Для всякого истинного читателя книжный магазин – это настоящая волшебная шкатулка. Здесь собраны все мечты мира, и концентрация их так высока, что время, продолжая течь снаружи, внутри останавливается: листая страницы, ты забываешь о том, что еще недавно куда-то спешил.
Что уж говорить о писателях! Писатели обожают книжные магазины. Антон Баулин, конечно, тоже их обожал. И если его приглашали на встречи или другие мероприятия, он всегда соглашался.
На сегодняшней афише под его фотографией «столпились» восклицательные знаки: «Известный писатель-фантаст дает автограф-сессию!!!!!» Антон подмигнул себе глянцевому и, распахнув дверь, переступил порог.
Автограф-сессия была приурочена к выходу его нового романа, который только что поступил в продажу. Желающих пообщаться с автором было множество, каждый хотел переброситься с ним парой слов, и Антон проговорил в итоге почти два часа. Одной из последних к нему подошла хрупкая женщина лет сорока или, может быть, чуть старше. Подала книгу и попросила подписать.
- Для меня, для Ольги, - пояснила она.
Женщина производила странное впечатление. Антон посмотрел на нее внимательно. Она двигалась, дышала и разговаривала, но так, будто энергия внутри нее вот-вот закончится, и она упадет замертво или замрет, как заводная кукла с поднятыми вверх руками. Лишь глаза жили на ее бледном лице, и в них стояла глубокая печаль.
- Мне очень понравился ваш роман, - сказала она, наблюдая за тем, как Антон ставит размашистую подпись на титульном листе.
- По-вашему, о чем он? – внезапно спросил тот.
- Об одиночестве, - ответила женщина, не задумываясь. – Это очевидно.
Антон поразился, что она - единственная на сегодняшний день - разглядела то, что он, кажется, хотел скрыть. Даже от самого себя.
- У вас есть время? – спросил он и поднялся из-за стола. – Не против, если я угощу вас чаем? Или кофе? Здесь, в магазине, есть маленькое кафе, и мне хочется, чтобы вы рассказали о своих впечатлениях поподробнее.
Антон выглядел очень молодо и в начале всех важных разговоров и встреч старался как-то незаметно ввернуть, что ему на самом деле уже перевалило за тридцать. Но сейчас он об этом напрочь забыл.
Женщина согласилась на чашку чая и даже, кажется, с радостью, но радость выдавал только голос. В остальном она по-прежнему выглядела, как неживая.
Они немного поговорили о романе, а потом Антон все-таки не выдержал и спросил:
- Скажите, у вас что-то случилось? Что-то плохое произошло в вашей жизни?
Женщина подняла на него глаза. В них отражались лампы, отчего радужка таинственно сверкала.
- Да, - ответила она после секундной паузы. – Только это было давно, семнадцать лет назад. И на самом деле, я не знаю, что именно случилось. Я, видите ли, потеряла память.
- Как потеряли? Совсем? На целых семнадцать лет? – поразился Антон.
- Именно, - женщина слегка пожала плечами. – Так что сейчас вы разговариваете с невидимкой. Уже семнадцать лет я не знаю, кто я такая, как меня зовут, откуда я. У меня нет ни фамилии, ни документов. А имя я придумала себе сама, чтобы хоть как-то общаться с людьми.
- Вам разве не выдали новые документы? – поразился Антон, который никогда раньше не сталкивался с такими случаями.
- Выдали, - женщина криво улыбнулась, достала из сумки справку в прозрачном чехле и подала ему. В справке было написано: «Выдана гражданке женского пола в связи с тем, что она вследствие полученной в таком-то году черепно-мозговой травмы не помнит о себе установочных данных».
Антон присвистнул:
- Так это потеря памяти после травмы?
- Меня обнаружили в Тверской области, в частном доме. Хозяева, алкоголики и наркоманы, сказали, что нашли меня в лесу с проломленной головой. Привезли к себе и пытались вылечить. У них, видите ли, был целый двор рабов, которые на них гнули спину. Один сбежал и привел туда полицию. Так меня и вызволили. Отправили в больницу в Москву.
- А почему вам тогда не дали новое имя?
На щеках женщины появился едва заметный румянец.
- Оказывается, по закону новое имя можно дать только подброшенному ребенку. А взрослый в прошлом мог быть кем угодно, например, преступником. Даже если в базе данных нет его отпечатков, это еще ничего не значит. Меня сразу проверили по линии разных ведомств — военных, ФСБ. Рассылали фотографию по регионам России, запускали информацию по социальным сетям, поднимали сводки по всем пропавшим без вести. Без толку.
- Вы семнадцать лет так живете? – Антон все никак не мог осмыслить ситуацию. - А где вы живете, простите меня за нескромный вопрос?
Женщина, которой, по его писательскому мнению, имя Ольга совсем не подходило, тяжело вздохнула:
- В приюте. Однажды, когда я серьезно заболела, деньги на мое лечение собирали через благотворительный фонд. Ведь страхового полиса у меня тоже нет. И поехать я могу куда-нибудь лишь на автобусе или электричке. Я делала все, чтобы разбудить память. Применяла разные методики, выучила два иностранных языка… Ничего не помогло. Все это очень грустно. Иногда перед сном, когда я выключаю свет, ощущаю себя бестелесным призраком.
