Опытный священник уже больше тридцати лет окормлял свою паству в местной церкви. На воскресную службу отца Фёдора приезжали из соседних деревень, а его бурная деятельность вышла далеко за пределы села. Батюшка был готов дать совет, прочитать молитву от пьянства и от беспутства, выслушать любую проблему. Давным-давно ему в голову пришла идея организовать детский хор, и теперь к нему ходило уже пятое или шестое поколение мальчиков и девочек.
Отца Фёдора и любили, и уважали. Он отвечал пастве полной взаимностью, считая каждого прихожанина своим родственником. А потому он так расстроился, увидев Лену на смертном одре. Прихожанка помогала ему в церкви: мыла окна, что-то без конца подкрашивала и обновляла. Пётр даже ревновал её к отцу Фёдору, а потому в церковь почти не ходил. И сейчас, стоя возле гроба во время заупокойной службы, тракторист переминался с ноги на ногу.
— В земной жизни христианин испытывает много боли и страданий. Но главное испытание — это смерть, великое таинство перемещения в царствие божие. Помолимся об ушедшей рабе божией Елене и зажжём в память о ней свечи, — говорил батюшка после прочтения молитв и псалмов. — Пусть найдёт она дорогу в царствие вечной жизни, а нам, смиренным рабам божьим, помогает с того света.
Сельчанам оставалось только кивать этим красивым словам. Безутешные дочери лили слёзы, а Петя только моргал. В своих мыслях он хотел, чтобы похороны поскорее закончились, и он смог бы остаться один. Потом вспомнил про поминки, и настроение тут же ухудшилось. Мало того, что такую ораву нужно домой привести, так и ещё и накормить-напоить!
Вся деревня шепталась, что это Петя до срока Лену в могилу свёл. Что мог её и побить, и обидеть, да та всё терпела. Ради детей, и чтобы в селе никто не подумал о них ничего плохого. Терпеть было из-за чего: уж очень ладные девки выросли у Лены с Петей. Тут, конечно, целиком заслуга матери, которая ради своих дочерей готова была работать от зари до зари.
У Пети профессия востребованная — тракторист, первый человек на всю округу, необходимый и зимой, и летом. Но с годами его любовь остыла, начались скандалы, ругань, взаимные упрёки. Раз в месяц к ним участковый приходил — не реже. Да всё без толку: взрослого мужика уже не изменить и не переделать. Сейчас Пётр, стоя со свечкой, корил себя.
— Не высказал ей всё, — думал тракторист. — Не простился по-человечески. Всё думал — оклемается, встанет. А она вот как — не встала. Ушла Ленка моя, одного оставила!
Запоздалое раскаяние бередило душу, и он даже не мог подобрать слов для него. Теперь смотреть на свою благоверную в гробу ему было боязно. Вдруг она теперь знает все его секреты? Вдруг с того света будет не путь его указывать, как говорит священник, а мстить? Панихида всё никак не заканчивалась. Казалось, не только Пётр устал, но и другие односельчане, что пришли с Леной проститься. Как вдруг — дверь в церковь отворилась, и на пороге показался ещё один человек. Петя начал пристально вглядываться в него, и ужас в его душе стал ещё сильнее.
— В такие моменты мы обязаны оставаться едиными, — говорил отец Фёдор. — Елена оставила после себя прекрасное наследие: трое деток, что пришли помолиться о её душе, красивый дом, в котором всегда помнили Слово Божие. В своём искреннем труде Елена…
Священник вдруг замер на полуслове, посмотрев на гостя — и перекрестился. Память у него была прекрасная, а потому он прекрасно помнил этого человека, которого отпел тридцать два года тому назад. А Петя и вовсе зашатался и рухнул наземь — в обморок. Света плакала и билась в истерике от ужаса, что сошла с ума. А потом — вдруг бросилась за дверь с криками. Как минимум двое сельчан последовали её примеру, но они ушли тихо.
А гость, как ни в чём ни бывало, подошёл к гробу, положил на грудь Елены большой букет гвоздик и перекрестился. Вздохнул. Батюшка ещё раз вгляделся в гостя и снова осенил пространство перед собой знамением. Петю приводили в чувство — давали понюхать нашатырь, от чего он тут же начал кашлять. Лёша подошёл к таинственному гостю поближе, посмотрел в лицо.
— Он! — с улыбкой сказал местный. — Точно он!
— Нет, — покачал головой мужчина. — Вы меня с кем-то путаете. Я к своей знакомой на похороны пришёл.
