Всем привет, друзья!
«В ночь на 8 августа группа бомбардировщиков ДБ-3 авиации Балтийского флота под командованием полковника Е. Н. Преображенского, вылетевшая с острова Сарема, произвела первый налёт на Берлин».
Из «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 — 1945 гг.»
Это короткое сообщение, переданное по радио в августе тяжёлого сорок первого, было не только вестью об одном из шагов на пути к окончательной Победе над фашизмом. Ещё в июле Геринг на весь мир хвастливо заявил, что, если хоть одна русская бомба упадёт на столицу третьего рейха, он готов называть себя Мюллером, самой распространённой фамилией в Германии.
Бомбовые удары по Берлину, произведённые группой бомбардировщиков авиации Балтийского флота под командованием полковника Евгения Преображенского, имели большое военно-политическое значение, так как разоблачали лживые утверждения гитлеровцев о том, что советская авиация уничтожена.
И вот 30 лет спустя я беседую с участниками первой бомбардировки Берлина, записываю рассказ из крупиц их воспоминаний о той далёкой ночи первого налёта.
...В двадцать часов тридцать минут техники начали прогревать моторы. Штурманы ещё раз проверили приборы. Оружейники и стрелки подвешивали бомбы, размещали в самолётах коробки с пулемётными лентами.
Солнце клонилось к западу, но было ещё светло и по-дневному жарко, а неполная луна уже выскочила на востоке, зацепилась рогом за ветви елей. Было дремотно и тихо, словно не было нигде никакой войны. И вечно стояла эта тишина, и нигде не рушились от снарядов и бомб дома, и не падали люди, и ничто не тревожило мир.
В 21.00 полковник Преображенский поднял свой самолёт в воздух. Внизу на старте тусклыми светлячками мигали сигнальные огни. Оттуда срывались и врезались в темнеющее небо тяжёлые тела машин.
Самолёты сделали прощальный круг над аэродромом.
Курс — на Берлин!
Со всех сторон машину обступает мутная облачность. Ничего нельзя рассмотреть ни внизу, ни вверху. Кислородные маски и стёкла очков покрылись морозной коркой. Полковник пытается соскоблить эту морозную коросту карандашом, но на стекле остаются только царапины. И Преображенский снимает маску, греет её своим дыханием. К горлу подступает тошнота, темнеет в глазах, холодный пот струится по лицу. Флаг-штурман полка Пётр Хохлов снял меховые перчатки, в которых неудобно работать с приборами.
Шли на максимальной высоте, потому что нельзя было опуститься ниже, нельзя было рисковать. И лучше всего была, конечно, эта тяжёлая туманная дорога между слоями туч.
Майор Михаил Плоткин вёл свой самолёт в правом пеленге от командира. Ему уже был знаком этот маршрут. Несколько дней назад он летал по нему в разведывательный полёт. Летал с полным боекомплектом и приказом вернуться на свой аэродром, не сбросив нигде ни единой бомбы.
Погода за последние дни испортилась, и лётчики радовались этому. Правда, лететь стало значительно труднее. И как Плоткин ни старался не потерять командира из вида, густая облачность скрыла их друг от друга. Потерялись в темноте и другие самолёты. Радиосвязь между экипажами и Большой землёй была запрещена. Единственную радиограмму мог дать только радист флагманского корабля Кротенко, но и то лишь после выполнения задания.
Штурман дал курс. Плоткин кивнул, дескать, понял. Он и сам знает этот курс наизусть, видит его с закрытыми глазами. Так же отчётливо представляет расположение улиц и кварталов столицы фашистской Германии, знает, где находятся основные военные объекты Берлина. Недаром же он в последние дни столько «путешествовал» по Берлину. Правда, с помощью карты.
Самолёт набирает высоту. В кабине всё холоднее. Всё меньше кислорода. Впереди — серые облака и радуга в глазах. Уже трудно поднять руки к приборам.
Воздух в кабине кажется красным. Плоткин поворачивает кран кислородного баллона. Незримая струйка газа врывается под маску, успокаивает.
6.000. На этой высоте прошли Штеттин. Их услышали сквозь облака, и прожекторные станции приглашают сесть на аэродром. Значит, у гитлеровцев ночные полёты, и «гостеприимство» их объясняется просто — за своих приняли. Прожекторы ярко высветили аэродром с рядами самолётов, с ангарами, с приземистыми зданиями различных служб и казарм. Прекрасная цель, но нужно идти дальше.
За Штеттином погода стала ещё хуже. Свинцовая мгла обступила стёкла, по холодному металлу самолётов, словно шрапнель, застучали крупные градины. За бортом — минус 54 градуса.
