Где-то на просторах моего блога можно найти много текстов про вину в контексте отнюдь не прекрасной фразы «сама виновата». (Я больше пишу для женщин и про женщин, поэтому «сама» и «виновата», но так-то «сам виноват» — туда же). И сегодня вот опять хочу написать о том же.
Многие люди не умеют не только просить и принимать помощь и сочувствие, но даже и сами себя пожалеть и сами себе помочь не могут, если они сами виноваты. Я вот тоже долго не могла. И клиенты мне такую вот свою неспособность-невозможность довольно часто приносят. И аналогии-примеры обычно родом из детства. Вроде как, сейчас большой и взрослыый рассказывает о том, как сам виноват, что разбил машину, потерял документы, выбрал не ту работу, доверился не тому человеку, что-то не рассчитал-не просчитал заранее, соломки не подстелил, не подстраховался по всем фронтам. Но параллельно рождаются воспоминания из детства. О том, как сам виноват, что разбил коленку, не глядя под ноги, простудился, гуляя без шапки, потерял любимую игрушку, потому что безолаберный, получил в глаз, потому что сам довёл.
Вину, вообще, чувствовать часто легче. Особенно, если она привычнее. Потому что если убрать вину или оставить её в том реальном её размере, который пропорционален реальной власти и реальным возможностям, тогда же придётся иметь дело с бессилием. С тем, что есть вещи в этом мире, на которые невозможно повлиять. С тем, что мир несправедлив. Некоторым ещё придётся иметь дело с беспомощностью. С одиночеством. С тем, что нет никого рядом, кто мог бы и хотел бы помочь, ну, или со своей фантазией о том, что таких людей нет. Кому-то и вовсе придётся встречаться с ужасом, который чаще всего всё про то же бессилие и одиночество. А ещё тотальная вина, она помогает не встречаться с виной реальной. Ведь если я виноват тотально, то мне только тотально исправлять себя (или наказывать), а не компенсировать реальный ущерб, признавать его, просить и ждать прощения. Но сегодня я хочу не столько о вине, как способе не встречаться с другими неприятными переживаниями. Я хочу написать убеждение в том, что тот, кто сам виноват в своих бедах не заслуживает ни помощи, ни поддержки, ни сострадания даже от самого себя. Впрочем, всё равно, приведёт та ниточка, из которой связано это убеждение, как раз к неспособности встречаться со всем тем, что скрывается за виной.
Вот приводит мне в очередной раз очередной человек пример про шапку. «Вот не надела шапку, заболела, значит, сама виновата». И это правда, что виновата. Действительно, вполне вероятно, что существует прямая и закономерная связь между переохлаждением во время прогулки без шапки и болезнью. Но это только часть правды.
Если сама ходила без шапки, это не значит, что должно быть не больно теперь. Это не значит, что нельзя хотеть свою боль показывать, как и показывать нуждаемость в заботе и сочувствии. И не значит, что ты теперь не имеешь права на поддержку, помощь, сочувствие, жалость и вот это всё. Сочувствие, желание позаботиться и прочие тёплые и поддерживающие отклики, они не зависят от вины или невиновности другого. Они зависят от внутреннего психического ресурса. И иногда ещё от материальных ресурсов, если речь идёт о материальной помощи.
Когда ко мне приходят клиенты со своей болью, я не всегда знаю, в чём причина этой боли, я могу не знать, кто виноват ( клиент и сам может не знать), я разделяю боль. Потому что она мне знакома в той или иной степени. Если страдание мне пока непонятно, я могу не сочувствовать. Желание помочь у меня возникает при встрече с беспомощностью или нуждаемостью. Жалость возникает в ответ на клиента и моё собственное бессилие. Чтобы мочь всё это чувствовать по отношению к другому, мне самой нужно быть в ресурсном и устойчивом состоянии. Не быть уставшей, в ужасе, сильно больной, в страдании. Чтобы мочь всё это, мне нужно иметь свои внутренние или хорошие внешние опоры (привет, терапия, супервизии, коллегиальная поддержка, удобное рабочее место, полноценный сон и отдых). Примерно так это работает. И не только в терапевтических отношениях. Во всех других отношениях — тоже. Просто с работой и в материнстве я стараюсь взвешивать свой ресурс, отслеживать вместимость контейнера, быть к себе внимательной, а в остальных отношениях я могу многого не мочь и не хотеть.
