Была, конечно, ссора с сыном. Он, конечно, за свою Лариску стоял горой. И за то, что в квартире, между прочим, прописан – тоже. Не разговаривали десять дней. Лариска не являлась домой все это время.
Валентина молчала. Держала дистанцию. Неужели смылась Ларка? Или выгнал ее Коля? Как спросить? Не выдержала. Спросила.
Николай не желал отвечать. Пыжился и отворачивался.
- Да ведь беспокоюсь, болван!
Николай – руки в брюки, на лице – вселенская печаль.
- Ушла в общежитие. Спасибо, мамочка!
Тоже ушел, хлопнув дверью.
- А и фиг с вами, - рассудила Валентина, потянулась с удовольствием и приступила к генеральной уборке.
О! Какое же это наслаждение – быть одной. Она раскрыла все окна, сняла шторы, отдраила от грязи полы, стены, выстирала все, что можно выстирать, чтобы выгнать из квартиры ненавистную табачную вонь. К ночи квартирка, легкая, чистая, притихшая, сияла прозрачной голубизной стекол и зеркал. Вздохнула влажным полом, накрахмаленными занавесками и вновь ожившими фиалками.
***
Татьяна Николаевна обожала фиалки. Они у свекрови жили везде, только что под кроватью их не было. Валя постоянно натыкалась на эти пушистые лиловые цветы. Свекровь собралась в гости к сестре, в Красноярск, за три тысячи вёрст от их города. Приказала поливать фиалки. Её не было дома три месяца. Какое счастье! У Саши и Вали – целых три месяца свободы! Они упивались свободой! Наслаждались ею!
И совсем забыли про фиалки.
Татьяна Николаевна вернулась из гостей. Молодые успели навести порядок. Скандалили, психовали, но кое-как справились. И обнаружили, что фиалки… Тю-тю. Со страху залили холодной водой эти чертовы цветы, устроив в горшках болото. Татьяна Николаевна взглянула на покойников и чуть сама покойницей не стала. Вале ничего не оставалось, как схватить Сашку за руку и уехать к родителям… Потом они жили в семейном общежитии. Потом ждали новое жилье. От завода получили замечательную квартиру. Радовались! Как они радовались…
А потом случился девяносто первый год. В девяносто втором развалили завод, сократили Сашу и отобрали квартиру. Оказывается, в ней можно было жить, пока ты заводчанин. Свекровь приняла их к себе. Обнимала и плакала.
- Горемычные вы мои! Ну что вы! Да и Бог с этой квартирой, живите спокойно! Три комнаты я на семью заработала: и Колюшке место есть, и я при Колюшке, и вам – утешение…
***
И только Валентина собралась заварить себе чайку, в дверь вломился Колька. Он пыхтел, сопел, ворошил в шкафу свои вещи, собираясь куда-то очень основательно.
- А! Уже полы намыла? Надеюсь, не ключевой водой? – язвительно заметил он.
Валентина решила упустить его колкости из вида.
- Ты уезжаешь?
Николай тряхнул челкой.
- Нашел квартиру. Копейки стоит. Думаю – справимся. Лариске понравилась, главное.
- А кто сдает?
- Мужик с работы предложил. Его бабки квартира. Бабусю к себе поселил. Продавать хату пока не хочет. Нормально.
Валентина вздохнула облегчённо. Наконец-то Коля начал взрослеть. И Лариска не артачится. Пусть теперь хоть на ушах стоят – ей, Вале, все равно. А может получиться наладить с ней отношения?
Как знать. Симпатии к девушке пока не возникало. А нужна она, эта симпатия? Это выбор сына. Взрослого человека, избалованного мамой. Его все устраивает, чего и переживать? Любить невестку никто не заставляет, а вежливой Валя быть умеет. Бог с ними.
***
Валя была отличной свекровью: она никогда не вмешивалась в Колькину жизнь. Не приходила к ним в гости, не названивала, не интересовалась чужими кастрюлями и конфетными обертками. За год ребята забежали к ней всего один раз: поздравить с восьмым марта. Вручили какие-то ободранные мимозы. Чмокнули в щечку и убежали. Это было обидно, но Валентина заставила себя не обижаться – проявили внимание, и ладно.
Лариска поправилась. Полезла во все стороны, как квашня.
- Ребята, вы случайно не? – аккуратно спросила Валентина.
Лариска вспыхнула, покраснела…
- Ест, как не в себя, - буркнул Коля, зубы хорошие. Как мясорубка.
И сказал он это с такой злобой, что Валентине стало стыдно за свой вопрос. А в Ларискиных глазах закипели слезы обиды. Ну вот, началась у деток семейная рутина… Она постаралась смягчить разговор:
- Да вы заходите, у меня и тортик есть.
- Не, спасибо, мы пойдем. В гости торопимся, - спешно отбрыкалась Лариса.
Ну… В гости, так в гости. «Толстушка, правильно тебя Колька гоняет. Вообще ума нет, при матери такое», - ворчливо подумала Валя.
