Мы любим читать описания иностранцев о русской жизни. Но не менее, а может быть более интересны заметки русских об житье-бытье иностранном. Как оно там, в Европе, куда мы так лезли через окно, прорубленное Петром Первым?
А.Н.Веселовский, классик российской фольклористики, а в 1859 году молодой человек, только что закончивший Московский университет, оставил записки о своих впечатлениях, посвященных пребыванию в Испании, и в Мадриде в частности.
Авторская орфография и пунктуация сохранена.
Из юношеских дневников А.Н.Веселовского
А к мадридской жизни все еще не привыкла моя коренная, русская натура, так внезапно заброшенная из Москвы на берега Мансанареса. Я чуть было не проговорился о живописных берегах, по старой памяти об Испании наших театров и романов; но прежде всего я реки до сих пор не видал, видел только берег, застроенный Мадридом, - а он вовсе не благословенный и не живописный. Мадрид, может быть, самый скучный и самый холодный из испанских городов: возвышаясь на 2000 футов над уровнем моря, он весь открыт ветрам; из окон учебной комнаты видны горы, которых верхи покрыты снегом. На морском берегу, в Валенсии и Андалузии, теперь обновляется зелень, а у нас зима; зима не московская, без снежного полога на полях и деревьях, но зима в воздухе, резком, сухом. Все, что живет здесь, кашляет. Кашляют люди, лошади, это зимняя болезнь. Лето тоже приносит собой нездоровье в зное и известковой пыли. Меня поразило на улицах это множество слепых, для которых здесь изобретен особенный промысел: продавать спички и газеты. В высшем классе населения, носящем пальто и кринолины, синие очки и пенсне мадридских дам напомнит вам, что болезнь не разбирает ни полов, ни сословий. Да, холодный и нездоровый город, этот Мадрид!
А на улице лениво двигается толпа, как будто слово спеха ей незнакомо. Лениво шагает миниатюрный осел с корзиной, плетеной из соломы, перекинутой через спину, лениво работают рабочие – так лениво, как я никогда не видел. Отсутствие практического смысла удивительное: землю, например, здесь носят в корзинах, которыми едва захватишь горсть; воду – в бочонках, вмещающих не более двух ведер. Сколько оборотов придется сделать и корзине, и бочонку, сколько лишнего времени потратить, пока сработается такая же доля труда, какую наша тачка и наша водовозная бочка сделают и легче и скорее? На всем лежит какой-то застой, какая-то апатия, вечно дымящаяся сигарета – символ этой бесконечной лени. Испанец не выпускает ее изо рта, как не покидает своего ленивого состояния.
