О чём говорит резкое изменение идейной, с позволения сказать, направленности творчества Чичериной? – Об одном из трёх. Или у неё никогда не было и нет царя в голове (1). Или это глубокая натура, способная подчиниться не знаю из какой области правилу, что крайности сходятся (2). Или я ошибся с нею прошлой, а она всегда одна (3)*.
Первое доказать труднее всего. Начну со второго. Имея в виду, что мне посоветовал один послушать её «Течение» (2001).
Там первая песня – «Тихая река» – вроде бы противоречит такому признаку рок-музыки как выступление «против «слащавости», беспроблемности эстрадного искусства… тёмных сторон души и поведения человека» (https://infourok.ru/videourok-po-muzyke-rok-muzyka-8-klass-4991779.html .
Тихая река
(слушать, например, тут)
Тихая река,
Золотые берега,
И прозрачна, и чиста вода.
Синяя волна
Мое тело забрала.
Так прекрасно наблюдать со дна.
Тихая река
Мои мысли понесла.
По теченью, видишь, это я.
Тихая река
У истоков голубых озер,
На просторах солнечных долин
Начинает свой неблизкий путь
Тихая река.
Тихая река.
Тихая река.
Дослушав до конца, я сразу понял, что мимо советчика прошло два момента: 1) что «я»-повествователь – утопленница и 2) что в конце там во всю бушует ярость.
И то, и другое, мне кажется, может быть использовано для доказательства идеала вседозволенности, который я вывел и из песни «Ту-лу-ла» того же времени.
Мне для разгона нужно пересказать историю, которую я услышал по ТВ много лет назад от Познера.
Его, еврейского мальчика, во время войны прятала от нацистов одна француженка. Она дошла до такой крайности, что говорила, что ему даже через окно не нельзя смотреть на нацистов. Что смотреть на них можно только на утопленников, проплывающих мимо их дома, стоявшего на берегу моря. А те – проплывали и проплывали. – В чём дело? – Французы не скрыли от немцев, что в этом место очень коварное море и что сами они потому тут не плавают. Но рафинированные нацисты эти слова считали французской трусостью обычной. И, наперекор, плавали там и плавали. И тонули и тонули. И не сдавались. Ибо таков арийский дух: не пасовать перед смертью, презирать её.
Это имеет связь с философским ницшеанством. Не бытовым, обычной вседозволенностью сверхмещанина, презирающего всех простых мещан и тем паче людей второго сорта.
Философское ницшеанство – это глубочайшее разочарование во всём Этом мире, хотя бы за то, что существует смерть. Для индивидуалиста с глубиной характера, раз смерть существует, то жизнь бессмысленна. Поэтому смерть презирается как свойство Этого мира. Оно следует из наличия времени и причинности в Этом мире. Ну так ненависти подвергается весь Этот мир. Вместе с христианством, обещающим спасение души покаявшимся. Идеалом, неосознаваемым, в этом случае оказывается принципиально недостижимое метафизическое иномирие. Если человек в искусстве творец или сотворец, то вообще хорошо – впечатление, будто достиг недостижимое.
На бытовой уровень что-то из этого (почти непостижимого обычному человеку) мироотношения может просачиваться. В виде ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ. Например, имеющей «свой неблизкий путь». Если не в иномирии (как на философском уровне), то в далёких морях.
То есть можно соображать, что «я»-повествовательница песни утонула при тренировке нырять глубоко, необходимое для морячки умение. И дух её неукротимости (посмертная слава о ней среди людей) не сломлен, «Тихая река / Мои мысли понесла».
И боевитый конец исполнения то подтверждает.
Но понять это можно, только сам въедаясь в художественный смысл или въедаясь в моё объяснение такого поворота дела. То есть, читать меня надо не просто, а ещё при этом и думать. Что для многих непереносимо.
Но я не виноват. Это – так называемое трудное чтение.
Признаюсь: после такой победы-истины не хочется разбирать третий вариант изменчивости Чичериной.
27 июля 2024 г.
*- Этот абзац попросту не понятен.
- Потому что я оторвался от интересов читателя, и мне важно разобраться самому.
Я ведь имею дело с фактом, что пела Чичерина что-то хулиганское, а стала петь явно попахивающее патриотизмом. А что такое я? – Я – человек, любящий вникать в психологию автора и делать её для себя понятной, потому что думаю про разряд авторов, что это люди, очень старающиеся, чтоб их понимали. У них для этого любая деталь заточена. – Почему так? – Да потому, что они не впрямую выражаются, а образно, например. Как только не впрямую – так возможно недопонимание. Вот они и стараются. Они, можно предположить, особо искренние люди. Поэтому я, скажем, заточенный на психологическое понимание (а не просто правление), имею много шансов преуспеть в своей странности. Чем, кстати, войду в некоторое противоречие с большинством, заточенное на правление без рассуждений.
Но, предположим, кто-то из большинства сдался на мою причуду и захотел проследить за моей логикой. – Так ему трудно. – У меня исходные почти спрятаны.
Почему человек то один, то другой? – Да мало ли, почему? Одно дело, если он легкомысленный, другое – если глубокий. Раз. Если глубокий, то опять разница: или много времени прошло, или мало. Два. Второе только на первый взгляд сомнительно. Ибо говорят, что крайности – сходятся. Тогда много времени не нужно, что хулиганка превратилась в патриотку.
При таком, разжёванном, повествовании то, что выше у меня вместилось в две строчки, оказалось на пяти. И такое, конечно, легче понимать согласившемуся вникать в душу Чичериной, вместо получения от меня подтверждения того удовольствия, которое вы, читатель, получали от песни «Тихая река».
21.08.2024.