Лёша так и замер, как громом поражённый: он или не он? Вроде, лицо знакомое: это же они вместе в детстве ходили на речку рыбачить. Но уверенность, с которой мужчина отмёл его предположение, обескураживала. Всё-таки показалось? Только отец Фёдор сохранил присутствие духа. Увидев, что Пётр пришёл в себя, батюшка кивнул головой грузчикам — и те взяли гроб и понесли его в микроавтобус. Последний путь ещё предстояло закончить.
Оказалось, что юного Петьку смерть Василия занимала не меньше, чем Лену. Хотя он никогда не говорил этого, но юный военный ему очень нравился. Он смотрел на его форму, на его выправку — и мечтал быть таким же. Но в Петином роду преобладали совсем другие гены. И дед, и сын, и отец были невысокими, но очень коренастыми.
— Вот ты веришь, что он так взял — и утонул? — спрашивал будущий муж. — Он же плавал, как твой кит!
— Не знаю, — отвечала Лена. — Честно, не знаю.
Сразу ей Петя не нравился от слова совсем. Казалось, что он во всём проигрывает Василию. Говорит, что думает — причём без лишних размышлений. Напрочь лишён манер. Ругается со своим отцом и дедом, на чём свет стоит, а один раз они даже подрались, все втроём. Никогда не говорил ей ласковых слов, не делал комплиментов.
Но плюсов тоже хватало. Во-первых, всё семейство обожало работать. С утра до ночи они где-то пропадали, но в доме деньги водились, и жили её новые родственники очень зажиточно. Во-вторых, умели они решительно всё, а главное — всего хотели. Петин отец всеми правдами и неправдами смог разжиться собственной «Ладой». И теперь они втроём только и обсуждали, что устройство автомобиля — да ещё на своём непонятном мужском языке.
— Я вот думаю, что Васька утонуть не мог, — снова начинал Петя. Казалось, что других тем для разговоров у него не существует. — И знаешь, почему?
— Нет, — отвечала Лена.
— Да там утонуть невозможно! — продолжал Пётр. — Дно ровное — ни коряги, ни водоворота. А Васька-то не пьёт, между прочим. За здоровьем следит, наверное.
В его устах это звучало как упрёк. В Петиной семье от алкоголя отказываться было не принято. И водку пили почему-то не рюмкой, а стаканом. Но девушке на тот момент казалось, что она сможет перевоспитать своего будущего мужа и отвадить его от спиртного. Надо только объяснить, что водка до добра не доводит. И если уже пьёшь, то по чуть-чуть, а не пока на землю повалишься.
— Не пил, — поправила его Лена и многозначительно добавила: — Между прочим, не такая уж плохая привычка. Ты же помнишь, какой он высокий был? Это потому, что не пил и не курил.
— Мне ужо расти поздно, Ленок, — хохотал тракторист. — Только если вширь. Может, его того? — говорил Пётр, приглушая свой могучий голос. — Утопили?
— Не говори ерунды! — отвечала Лена и краснела. Придёт же такое в голову её жениху!
— Нет, ну а что? — не успокаивался тракторист. — Ты ж видела этих трёх пиджаков?
— Ты про Васиных сослуживцев? — спрашивала девушка. — Ну, приехали проститься. Приличные люди, очень хорошие.
— Проститься, ага, приличные люди, тьфу! — причитал Пётр. — Утопили, увезли — и концы в воду. Знал что-то наш Васька, точно знал… Это я тебе дело говорю! Я к этим трём хлопцам подошёл, говорю, дайте сигарету. Так они мне в таких выражениях отказали, что аж неловко стало! Мне — неловко, представляешь, в каких выражениях отказали?
Лена сомневалась, стоит ли расписываться с Петей. Всё-таки, моложе её, неотёсанный и грубый. Зато — рукастый. Ни о чём его просить не надо — сам всё сделает. Особенно до свадьбы просить по два-три раза не приходилось. Лене сначала было неудобно, что она с Петром стала шашни крутить, а потом заметили: сельские девки на неё с завистью глядят.
И тут же решила, что муж-тракторист, да ещё с собственной пристройкой — не самый плохой вариант. Только Петина мать выглядела уж очень забитой. Обычно она с мужиками ни в какие разговоры не вступала: готовила, убирала, кормила свиней. Тихая и бессловесная женщина. Только после свадьбы Лена заметила у медали обратную сторону.
— Точно в город тебе надо? — спрашивал её свёкор, жалея собственную «Ладу». — Может, в другой раз съездишь?
— На осмотр мне надо! — говорила Лена, уже прилично беременная. — Что в животе болит и тянет.
— Ну, завтра съездим, — отвечал свёкор. Но на завтра тоже никуда не собирался.
