Ночь пришла по-особому глухая и тёмная. Метель застила небо и укрыла бельмо луны за тяжёлыми облаками. Я ворочался, не в силах уснуть после того, что произошло сегодня вечером на пустыре. Перед глазами стоял Макс, удивлённо глядящий на куклу в своей руке, его дружки с пе.ре.гры.зен.ными гл.от.ками и вс.по.ро.ты.ми животами, обрывки одежды, зацепившиеся порывами ветра за колючки шиповника… Как, как могла сотворить всё это крохотная девочка? Девочка… Я усмехнулся бо.ль.ной улыбкой пс.и.хи.чески нездорового человека. Какая же это девочка? Это… А, правда, кто она, Палашка? Кого завещала мне моя бабка в последние минуты своей жизни? Из шкафа доносилось поскрёбывание. Палашка сыто и довольно урчала. Сегодня она получила то, что хотела. Противоречивые эмоции раздирали меня. С одной стороны, то, что произошло, было ужасно. С другой – иного выхода у меня не было. С того пустыря должен был уйти кто-то один. И я не мог не радоваться тому факту, что этим счастливчиком оказался я. Я шёл ва-банк, я рисковал, не зная, что получится, поможет ли мне кукла. И я не ошибся. Когда я забылся тяжёлым сном под завывание ветра в проводах, я оказался в деревне, в бабкиной избе. Баба Зина сидела напротив меня за столом. Дом был погружён во тьму. Так же, как и наяву, за окнами гудела вьюга и снег бился в окна отчаянно и зло. Хлёсткие порывы ветра норовили сорвать ставни, вы.би.ть стёкла. Между нами горела на столе одинокая свеча. Язычок пламени дрожал и мерцал, и в его свете лицо бабки, с его глубокими морщинами, казалось высеченным из камня. Она смотрела на меня отчуждённо и осуждающе. Я тщетно старался отвести взгляд, но не мог этого сделать.
- Что же ты, Валера, творишь? – голос бабы Зины прозвучал глухо, словно она не сидела рядом, а говорила со мной из подпола, - Как же ты мог людей по.гу.би.ть? Кто дал тебе такое право?
- Я, - в горле моём пересохло, глотку саднило, будто по ней прошлись тёркой, - Я не мог поступить иначе, ба. Там либо я их, либо они меня.
- Только не забывай, что ничего этого не было бы, не согласись ты на это дело. Лёгкой наживы захотел. Денег дармовых. Только такое богатство никогда человеку счастья-то не приносит. Тянет оно на дно, сколько верёвочке не виться, а рано или поздно оборвётся она, и тогда засосёт человека в болото, захлебнётся он своей алчностью. Деньги они, внучок, только тогда в радость, когда честным трудом заработаны.
- Хм, ну не скажи, вон чинов, - попытался возразить я, но бабушка не дала мне договорить…
- Душа плесенью покрывается, когда живёт нечестно. А этого сразу не увидишь. Сначала тут появится червоточина, потом там пятачок гнили, а после и вся она засмердит. Такой во.нь.ю засмердит, что самому человеку тошно сделается от себя. И тогда начнёт он метаться, а не найдя выхода, либо в петлю залезет, либо других начнёт ду.ши.ть в бессильной яр.ос.ти, ещё глубже уходя в своё болото.
- Это было один раз…
- Всё начинается с чего-то, Валера. С малого. Ты сам во всём виноват.
- Это больше не повторится. Я и так уже всё понял, - я не знал куда девать руки под столом, сжимая ку.ла.ки, хотелось встать и спрятаться от строго бабушкиного взора, но я словно окаменел.
Она покачала головой:
- Слишком дорогую цену заплатил ты за свою науку, Валера.
- Бабушка, да они всё равно были от.мо.роз.ка.ми! – попытался я взять обо.ро.ну, что могла знать старушка, всю жизнь прожившая в деревне, о раз.бор.ках, подлости, под.ста.вах, на.р.ко.ти.ках, подпольном бизнесе, а.фе.рах, обесцененной человеческой жизни, которая ничего не стоит, и прочей грязи, поразившей города.
- Зря ты так, - она будто читала мои мысли, - Бесчестных и коварных людей везде и во все времена хватало. Ты думаешь, бабка твоя дремучая, недалёкая, глупая деревенщина.
- Да нет же, ба, - её слова смутили меня, застав врасплох.
Она подняла руку, давая понять, чтобы я замолчал. Невысказанные слова застряли комом в горле.
- Ты разрешил ей взять глаза. Без твоего разрешения она бы ничего не смогла сделать. Ты теперь её хозяин и с твоего позволения она вольна творить то или иное дело. Это было только начало. Дальше она начнёт просить больше и больше. Она попробовала вкус кр.о.ви.
- Этого больше не повторится! Я вообще никогда её ни о чём не стану просить!
- Ой ли…
Бабушка вздохнула тяжело. Пламя свечи задрожало, заметалось по стенам тенями, но не погасло.
- Но ведь ты тоже просила её о всяком, - попытался защититься я.
- Я никогда, никогда, - подчеркнула она, - Не просила её о таком. Обращалась к ней лишь, когда было голодно, хворь какая или несправедливость случалась, а то и не о себе просила, а о других. И то редко. Нельзя постоянно дёргать её. Чем чаще ты просишь, тем сильнее она становится. Ты кормишь её. А уж то, что ты натворил, дало ей такую силу…
Она поглядела в окно, впервые за всё время разговора отведя взгляд от меня. Я с облегчением расслабил спину, разжал пальцы, стиснутые под столом в замок.
- Палашка сама ничего не может сделать. Только с твоего разрешения и после твоих просьб.
- Да я бы не сказал, - ответил я, вспомнив, как она отходила моего приятеля, Коляна, - Друга моего она дай Боже отделала.
- А о чём ты её просил перед тем? То-то же. Чтобы оценку тебе поставили хорошую. А что ты сделал для этого? Ничего. Дармовщинки хотел. Так, чтобы самому пальцем о палец не ударить. Нечестной помощи желал. Вот и подкрепил Палашку. Чем ты её кормить станешь, то и разбудишь. Да ты уже разбудил. Теперь бы дальше не усугубить то, что уже есть.
- Что мне делать? – прямо спросил я.
- Не трогай её пока. Спрячь в самое укромное место, какое только сможешь найти, так, чтобы никто не нашёл твой тайник. Она не оставит тебя в покое так легко, станет пугать, наваждения посылать. Но ты не поддавайся. Нужно это пережить, переждать. Пусть пройдёт время. Если однажды тебе действительно понадобится честная помощь, а такое время придёт, ибо жизнь штука длинная и не всегда справедливая, то сможешь обратиться к ней. Только если это будет по-настоящему безобманная помощь. Но никогда не проси её больше о том, чтобы получить желаемое без своего труда. Ты должен прибегать к Палашкиной защите только тогда, когда сам уже ничего сделать не можешь. В крайнем случае. Понимаешь?
- Понимаю.
- Дело сделано. Назад не воротишь. Теперь главное большей бе.ды избежать. Ты всё понял?
- Понял я, понял, ба.
Она кивнула и дунула на свечу. Та погасла, и изба погрузилась в темноту.
Газеты и телевидение ещё долго муссировали новость о т.ра.ге.дии, произошедшей в прибрежном парке. Выдвигались разные версии, искали у.би.й.цу или у.би.йц. Но, конечно, никого не нашли. Если я не ошибаюсь, то списали всё на н.ап.а.д.е.ние диких зверей. Лесополоса начиналась сразу за парком, зима – время голодное для зверья. Вышли из леса и на.па.ли на людей, невесть зачем отирающихся на занесённом сугробами пустыре. Имя моё Макс по всей видимости не успел огласить никому выше и, хотя я несколько месяцев ждал и боялся, что на меня выйдут, всё было спокойно. А может и Палашка приложила к этому руку. Ведь я её просил помочь. Скорее всего без её участия в «забытии» моей личности в этом деле не обошлось. Похоже, кукла могла воздействовать на людей не только физически, напрямую, но и косвенно. Прошла зима, за ней весна и наступило лето. Все эти месяцы я не трогал Палашку. Хотя это давалось мне нелегко. Она являлась во снах, гро.зи.лась, упрашивала дать ей работу, пла.ка.лась и не.ис.тов.ств.овала. Было нелегко противостоять ей. Да и, однажды попробовав лёгкие пути решения своих проблем, искушение было велико. Но я сумел противостоять ему. Слишком ярко стояли перед глазами рас.тер.зан.ные те.ла на багряном снегу. Мало-помалу Палашка угомонилась. Как я понял, силы её ослабели и теперь она всё реже беспокоила меня, я же поклялся себе никогда не прибегать к её услугам.