В другой раз дети пригласили в гости ее. Валя не хотела идти. Но ведь это родные люди. Приглашают. Пора, пора общаться. Кризис притирки миновал. Она купила к чаю какие-то вкусняшки, нарядилась, с трудом поднялась на пятый этаж. Запыхалась даже.
Открыл дверь Николай. Обнялись. Он снял с матери пальто. Лариса суетилась на правах хозяйки. Она была в ситцевом халатике, который ужасно сидел на теле, потерявшем девичьи очертания. За Лариску стало обидно. Да и за Николая – тоже. Такой красивый парень, а рядом с ним такая неопрятная девушка. Впрочем, это их проблема.
В маленькой однокомнатной квартирке было чисто и уютно. Понятно, обстановка могла быть и лучше – старенькая мебель, дешевенькие обои. Ну и что? Наживут. А если не наживут, то правильно делают. Чужое жилье, какой смысл его украшать? Однако занавески новенькие, и коврик на полу свежий. И куревом не пахнет – на лоджии, наверное дымят.
Валентина прошла в комнату и увидела незнакомую женщину. На вид – ровесницу.
- Здравствуйте! – она радушно поздоровалась.
Мама Лариски. Хороша!
Надежда Николаевна была, чудо, как хороша. Полноватая брюнетка с гривой густых волос, с расписными бровями, смуглым румянцем на щеках, красиво очерченным ртом. Такой тип – Кармен. Полнота ей шла, в отличие от дочери, светловолосой и светлоглазой, дочку она делала простоватой сельской жительницей.
Стол был накрыт прямо в комнате. И накрыт неспроста – намечался серьезный разговор, коли дети матерей решили свести. И темой разговора была, конечно же, беременность Лариски. У Валентины ёкнуло сердце – вот и кончились цветочки. Ягодки начались.
После ошеломляющей новости, не обрадовавшей ни ту, ни другую стороны, начались разговоры о законном браке. Надежда Николаевна была умна и практична: решительно отмела хотелки Лариски:
- Свадьбы устраивают люди, у которых денег куры не клюют. Ау тебя, Ларка, скоро живот вырастет. Ну куда тебе свадебное платье? Какие гости? Какие праздники? Посидим в тесном кругу, и будет.
Этим двоим хотелось погулять в ресторане Коли. Мол, арендной платы не начислят.
- А зачем? Все равно потратите немалые деньги, а вам они сейчас нужны! – Ларискина мать безапелляционно громила своими аргументами смутившуюся пару.
Валентина поняла – Надежду Николаевну обухом не перешибешь. Не тот коленкор. Жох-баба. И, главное, Колька ее слушается. То-то сбежала Лариска от такой генеральши.
Вот, если честно, спокойнее стало на душе.
Валя подружилась с Надеждой. Подружилась крепко – такую подругу сам Бог послал. Она казалась всем основным стержнем, на котором и продержался рыхловатый брак Лариски и Коли, как держатся колечки в детской пирамидке.
А тогда у Вали в голове еще мысль пронеслась: «Жалко, что сватья в другом городе живет. Она бы обоих научила «Родину любить».»
Жизнь побежала своим ходом. Молодежь, сыграв скромную, но очень веселую свадьбу (заказали столик в Колином ресторане, избежав бессмысленного банкета на сотню гостей), приготовилась рожать.
Тут, конечно, Валентина суетилась. И Надя помогала. Скроили на пару несколько распашонок, шапочек навязали, носочков. Одеяло (натуральная стеганая овчина) сватья приготовила. Колька коляску купил. Валя новые обои поклеила. Все при деле. Все привыкли к мысли, что скоро семья увеличится, и уже ждали нового члена этой семьи с нетерпением. Лариска подурнела из-за беременности. Плакала. Не хотела смотреться в зеркало. Боялась умереть при родах. Мать не разрешала дочери мыслить негативно. А свекровь, тайком от Нади, жалела.
Коля вкалывал от зари до зари. И благословлял имя тещи, не позволившей ему, дураку, брать кредит на свадьбу. Сидели бы сейчас на бобах. У него и так на сердце было неспокойно. Лариса стала мнительной и плаксивой. Порой жена очень его раздражала, но раздражение улетучивалось при взгляде на ее живот. Чудо ведь – ходит смешно, переваливаясь уточкой, носит его ребенка. Его собственного, с ручками и ножками, живого. А ведь была мысль, поганая такая мыслишка – отправить Лариску на аборт, а потом взять и смыться. Любовь прошла, завяли помидоры.
Поводов хватало. И это дурацкое «мама была права» стало как никогда актуальным. За*ранка, неумеха, в быту никакая Лариска умудрилась внушить к себе отвращение. А потом разъелась до восьмидесяти килограммов. Неприятно ведь. К нему в ресторане такие девахи клеятся. А дома ждет такой вот крокодил – стыдно на улицу выходить.