Выпил из неё Петя и его родные и силу, и здоровье. Трёх девочек родила, на ноги поставила, а сама — будто высохла. И до поры до времени не предавала значения, что внутри всё болит, а иногда — огнём горит. Неловко ей было просить ни Петю, ни его отца о помощи.
После своей шуточной смерти Вася легко расстался со своим настоящим именем, фамилией и прошлым. Ведь, по сути, что его связывало с родной деревней? Только Лена: красивый цветок, который вырос посреди грязи. Государство оставило ему небольшой выбор: или служба, или любовь. В двадцать три года вопрос о приоритетах даже не стоял: девушек вокруг много, а столь заманчивых предложений он вряд ли получит.
— Видишь ли, — говорил полковник Фёдоров, его наставник и товарищ. — Есть такие должности, которые несовместимы с семьёй. Но жалеть ты не будешь. Получишь новый паспорт, новое имя. Будешь за границу ездить, как к бабушке в деревню. Такая честь не каждому выпадает — ой, не каждому.
К третьему курсу военного училища Василий понял: чтобы чего-то добиться на службе, нужно быть готовым выполнить любой приказ. Не задавать вопросов, не искать оправданий — а просто делать, делать любой ценой. Поэтому когда полковник Фёдоров приказал умереть, Вася только взял под козырёк. Тем более, смерть была ненастоящая.
— Это символический шаг, — говорил большой начальник, а красиво разглагольствовать он действительно умел. — Ведь кто умрёт? Сирота, деревенщина, будущий колхозник и несостоявшийся пьяница. А кто родится? Офицер советской армии, гроза врага, отличник службы!
Так Вася стал шпионом. Вернее, разведчиком: именно таким красивым словом полагалось называть советских офицеров. Умер не по-настоящему, а понарошку. Вместо Василия Глуховского, сына крестьян, на свет появился Даниил Блюхер — потомок дворян, чьи родители и бабушка с дедушкой сгинули в лагерях. Ему выдали новый паспорт, заставили выучить наизусть биографию, которой в действительности не существовало.
И пока Вася учил языки, постигал тонкости своей новой профессии, произошло страшное: СССР развалился. Сгинула советская армия, в рядах которой ему предстояло занять ответственное место. И некоторое время молодой офицер находился в замешательстве: что же ему теперь делать, как жить дальше? На помощь опять пришёл высокопоставленный наставник.
— Тут ведь какая штука, — говорил полковник Фёдоров. — Россия никуда не делась. И Россия ещё своё возьмёт. Так что ты учись, Даниил, готовься. И не сомневайся, что мы с тобой ещё послужим этому государству. Ой, послужим, сам гордиться будешь.
Опытный офицер оказался прав. Безвременье продолжалось года два-три, и за это время Вася спокойно выучил английский и французский язык, научился задерживать дыхание под водой на четыре минуты, стрелять с двух рук, не спать по двое суток. Потом Россия опять подняла голову, и обновлённому государству снова потребовались не шпионы, а разведчики.
Получается, распад Советского Союза не только не стал преградой для Васиной карьеры, но и подстегнул её. Вчерашний военный стал дипломатическим работником — серым, неприметным, ответственным клерком. Но это было лишь частью его образа. В бесконечных разъездах по Европе и Америке шпион выполнял самые разные задания.
Приходилось ему и стрелять, и от пуль прятаться. Играть бесконечные роли, примерять на себя новые образы и имена, будто костюмы. Всё у Васи получалось, а главное — ни одного провала. Сколько он жизней прожил, уже и со счёту сбился. Но у любой сказки наступает конец. Это же произошло с Васей.
Он заметил, что серьёзных заданий после пятидесяти лет ему доверять перестали. Всё, что он делал — это вёл бесконечные беседы с агентами влияния, источниками и обычными дураками, которые могли сболтнуть ему важную информацию. Писал донесения, отправлять которые стало гораздо проще. И всё ждал, ждал повышения, нового звания и высокой должности. Особенно после юбилея: Васе-Даниилу стукнуло пятьдесят пять.
— Вас вызывают в Москву, — сказали ему в российском посольстве в Федеративной республике Германии, где он работал последние пять лет.
А в секретном донесении была ещё одна вводная: необходимо явиться в штаб в течение пяти суток. Пожилой разведчик тогда несказанно обрадовался. Да, пора бы ему остепениться, осесть в родной стране. Может даже завести семью: с кем-то ведь нужно встретить старость? В свои пятьдесят пять Василий чувствовал себя энергичным и полным сил. По своей юношеской привычке, вещей он не накапливал.
