Речь — высшая психическая функция. По степени её сформированности мы судим об уровне умственного и психоэмоционального развития ребенка.
Все беспокоящие меня вопросы касательно речи моего сына не вместить в формат одной статьи (либо это будет сухая поверхностная история), поэтому в рамках цикла статей о речевом развитии детей с различными ментальными нарушениями хотела бы осветить/обсудить все волнующие речевые моменты.
Планирую затронуть следующие темы:
🔎эхолалии,
🔎умение задавать вопросы и отвечать на них,
Как я уже писала в более ранних статьях, Леонид не был неговорящим ребенком. К 3,5 годам (момент обнаружения задержки) в его арсенале был довольно внушительный словарный запас. Все слова, необходимые ему в его жизни на тот момент, он знал: предметы мебели, основные цвета, животные, игрушки, продукты питания и т.д. Но эти слова не образовывали никаких словосочетаний или предложений.
Как только было подобрано правильное лечение, введены ограничения на ТВ и гаджеты, начаты занятия с дефектологом и системные занятия дома, речь стала больше походить на человеческую.
Но! Меня настораживал один странный момент. Тогда я даже еще не знала, как называется это явление. Сын как будто разговаривал сам с собой. Часто цитировал фразы из мультиков, песен, книг, высказывания воспитателей из садика, фрагменты моей речи или речи мужа. Ключевой момент — совсем не в контексте текущей ситуации. А просто так.
Казалось бы, заговорил! Сразу предложениями, а то и целыми пассажами! Радуйся, мать! Но мать нутром чуяла, что это совсем не вариант нормы. Нутро не подвело.
Так к нам пожаловали отсроченные эхолалии. Лишь спустя какое-то время я узнала, как называется эта неприятная история.
Тема эхолалий, на мой взгляд, самая неприятная в речевом развитии. Эхолалия сразу показывает «товар лицом» — выдает все проблемы. Этого пугаются и сторонятся как взрослые, так и дети. Что греха таить, мне тоже было бы некомфортно рядом с человеком, который говорит сам с собой непонятно о чем.
Первые пару лет с момента начала лечения и реабилитации его речь просто изобиловала этой напастью. Он цитировал всё и всех: рекламу, сказки, фразы детей, воспитателей, родственников.
Никаких вразумительных ответов от врачей и коррекционных педагогов о том, как избавиться от эхолалий, я не получала. Несмотря на проблему с эхолалиями, Леонид всегда демонстрировал хороший прогресс в развитии по всем фронтам, поэтому оставалось только ждать, верить в лучшее (и немножко в «израстётся»), продолжать работать не покладая нервов, денег и рук.
Прогресс хорошо виден издалека. Неделя, месяц, полгода — трудно вычленить какие-то серьезные успехи коррекционной работы. А если сделать выборку по результатам за 2-3 года, то можно сформировать приличный аналитический отчет на тему «успешного успеха».
Леонид в коррекции 5 лет. Из них первые пара лет — неконтролируемая эхолалия в стиле «что вижу, то и пою (но потом, отсроченно)». Последующие год-два — диапазон эхолалий сильно сужается до каких-то особо ярких моментов (чьи-то эмоционально окрашенные фразы, цитаты из наиболее любимых мультиков, книг). Последние пара лет — эхолалии возникают только на фоне определенных сильных эмоций (как правило, негативных).
Самый яркий пример. Когда мы только переехали в СПб 2,5 года назад, мы очень долго ждали место в государственный коррекционный детский сад. Всё это время, пока ждали, водили его в частный коррекционный детский сад. К слову, чудесное место!
Там была девочка Саша. Она же Шура. Она же Шушуня. Я бы не додумалась так назвать Сашу. Но все её именно так и называли — Шушуня. Леонид воспылал к Шушуне трепетными романтично-дружескими чувствами (по словам воспитателей, наблюдавших за их общением). Но выразить это мог почему-то только одной фразой «я ударррррю девочку Шушуню!!!». В саду значит он с ней — не разлей вода, а дома повторяет нам, что хочет её ударить. Воспитатели уверяют, что в тандеме «Леонид и Шушуня» никто никого не бьёт. Но фраза в его устах звучит всё чаще. По поводу и без.
Прошли 8 месяцев посещения этого частного сада. Мы ушли в государственный. Распрощались с Шушуней, но не со словесным желанием её ударить. В новом саду по первости меня спрашивали, мол, кто такая Шушуня и почему Леонид постоянно хочет её ударить?
Про Шушуню в нашей семье давно знают все. Уже и подшучивали, мол, влюбился парень, по-другому выразить не может, и запрещали ему так говорить. Но постепенно я поняла, что в этой фразе от самого образа Шушуни уже ничего не осталось.
За годы Лёниного желания «ударить девочку Шушуню» я поняла, что он говорит так, когда расстроен, когда нервничает, когда обижен, разочарован. И это касается практически всех оставшихся эхолалий.
Только по первости кажется, что это бред и ерунда, но со временем понимаешь, что каждая эхолалия — некий сигнал от ребенка ко взрослому. Сигнал о сенсорной перегрузке, о возросшем градусе возбудимости, которую он не в силах контролировать, сигнал о помощи, просьба обратить на него внимание, желание пообщаться.
Наш нынешний нейропсихолог виртуозно раскручивает Леонида на полноценный диалог, как раз таки зацепляясь за любую его эхолалию. Я так не могу. У меня терпения и выдержки не хватает. До сих пор мысленно бью себя по рукам и по губам, когда ругаю его за эхолалии и требую «прекратить говорить ерунду».
Подытожим. С годами лечения и коррекционной работы эхолалий становится меньше. Это факт. Оставшиеся несут в себе больше контекста и смысла (хотя бы для нас как для родителей). Ругать за них — действительно бессмысленно. Пытаться взять их за основу в выстраивании диалога с ребенком — дело трудное, но важное и полезное.
Буду рада вашей обратной связи по вопросам, связанным с отсроченной эхолалией.