А он хотел с ней жить. Она ему понравилась: веселая, находчивая такая. Улыбчивая. Все можно простить. Не получилось. Они много скандалили в последнее время. Устраивали безобразные сцены. И хорошо, что этих скандалов не видели их матери: они дрались, били посуду, безобразно ругались, ненавидели друг друга.
А потом она сжималась в трогательный комочек и плакала. Коле было стыдно. Чего привязался? Сам каков? Такой же за*ранец, если честно. В армии за такие дела морду бьют и по полу побитой мордой возят. А как отслужил, дома увидел маму и расслабился.
Начали учиться жить заново. С нуля. Учились мыть посуду. Потом Коля учил Ларису готовить обед. Как положено, как его самого учили. Решили бросить курить. Бросили, хотя было несладко, и Николай рычал на Лару, как бешеная собака. Ей доставалось тогда. Коля постоянно придирался к ее лишнему весу. Придумали легкую диету. Лариска готовила блюда по Колиным рецептам. И не могла наесться – постоянно ходила голодная. Потом уже выяснилось – почему она голодная. Коле стало жалко несчастную Лариску. И опять сделалось стыдно за себя: идиот какой-то, а не мужик.
Живот рос, рос и ребенок, зародившийся в нем. Росла и любовь Коли к Ларисе. Непонятная любовь. Без страсти. Теплая на ощупь, спокойная, как пушистая старая кошка. Что-то такое щемило в груди, ёкало под сердцем, надвигалось приливами нежности, восторга и нетерпеливого ожидания.
Лариса мурчала на кухне, пока чистила картошку. Накрывала на стол и усаживалась напротив – очень любила смотреть, как Коля ест. Есть не хотелось – работа сытая, но он ел. Это был какой-то особенный ритуал, который следовало исполнять неукоснительно, иначе сломаются хрупкие жизни: Колина, Ларискина и еще одна малюсенькая – жизнь малыша.
На кухне тикали старые, покойной хозяйки ходики. Тихонько насвистывал чайник. А полные плечи разрумянившейся Ларисы светились изнутри странным светом, вроде как кто-то лампочку зажег.
- Ты чего так смотришь? – спрашивала жена Колю.
- Ничего. Просто люблю.
***
Валентина все-таки была права – вмешиваться в жизнь молодых не стоит. А «стерпится-слюбится» - не простые слова. Стерпелось и срослось у нее с невесткой. Незаметно, исподволь, ненавязчиво. Когда появился маленький Шурик, и Валентина увидела его в первый раз, впервые пришло и понимание сакрального слова «семья». Семь я – где каждое "я" нуждается в любви. В настоящей, а не понарошной любви. Валя расцеловала усталую Ларису. Обняла сына. И взяла внука на руки. С того самого дня их «я»: Ларисы, Николая, Нади, внука и Вали скрепились самым сильным в мире клеем, взаимной любовью. Святой любовью без границ.
В квартире Валентины Михайловны устроен такой кавардак, что просто ужас. Шурик играет с бабушкой в прятки, и потому все кругом валяется: подушки, думочки, безделушки, игрушки, покрывала и всякая дребедень. Оторван хлястик от бабушкиного пальто. Перчатки и носочки «разбежались» по комнатам. Бабушка Валя приставляет пальцы к голове и изображает то ли козу, то ли минотавра. Шурик хохочет звонко. Им обоим весело – у них обоих выходные и настоящая свободная свобода, которая вдруг заканчивается с пришедшей за сыном матерью.
- Валентина Михайловна, ну зачем вы его так балуете? Мало мне одного оболтуса? – сердится красивая Лариса. В ней много женственности. За пять лет она здорово похорошела.
Хулиганка баба Валя и обормот Шурик затихают и прячут глаза. Они тут весело нашкодили и боятся признаться в этом строгой маме Ларисе. Лариса распекает их и сокрушается. Как старенькая бабулька.
«Ну чего она такая злая?» - не понимает Шурик, - «Как скучно всегда слушаться взрослых»
Он поглядывает на бабушку. Вот кто самый классный! Лучше папы, лучше мамы, даже лучше бабы Нади немножко!
***
- Когда-нибудь и Шурик станет большим и назовется Александром. И он тоже когда-нибудь приведет в родительский дом юную девушку. Вот Лариску инфаркт хватит, - Валентина смотрела в окно на удаляющиеся фигурки близких ей людей, - воображаю, как она будет страдать и изображать из себя приличную тётеньку.
Она размечталась о том, как красная от гнева Лариска позвонит ей и начнет разоряться о приличиях и неприличиях. Потом будет рассказывать, «как ненавидит эту девку». Ага. Конечно.
Посмотрим…
***
Татьяна Николаевна уходила долго, тяжело. Валентина не отходила от свекрови. В последние свои минуты Татьяна вдруг сжала руку невестки в своей холодеющей сухонькой руке.
- Валюшка, Валюшка… Дорогая ты моя…
Автор: Анна Лебедева