А потому все его пожитки после пяти лет работы в посольстве уместились в два чемодана. Когда самолёт приземлился в Шереметьево, Вася вдруг ощутил душевный подъём. Ему казалось, что теперь он точно займёт место, которое соответствует его заслугам. Быть может, даже сможет избраться депутатом. Он приехал в гостиницу, побрился и умылся, надел свой лучший костюм — и отправился в штаб.
— Точно дадут генеральскую должность, — шептал Вася, распевая какую-то мелодию, что запомнил в самолёте. — Кабинет просторный, личного водителя. Наконец, поживу по-человечески.
Как же он ошибался…
Вася вошёл в старинную церковь, которой на её пути довелось поработать и складом боеприпасов, и амбаром. Невольно засмотрелся. Из неприглядного здания, где он провёл последние часы своей прошлой жизни, она превратилась в настоящее произведение искусства. Теперь стены покрывали росписи и фрески, всюду были иконы, алтарь, иконостасы. Всюду — золото и запах ладана. От такой красоты у него захватило дыхание.
Подойдя к гробу, он увидел её — Лену. Конечно, если бы встретил на улице, ни за что бы не узнал. Волосы — седые, лицо всё в морщинах, уголки губ опустились вниз. Как будто последние годы своей жизни она всё время расстраивалась. Подойдя к гробу, мужчина положил на грудь букет гвоздик, который привёз с собой из большого города.
«Какие цветы она любила? — вдруг подумал Вася. — Я ведь толком ничего о ней не знал…»
Всё, что осталось из воспоминаний тридцатилетней давности — это как они плавали нагишом в речке, а потом — согревали друг друга собственным теплом. Как вместе варили раков. Как прятали от всей деревни свою первую любовь. Вася тогда раз двадцать обещал ей жениться, но обманул. Мысли его в те годы летели далеко вперёд, за пределы их деревни и даже государства.
— Это он, — услышал Вася шёпот. — Точно он!
Но воспоминания и вид любимой женщины в гробу так зацепили его, что мужчина перестал обращать внимание на то, что происходит в церкви. Из оцепенения его вывел лишь громкий шум — это какой-то простецкого вида мужик в пиджаке рухнул на землю. Василий пригляделся: Петька! Совсем не изменился, только обзавёлся небольшой бородой.
— Это он, Василий, — донеслось до гостя как будто в полусне. В его сторону бесцеремонно тыкал пальцем ещё один мужичок. Лицо его было знакомо, а вот имя вспомнить не получалось.
— Вы меня с кем-то путаете, — злобно прошептал Вася. — Я пришёл проститься со своей знакомой.
— Ты это? — не унимался мужичок. — Ну, говори, ты?
— Извольте в церкви вести себя прилично! — прошипел Василий. — Проявите хотя бы долю уважения к умершей!
Отец Фёдор одобрительно закивал головой. Его Вася не узнал, ведь во время последней их встречи тот был ещё совсем юным. Время будто увеличило батюшку в размерах. Он пробасил что-то ещё, сделал жест рукой — и грузчики взялись за гроб. Вот так хоронили его первую и единственную любовь — быстро, украдкой.
— Родственники сопровождают покойную, — произнёс священник. — Ежели нездоровится, можно передохнуть. Слышишь, Пётр? Говорю, отдохни, приди в себя.
Но безутешный вдовец его не послушал, хотя тому очень хотелось перевести дух и немного прийти в себя. Ещё раз посмотрев на Васю пристальным взглядом, Пётр тоже пошёл возле гроба — помогал его нести. Гостя не покидало ощущение, что всё село узнало его. Что тридцать два года назад они слишком топорно разыграли эпизод смерти. Но угрызений совести Василий по этому поводу не испытывал.
Он уже жалел, что перед поездкой в родную деревню не надел парик или не загримировался до неузнаваемости. Но отсутствие маскировки несло определённый смысл: он хотел предстать перед Леной собой, настоящим. Его расстроила не только её смерть, хотя с этим тяжело было смириться. Нет, вид первой любви стал настоящим ударом.
Кто-то словно выпил из неё всю жизнь, и вместо юной красавицы, какой он её запомнил, в гробу лежала старушка. Василий горько выдохнул. Сейчас он вернётся в свою машину, заведёт мотор, включит музыку — и уедет отсюда. Теперь уж точно навсегда. Начнёт новую жизнь: пятую или шестую, он уже сбился со счёту.
От службы у него осталась гордая выправка, которая точно поможет ему сохраниться и не пропасть. Вдруг бывалый разведчик увидел Лену — живую, молодую и красивую — и похолодел. И почувствовал, как шатается пол у него под ногами, но усилием воли удержался.
Интересно ваше мнение, а лучшее поощрение — лайк и подписка))