Антон подумал, что, вероятно, именно это ощущение и придает ей вид человека, в котором едва теплится жизнь. Хрупкая, с прозрачной кожей и светлыми волосами, она сидела, почти не шевелясь. Ладони лежали на столе, одна на другой.
- На работу, как я понимаю, вас тоже не берут, - Антон преисполнился сочувствия. – Без документов.
- Да, работаю в том же приюте, где живу, что называется, за еду. – Она встрепенулась, как птичка, на которую упал утренний луч света. – А мне бы так хотелось знать, кто я! Полицейские направляли меня к неврологам и другим специалистам, но те оказались бессильны. Ретроградная амнезия, так это называется. Господи, извините, что я вам все это рассказываю… Мне неловко.
Антон задумчиво посмотрел на нее, потом сказал:
- Разрешите, я отвлекусь на звонок? Давайте, я вам пока еще чаю налью.
Он специально не ушел, чтобы она слышала весь его разговор своими собственными ушами.
- Алло, ма! Привет, это я. Можешь говорить? Слушай, я тут познакомился с одной женщиной, ей очень нужна помощь. У нее ретроградная амнезия. Уже семнадцать лет она не может вспомнить, кто она и откуда. По закону ей даже паспорт не положен, представляешь? Да, именно. Семнадцать лет. Хорошо, а когда?
Он оторвал телефон от уха и спросил у Ольги, которая держала чашку возле губ, но не пила, а во все глаза смотрела на Антона.
- Хотите попробовать еще раз? Все вспомнить?
Ольга кивнула.
- Сейчас у вас есть время?
Она снова кивнула.
- Ладно, ма, мы скоро приедем.
Уже в машине он принялся объяснять:
- Не волнуйтесь, моя мать – дипломированный врач, хирург. Долгое время работала по специальности. Ее коллеги стали замечать, что она обладает даром исцеления. Да-да, не смейтесь!
- Я не смеюсь, - прошептала Ольга, которая неожиданно начала мелко дрожать.
- Весть о ее даре разнеслась мгновенно. Больницу стали осаждать страждущие, и маме пришлось уволиться. Теперь у нее частная практика, очередь – на годы вперед, - похвастался Антон.
- Но… Антон! У меня ведь совсем нет денег.
- Людям в чрезвычайных обстоятельствах в нашей семье принято помогать бесплатно, - ответил тот так спокойно, что Ольга мгновенно перестала нервничать.
Пока они ехали, Ольга даже немного оживилась, как больной, который, уловив запах еды, впервые за долгое время ощутил голод.
Мать Антона вела прием в таком красивом и ярко обставленном помещении, что у посетителей, переступивших порог, невольно поднималось настроение. Все здесь было светлым, шторы на окнах казались воздушными, лампы под потолком нарядно сияли.
- Алла Борисовна, - представилась целительница, пожав руку Ольге и поцеловав сына в подставленную щеку.
Когда Антон учился в средней школе, классу задали сочинение на тему «Моя мама». Он написал: «Моя мама врач, но все думают, что она балерина. Потому что она очень тонкая. Мама мало ест и мало спит, зато много работает. Она совсем не боится крови и никогда ни на кого не кричит. У нас с папой в шкафу есть всякая одежда, а у мамы только платья. Она говорит, что не гусар, и никогда не станет носить штаны. Платья у нее красивые, поэтому мы с папой не против».
Похожая на балерину Алла Борисовна с тех пор мало изменилась. Длинные и легкие каштановые волосы она расчесывала на прямой пробор и укладывала в аккуратный пучок на затылке. Большие темные глаза могли заворожить так же, как и красивые, очень выразительные руки.
- Мам, Ольга о тебе никогда не слышала, поэтому кредит доверия нулевой. Это ничего?
Алла Борисовна ободряюще улыбнулась.
- Ничего, Антоша, мы разберемся. Можешь пойти в мой кабинет, кофеварка работает, в темной банке кофе, я только что смолола. Бурбон Сантос, Бразилия, ты любишь.
Антон уже и забыл, сколько у матери помощников – они сновали по коридору, отвечали на телефонные звонки, что-то распечатывали, кого-то о чем-то оповещали. Он шел и со всеми здоровался. А, устроившись в кабинете с чашечкой кофе, понял, что ужасно нервничает.
Сострадание было его проклятьем. Из-за него он постоянно ввязывался в какие-то дикие истории, которые, как это ни странно, чаще всего заканчивались хорошо. Наверное, потому, что Антон любил доводить всякое дело до конца.
Он надеялся, что сейчас тоже все закончится хорошо. Мать никогда никого не пускала на свои сеансы; оставалось только ждать. Антон снял с полки научный журнал и углубился в чтение.
Наконец, дверь кабинета распахнулась, и появившаяся на пороге Алла Борисовна довольно задорно заявила сыну:
- Что ж, мы выпустили джинна из бутылки! - Помедлила и добавила: - Она все вспомнила и уверяет, что ее хотели убить.
Продолжение рассказа: