Прошли немного. Раздеваться не стали, а так, как были в юбках и кофтах, окунулись в воду. Она была удивительно тёплая, хоть и начинался ручей в горах из небольшого родника. Но он тёк по равнине, совершая многочисленные изгибы и повороты. Ковылял потихонечку. Поэтому и имя у него было Ковылёк. Кое-где попадались глубокие ямы, кое-где глубина его не превышала ладони. Глинистые берега ручья заросли раскидистыми вербами, а к самой воде спускались огромные лопухи.
Глава 24
Обедали в тени невысоких деревьев. Похлёбка оказалась очень вкусной и сытной. Но котёл выскребли до самого дна. Со вторым рейсом ушли 2 невестки и Таиска с Татьяной. Мотька осталась. Её попросила об этом Евдокия – хозяйка и мать этого большого семейства. А то, что семья большая, Мотька узнала от самой казачки.
Таисия была против того, чтобы Мотька оставалась. Уж очень хотелось ей наказать бездельницу. Ну, просто руки чесались. Но старуха не стала с нею даже говорить. Пресекла на корню попытку увести дочь в станицу.
- Пусть останется или ты мне не доверяешь?
Пришлось Таисии идти домой с Танькой, которая не отходила от молодиц, чтобы мать не начала придираться. Они шли втроём, шушукались и смеялись. Протоку перешли держась за телегу. Вода была холодная, но её было мало. Дальше пошли быстрее. Перешли Лабу по кладке и повернули в лесок. Таисия, чтобы не идти с пустыми руками, набрала хворосту, но нести его было неудобно.
Глава 23 здесь
Все главы здесь
Девчата ушли далеко вперёд, угнаться за ними она не могла. Мало того, что боролась с рассыпающимся хворостом, так ещё и нога разболелась в том месте, где когда-то впился сучок. Танька понимала, что дома не миновать порки, поэтому, когда пришло время поворачивать на свою улицу, она распрощалась с новыми подругами и вернулась к матери.
- Ой, мама, как же неудобно нести хворост несвязанный. Давайте свяжем моим платком. Он у меня большой, как раз хватит. Вязанку я сама донесу. А Вы идите потихонечку, ноженька-то болит,- сочувственно проговорила Танька и отобрала хворост у матери.
Сочувствие дочери вызвало у Таиски бурю негодования. Но устраивать разборки она не стала. Прихрамывая, заторопилась домой. Нужно было подоить и накормить Марту.
Корова стояла в сарае и ждала хозяйку. Фроськи дома не было, она была у соседки. Таиска рассвирепела.
- Блукае по чужим хатам, бездельница. Сейчас подою и пойду, пригоню домой хворостиной.
***
Солнце медленно клонилось к горам. Косари потянулись по дороге к станице.
- Мама, я сбегаю, раков надеру, - сказал Жорка и подмигнул Моте.
- Бери с собой и девчат. Обмоются и рубашки простирнут.
Мотя окинула себя взглядом. Промокшая от пота кофточка уже просохла, но даже на белом фоне были видны высохшие солевые разводы. Да и запах был неприятный. Но сменной одежды у неё не было. Она же не собиралась оставаться на поле на ночь.
Люба, так звали оставшуюся невестку, принесла Моте старенькую вышитую кофточку:
- Бери, наденешь, у меня ещё есть. До утра твоя высохнет. Пойдём и мы раков половим. Я люблю раков.
Мотя никогда раньше раков не пробовала. Слышала, что в этом ручье раки водятся, но не ловила их и даже не знала, как это делается.
Старая казачка подала Любе кусок мыла и сухую тряпочку. Ручей вился в зарослях верб и лопухов. Жорка проделал проход к воде, сбросил штаны и рубаху. В кальсонах зашёл в воду.
- Пойдём выше по ручью, а то он сейчас всю воду сколомутит, - позвала Люба.
Прошли немного. Раздеваться не стали, а так, как были в юбках и кофтах, окунулись в воду. Она была удивительно тёплая, хоть и начинался ручей в горах из небольшого родника. Но он тёк по равнине, совершая многочисленные изгибы и повороты. Ковылял потихонечку. Поэтому и имя у него было Ковылёк. Кое-где попадались глубокие ямы, кое-где глубина его не превышала ладони. Глинистые берега ручья заросли раскидистыми вербами, а к самой воде спускались огромные лопухи.
Мотька смущалась и переживала:
- Любка, а вдруг он начнёт подглядывать?
- Ну и шо? Хай подывыця. Жалко, што ли?!
Мотя побледнела и ринулась в лопухи.
- Та не бойся ты! Жорка у нас добрый. Подглядывать не будет! – громко прокричала женщина и принялась мыть голову.
Мотя с завистью смотрела на редкие волосёнки на голове Любки. Помыть голову для Моти была настоящая проблема. Сбросили кофты и принялись их стирать куском мыла. Развесили на кустах, а сами вернулись в ручей. Любка начала шарить ногами по илистому дну и берегу. Потом наклонилась и вытащила из воды зеленоватого рака.
- Один есть. У них тут норы в берегу. Ногой нащупаю, где усы торчат, а рукой потом достаю. Ты главное, уцепиться клешнями ему не давай. Руку в нору засовывай и хватай за спинку. Видишь, как я.
- Не, я не буду, - отказалась Мотя и скривилась. Шевелящий усами и клешнями рак ей совсем не понравился.