Но есть ещё часть правды про шапку и болезнь. Она о том, что побудило пойти без шапки. Возможно, шапка была колючая и с тугой резинкой, а кожа — нежная и чувствительная, и слишком больно было в шапке. Возможно, шапка была такая, что в ней было слишком жарко, а шапки потоньше не было. Возможно, потребность быть принятой ребятами во дворе и ужас перед возможными шуточками про уродскую шапку были в разы страшнее и травматичнее, чем ангина.
А возможно, дело было и не в шапке, а в том, что иммунитет ослаблен стрессом, скудным питанием, жизнью в экологически неблагополучном районе и проигрышем в генетической лотерее.
А теперь представьте себя на месте родителя ребёнка, который гулял без шапки, а потом заболел. Вы устаёте на работе, ежедневно справляетесь с огромным количеством сложностей, жизнь при этом только усложняется, цены растут, здоровье шалит, собственные родители требуют помощи, на работе завал, времени на всё регулярно не хватает, коты под окнами орут, отпуск не дают (нужное подчеркнуть и добавить своё). И вот вы — самый обыкновенный взрослый человек. Ни разу не супермен и не супервумен. Уставший, или, как сейчас принято говорить: не в ресурсе. А тут ребёнок. Внезапно с ангиной. Это минус время, потраченное на лечение, минус деньги, которые теперь не заработаны, минус нервные клетки, убитые стрессом в поликлинике, минус деньги, оставленные в аптеке, минус планы на свободное от родительства время (и минус само свободное время), зато плюс недосып, плюс недовольное начальство, плюс стресс, плюс страх за ребёнка. Есть ли у вас та самая психическая энергия для сочувствия, о которой я писала? Есть ли у вас место во внутреннем контейнере, чтобы контейнировать отнюдь не приятные переживания ребёнка? Есть ли у вас силы заботиться и о себе, и о больном ребёнке? Хорошо, если у вас время и деньги на лечение есть.
А теперь представьте себе, что вам нужно признать тот факт, что у вас нет ни сочувствия, ни сил заботиться, ни (при плохом раскладе) денег и времени, ни места в вашем внутреннем психическом контейнере, чтобы разместить там страдания ребёнка. Представьте себе, что вам нужно признать своё бессилие что-то изменить.
Теперь представьте себе, что кроме того бессилия, о котором я писала выше, вам придётся встречаться со своей частью ответственности про шапку. Это же всё вы. Это вы не обеспечили модную, удобную и не слишком теплую шапку. Это вы воспитали ребёнка таким, что он теперь до жути боится отвержения сверстников и насмешек над его внешностью. Это вы не обеспечили отсутствие стрессов, своевременные витаминки, полноценное питание, экологически чистый район, это ваши гены обеспечили проигрыш в генетической лотерее. Это всё вы. А что ребёнок? Ребёнок всего лишь не надел шапку. (Вы сами-то в своей всегда носили шапку по погоде?) Представьте себе, что вам нужно встретиться не только со своей частью ответственностив истории про шапку, но ещё и с бессилием от невозможности стать богаче, переехать в другой район, купить сто тысяч миллионов ультрамодных шапок на все сезоны и случаи жизни, сделать ребёнка увереннее в общении со сверстниками, смелее, здоровее. Представьте себе, что вам, возможно, вместе с бессилием нужно встретиться ещё и с беспомощностью и одиночеством, ведь рядом нет ни помощи, ни дружеского плеча, чтобы выплакаться. Представьте себе, что вам, возможно, ещё нужно встретиться со сторонним осуждением и отвержением за то, что вы опять не справились, подвели отдел, плохой родитель...
Как вам там, в предложенной мною фантазии? Легко ли проживать всё предложенные мною чувства? Не хочется ли от них спрятаться? Если вам легко, то многие вам позавидуют. Если вам нелегко, но вы способны всё это прожить, не злясь при этом, то вам есть, за что себя похвалить. Не все родители способны.