- Жил же я как-то до этого всего, проживу и дальше.
В июле я съездил в бабушкин дом и от греха подальше оставил Палашку там, припрятав её в старый сундук на чердаке, предварительно завернув её в старую наволочку и закрыв сундук на навесной замок, а ключ выбросив в реку. После чего я выдохнул с облегчением. Мне казалось, что на этом в нашей истории можно поставить точку. Но, как оказалось, мне казалось. Уж простите за каламбур. И случилось это из-за неё, той, что ворвалась в мою жизнь вихрем и затмила всё, что было до.
Её звали обычным именем Наталья. Такое простое и незамысловатое. Но для меня оно стало именем богини. Я словно сошёл с ума. А может так оно и было, если я пошёл на это… Наталья пришла к нам на пятом курсе. Прошло уже два года после тех событий с куклой. Я заканчивал институт, а Наталья перевелась к нам из другого города. Отец её был военным и жизнь семьи полностью зависела от места службы главы. Они часто переезжали. А Наталья была очень привязана к своей маме, будучи единственным ребёнком у родителей, да ещё учитывая, что отец постоянно был на службе. Она могла, конечно, остаться на прежнем месте учёбы, ей предоставляли и место в общежитии, как дочери военного, но она не захотела и вместе с родителями переехала в наш город. Им дали ведомственное жильё и взяли в наш институт. Так она оказалась в нашей группе. Я никогда не забуду тот день, когда Наташа вошла в аудиторию. Мне показалось, что земля ушла из-под ног, как пишут в слащавых женских романах, которые тогда заполонили все бульварные киоски. Моя мама и Алёнка тоже читали их запоем. Я полистал однажды из интереса оставленную кем-то из них на столике книгу, и чуть было не бл.ев.ан.ул. Приторно-глюкозное розовое месиво из по.ст.ель.ных сцен и признаний в саду, полном роз и бабочек. Но в тот миг, когда Наталья вошла лёгкой, невесомой походкой в аудиторию, я ощутил те же зефирно-бабочковые волны в своём животе. Она была прекрасна. И пусть только кто-то попробовал бы мне возразить. Стройная, хрупкая, с изящными тонкими запястьями и светлыми локонами волос, в бежевом платье с белым кружевным воротничком, она напоминала мне воспитанницу института благородных девиц своей строгостью и недоступностью. Она обвела кукольными, русалочьими глазами помещение и наши взгляды встретились. Девушка смутилась и отвернулась, заняла место, выложила на парту тетрадь и ручку с карандашом. А потом неожиданно снова обернулась на меня и улыбнулась нежно и светло. Эта улыбка стала окончательной точкой невозврата. Я влюбился. С первого взгляда. И навсегда. Моя русалка, так называл я её мысленно, все пары любуясь её светлыми прядями, спускающимися на милое лицо и тонким профилем. Она поправляла волосы, внимательно слушая преподавателя, что-то старательно записывала в тетрадь, и совершенно не обращала внимания на меня. Я теперь не пропускал ни одной лекции, потому что их не пропускала она. Я стал самым активным студентом группы, лишь бы всегда находиться рядом на любых мероприятиях, любоваться моей феей, её солнечной улыбкой, смущённым взмахом ресниц, слышать её чистый смех, звенящий колокольчиком, иметь возможность иногда, как бы ненароком, случайно, прикоснуться к её плечу, ладони… Я мечтал и грезил о ней, даже в самых смелых своих мечтах, не допуская чего-то лишнего, слишком она была неземной, чистой. Её хотелось оберегать, о ней хотелось заботиться, её хотелось защищать стеной от всего мира. Я робел рядом с ней, не выкидывал своих обычных по.ш.лых шуточек в её присутствии, и пытался найти способ стать ближе к этой невероятной девушке. А потом появился он.
(продолжение следует)
Иллюстрация из свободного доступа.
Истории, которых нет в общем доступе, можно прочитать, оформив подписку VK Donut в официальном сообществе автора.