- Ой, ну, как хочешь. Я и сама их надеру много, - нисколько не расстроилась Люба.
Через полчаса раздался свист и громкий голос:
- Ээгей! Я уже ухожу! Долго вы там?
- Мы тоже уже идём! – крикнула Люба. Собрала раков в простиранную кофту и девчата заспешили на зов.
У Жорки была с собой небольшая плетёная корзинка, в которой шелестели раки. Люба высыпала в неё и свой улов.
- Идите, я сейчас сполосну кофту и догоню вас.
Идти в мокрой юбке было неприятно, но Мотя не обращала на это внимание. Она несла в руке свою простиранную кофту, оглаживая на груди кофту Любы, и старалась не смотреть на Жорку. Он снял мокрое исподнее и накрыл им раков, которые старались выбраться. Сам был в штанах и старенькой застиранной рубашке.
- Мотя, осенью пришлю сватов, - сказал неожиданно и погладил девушку по спине, мокрой от косы.
Она ничего не ответила, только зябко передёрнула плечами. Солнце скрылось за горой. В горах быстро темнеет, а со снежных вершин тянет холодом.
Мотя несколько раз оглядывалась, когда вышли на дорогу и заторопились к стану. Любы не было видно.
- Где она? – спросила Мотя.
- Любка? Сидит на берегу и плачет. Любила она Фому. Да только погиб он на германской, - ответил Жорка. – Вдова она. Были желающие взять её в жёны, да не захотела. Мать и отец были не против. Пай ей отделили. Всё, как положено, а она не захотела. Двое сыновей у неё. Им уже по 15 лет. В один год родились. Деда любят. Хорошие ребята. Вот и мне пора жениться.
- Молодой ты ещё, - улыбнулась Мотя.
- Какой молодой?! Я уже бреюсь. Вот попробуй, какая щетина, - парень стал на пути и вытянул шею.
- Да ну тебя, - смутилась Мотя.
Это раззадорило парня. Он поставил корзину с раками на стерню, схватил Мотю за руку и провёл её ладонью по своему лицу.
- Видишь! Воот! А ты говоришь, что молодой я, - обнял девушку за талию и прижал к себе. – Моотька! Как же мы с тобой хорошо заживём!
Девушка резко оттолкнула его и побежала к виднеющемуся шалашу, у которого суетилась Евдокия.
- Любку, где потеряли? - спросила у подбежавшей Моти. – А ты чего бежишь, как оглашенная? Жорка напугал?
- Нет. Замёрзла.
- Садись ближе к костру, согреешься. На жнивах так и есть. Днём жара, а ночи прохладные. Возьми в шалаше мою шаль, укутайся, всё ж будет теплее, - старая женщина подбросила в костёр несколько сухих сучьев.
Пришёл Жорка, высыпал в котелок раков, сбегал в родник, набрал воды и поставил на жар.
Бросил туда же соли и несколько веточек укропа. Вскоре запах укропа перебил все другие запахи. Мотька принюхивалась и брезгливо морщила нос. Ей не нравился запах, а вид красных чудовищ вызывал отвращение.
Вернулась Люба. Все делали вид, что ничего не произошло. Пришла, да и пришла.
- Раки уже готовы! – воскликнула она с фальшивой радостью в голосе. – Жорка, сливай воду, и будем есть.
- Не спеши! Сейчас ещё каши сварим, - остановила невестку Евдокия. – Одними раками сыты не будете.
***
С хозяйкой они приготовили на ужин кашу со сладкими сливами.
Весёлая Клава пошла домой, потому что у неё был маленький сынок, она ещё кормила его грудью. В семье она была самой младшей невесткой. Поэтому её все любили и жалели. Без неё было как-то грустно. Никто смешных историй не рассказывал и не веселил народ.
Каши наготовили много, чтобы хватило поужинать оставшимся и осталось на завтрак. После ужина помыли посуду, Жорка сгрёб угли в ямку, так они сохранятся до утра. Принёс большую сырую ветку, уложил на горячую землю. Сверху на неё развесили влажные вещи, чтобы высохли до утра.
Женщины легли спать в шалаше. Где ночевал Жорка, Мотя не знала, а спрашивать не решилась.
Утром встали рано. Было прохладно, если не сказать холодно. Жорка притащил сухих веток. Ломал тонкие прутики и подбрасывал на угли. Скоро разгорелся огонёк, положил на него несколько толстых сучьев и когда они загорелись, перенёс их на место костра.
Люба сняла высохшие вещи с импровизированной сушилки. Сегодня Евдокия принялась готовить обед с самого утра:
- Шо то усе косточки ноють. Как бы дожж не ливанул. Буду тоже жать, шо б быстрей дело двигалось.
- Мамаша, как Вы будете жать своими ручечками? – сказала невестка и сочувственно посмотрела на свекровь.
- Да вот так и буду, - ответила старушка и только сейчас Мотька обратила внимание на руки матери Жорки. Казалось, кто-то старательно выкручивал пальцы бедной женщине. Шишки на суставах и скрюченные пальцы выглядели страшно.
Мотька сглотнула слюну и отвернулась. Сразу вспомнила, как ударилась спиной, и какую боль терпела. Стало жалко Евдокию.
- Да ты не переживай, Мотя. Это у меня смолоду. Чем только не лечила, а работать-то нужно было. Теперь вот так пальцы скрючило, но серп в руках удержу. Ещё и вас молодых, обгоню, - сказала мать и улыбнулась.
Продолжение здесь