Многие убегут от всех этих переживаний в тотальную вину и самобичевание. Но если честно, вина, причём, особенно тотальная безграничная вина — тоже состояние не из приятных. Оно может быть легче, потому что в ней много иллюзии о своём могуществе. Оно может быть легче за счёт своей привычности. Но так-то с виной тоже неприятно и не хочется встречаться. Некоторые вину вытесняют, игнорируют, перестают чувствовать, вообще, хоть что-то, рационализирует, ища оправдания... Психические защиты весьма разнообразны.
Среди психических защит есть проективные механизмы. Суть их в том, что то, что человек не может выдержать в себе, он проецирует на другого — размещает и видит в другом. Чем невыносимее проецируемое, тем вероятнее будет к этому механизму присоединяться желание это спроецированное на другого уничтожить. Чаще всего уничтожить выходит— вместе с самим другим или нанеся ему существенный урон в процессе.
И вот родитель, который не в состоянии справитьсясо своими чувствами, проецирует либо свою часть реальной вины, беспомощность и весь прочий комплект на ребёнка, либо проецирует на него тотальную вину. И, возможно, ещё и наказывает виноватого.
То есть дело не в ребёнке. Дело в том, что родитель не в ресурсе и не в состоянии свою нересурсность признать. Если бы родитель мог честно признать и принять своё состояние, признать и увидеть состояние ребёнка (и в болезни, и в моменте, когда он не надел шапку), ребёнок бы встретился со своей частью ответственности (ведь именно он не надел шапку) и получил бы поддержку от родителя. Но не сложилось. Там и тогда что-то не сложилось.
Скорее всего, что-то не сложилось задолго до истории с шапкой. И вот здесь и сейчас сидит человек, большой и взрослыый, рассказывает о том, как разбил машину, доверился не тем людям, выбрал не ту работу, не подстелил соломки (нужное подчеркнуть и добавить своё). Сидит, хорошо, если плачет, и не может ни попросить о помощи, сочувствии, поддержке, ни принять то, что ему пытаются дать, ни даже сам к себе быть снисходительнее. Хорошо, если не пугает себя и не пытается наказать. Его так научили. Он не умеет иначе. Слишком долго с ним обращались именно так и только так. А потом он сам так с собой обращался. На автопилоте. Даже не думая о том, что так с ним нельзя, что можно иначе, что, возможно, вина за шапку и ангину, за разбитую машину, за прочие мелкие и крупные неприятности и даже катастрофы не отменяет ни права на сочувствие и прочее тёплое отношение, ни потребности в этом, ни даже желания и готовности других всё это теплое дать (просто потому, что у них есть, они могут, а давать из изобилия — приятно, а заботиться о том, кто тебе дорог, — хочется).
Изменения начинаются с осознавания. С того, чтобы увидеть, что убеждение об отсутствии права на помощь и поддержку сомнительно, увидеть, что воспроизводишь сценарий из детства, для воспроизведения которого здесь и сейчас нет реальных причин, увидеть, какие выгоды обеспечивает сейчас воспроизведение привычного сценария, и найти возможность получить это другими путями. Иногда этого достаточно. Иногда всё сложнее. Головой всё понятно, но изменений всё нет. Потому что есть ещё память тела, и именно тело включается и выдаёт привычные, но не замечаемые реакции: замирает, сжимается, задерживает слёзы, образует комок в горле, не давая попросить о помощи, втягивает голову в плечи (ведь быть виноватым на виду бывает опасно и стыдно), теряет чувствительность... Тогда нужно заметить и его — телг, со всеми его реакциями. Заметить и продолжить замечать. В связке с прочей осознанностью. И тогда однажды станет возможным другой сценарий. Есть и другой вариант, который может быть дополнением к основному — рискнуть попробовать иначе. Там, где наименее страшно. С теми, с кем наименее страшно. В какой-нибудь неглобальной ситуации. Рискнуть, получить новый опыт и не списывать его на случайность.
