинктивна и иррациональна. Одним из ярких примеров подобных людей был писатель Иван Тургенев;
2. Нигилисты – «заблудшие овцы», «выродки человеческой мысли», порожденные не только западными влияниями, но и произволом и подавлением свободной мысли в самой России. Самыми яркими представителями русского нигилизма тех лет были «нечаевцы» - последователи идей Сергея Нечаева, автора «Катехизиса Революцинера».
В качестве противовеса русофобии внутренней и внешней Тютчев выдвигал идею панславизма – объединения славянских народов, образования православной империи, завоевания Константинополя и т.д. Утопичность этой идеи в дальнейшем доказал К.Н. Леонтьев в работе «Византизм и славянство». Однако это уже совершенно другая история.
Так или иначе, мы видим, что понятие «русофобия» во второй половине XIX в. перекочевало на русскую почву, где благодаря гению великого русского писателя Тютчева его понимание несколько расширилось: теперь под этим словом стала подразумеваться не только западная боязнь перед мощью России, обеспечиваемой рядом особенностей ее государственного и общественного устройства, а также географического положения, но еще и явление иное, при котором зачастую этнически русские люди, где-то под влиянием недостаточно отрефлексированных западных веяний, где-то в качестве радикального ответа на косность и жесткость внутренней политики, пропитывались ненавистью ко всему русскому: от государства, власти и политического режима, до языка, традиций, веры и самих русских людей.
Подписывайтесь на канал "Россия в контексте" и следите за нами в Телеграме и Инстаграме* - там еще больше интересных материалов.
*Инстаграм – запрещенная в РФ социальная сеть