Самолёты скользили, «проваливались» к далёкой чужой земле. И не хотелось снова лезть вверх, но лётчики брали штурвалы на себя, метр за метром карабкались по воздушной нескончаемой горке. И всё равно плыли под крыльями тяжёлые свинцовые облака, словно заградительные аэростаты.
От Штеттина до Берлина пятьдесят минут пути. Прошли половину.
— Скоро Берлин! — объявил Хохлов.
Радист Кротенко и стрелок Рудаков приготовились: один прижался к холодной палубе в нижнем люке, второй вытянулся у верхней турели...
Облачность разорвалась внезапно. С синевато-чёрного неба посыпались звёзды, луна щедро освещала идущие без сигнальных огней машины. Полковник пересчитал их. Кажется, никто не заблудился в облаках. Он легко по «походке» определил самолёты Фокина, Ефремова, Гречишникова...
А на горизонте уже вставало зарево, какое бывает всегда, когда подъезжаешь ночью к большому, ярко освещённому городу. Лётчиков поразила уверенность фашистов — нигде не было затемнения. Блестели внизу автострады, сверкала извилистая ленточка Шпрее, рассыпали гроздья искр поздние трамваи.
Часы показывали 00.50. Высотомер отметил 7.000 метров.
— Странно, — сказал Хохлов, — даже уличные фонари не погашены.
Внизу лежал Берлин, чёткий, как на карте, сверкающий миллионами огней, словно и не было войны.
Полковник дал сигнал самолётам разойтись по заранее намеченным целям.
Где-то в стороне испуганно тявкнули зенитки, лениво поползли по небу столбы прожекторных огней.
— Приготовиться! — командует Плоткин, заходя на цель.
Берлин замер, мгновенно ушёл в темноту. Но поздно!
— Бомбы! — кричит Плоткин.
Машину, освободившуюся от тяжести, подбросило. А на земле — уже взрывы, ослепительные среди мрака замершего города.
В воздухе засверкали фары истребителей. Они несутся над чёрным городом. Три фашиста направились к самолёту Преображенского. «Как циклопы», — подумал он, разворачивая свою машину так, чтобы оба стрелка могли вести прицельный огонь. Кротенко первой же очередью прошил один самолёт. Два других отошли подальше: рвались зенитные снаряды. Фашистские лётчики, видимо, боялись попасть под огонь собственных же зениток. Выстрелов зениток не было слышно, но вокруг самолётов вспыхивали белые облачка разрывов.
И не мог уже Берлин спрятаться во мраке. Озарились пожарами заводы, вспыхивали цистерны с горючим, рвались на складах готовые к отправке на фронт снаряды. А зеркальные крыши вокзалов отражали языки струившегося вокруг огня.
— Обратный курс! — подал сигнал Преображенский и махнул рукой радисту.
Кротенко тотчас же послал открытым текстом радиограмму: «Моё место — Берлин! Задачу выполнил! Возвращаюсь на базу».
Над Берлином, разгоняя ночь, ширилось зарево.
Самолёты легли на обратный курс.
Возвратились с восходом солнца. В тяжёлых меховых комбинезонах и унтах, с красными воспалёнными глазами лётчики тяжело вылезали из самолётов и садились или ложились на землю.
Преображенскому подали телеграмму. Он молча пробежал её глазами, потом торжественным голосом сказал:
— Москва поздравляет лётчиков-балтийцев с успешным выполнением задания.
Утром фашисты объявили по радио, что большая группа английских самолётов пыталась бомбить Берлин, но на подступах к городу была рассеяна авиацией и зенитным огнём. Англичане якобы потеряли шесть самолётов.
— Что же они на останки мои не поглядели, — пошутил Плоткин. — Могли бы меня как-нибудь от англичанина отличить.
В тот же день англичане дали опровержение и сообщили, что их авиация «в ночь с 7 на 8 августа, ввиду нелётной погоды, никаких полётов вообще не производила».
13 августа на базу пришла радостная весть: Евгению Преображенскому, Петру Хохлову, Андрею Ефремову, Василию Гречишникову и Михаилу Плоткину было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Остальные участники первой бомбардировки Берлина были награждены орденами.
Ещё не раз уходили советские лётчики в далёкий тыл фашистской Германии, они бомбили Берлин, Гамбург и другие промышленные центры гитлеровского рейха.
Был август сорок первого. И было ещё далеко до мая сорок пятого, но мы верили, что он обязательно будет.
Анатолий БАРАНОВ (1971)
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
★ ★ ★
Поддержать канал:
- кошелек ЮMoney: 410018900909230
- карта ЮMoney: 5599002037844364