Глава 71.
Последний учебный год Лары уже начался. Саша приехать не смог. Но убиваться от тоски ей было некогда. Она сама вместе с родителями приехала перед самым началом учебного года. Доехали они, слава Богу, на этот раз без приключений, если не считать, что под Воронежем никак не могли найти места для ночлега. Хотели расположиться около поста ГАИ, но их оттуда прогнали, они поехали куда-то в посадки. Ночь уже накрыла город. Вдруг увидели палатки.
- О, ребята! Тут туристы вроде нас с вами. Вот и мы рядом с ними переночуем.
Подъехали - а там не палатки, а цыганские шатры. Под яркий свет фонаря выбежали чумазые, босоногие пацанята.
- Нет, ребята-демократы, едем дальше.
Илья развернул машину на сто восемьдесят градусов, и наши путешественники уехали подальше от таких соседей. Ночевать пришлось, сидя в машине, на стоянке для дальнобойщиков. Измучились, изломались все. Потом уже днём нашли полянку на берегу речки, искупались, поставили машину в тени и сами поспали на мягкой травке под кустами. Новенькая Волга не подвела, ни разу не забарахлила. Загнав ее двор, все поблагодарили железного коня. А Миша помыл и почистил салон у красавицы Волги. Дома их встретил обиженный Барсик. Он свободно проникал в дом через подпол. Соседка отпирала дверь, приносила ему еду.
Все, кроме Нины Петровны, загорели до черноты. Нина загорать не любила, считала, что от загара кожа стареет. На работе ее встретили восторженно-завистливые охи и ахи:
- Как вы похорошели, Нина Петровна! Какая стройняшка! Просто десять лет долой! Эх, и нас бы кто свозил на море!
Илью Сергеевича в училище тоже не узнали.
- Это кто к нам прибыл? Актер Голливуда? Да, теперь все дамы в городе сойдут с ума от вашего загорелого образа! - сделала комплимент заместитель Галина Николаевна.
- Ну, какие у нас новости? Кто женился, кто родился? - Илья сел в свое кресло, погладил подлокотники, стол и вызвал секретаря Веронику Евграфовну с бумагами.
- Все на своих местах, только Елена Ивановна скоро уйдет в декрет, - ответила заместитель.
- Ничего себе! Хорошая новость! Вот молодцы! - говорил директор, подписывая документы.
А Максим с Еленой ждали прибавления. Семья у них получилась дружная, крепкая. Дениске было уже пять лет. Мальчик рос подвижный, смышлёный, с удовольствием посещал садик.
Придя домой, играл с престарелой Тусей, расчесывал ее шёрстку, ходил в гости к бабушке Рае, помогал ей что-либо принести, подать. А баба Рая, шаркая больными ногами, доставала самое вкусное варенье, пряники, наливала мальчику чашку чая. Заботился о ней теперь исключительно Максим. С дальними родственниками баба Рая перессорилась. На Максиме теперь было все: дом, огород, сын, соседка. Лена была уже на седьмом месяце, участвовала только в приготовлении еды и немного работала по дому, включая игры с сыном, кормежку собаки, старушки Тусеньки.
Теперь о Ларе. Десятый класс - дело ответственное. Не должно быть никаких проколов, никаких четвёрок. Медаль должна быть самая, что ни на есть, золотая. Исторический факультет в ЛГУ имени Жданова - заветная цель.
Расстраивался дедушка Пётр Михайлович. Он ждал Лару в свой институт, мечтал, что она будет жить с ним.
- Ниночка, я уже старый. На кого останется наша прекрасная трёхкомнатная квартира? Надо Ларочку и Мишу ко мне прописать. А уж будут они со мной жить или нет, как получится. Но квартира наша не должна повиснуть, если со мной что-то случится, - говорил, задыхаясь, Петр Михайлович.
Нина Петровна с Ильёй согласились и прописали детей у отца. За квартиру плата увеличилась, и Петру Михайловичу каждый месяц присылались деньги.
Ларочка расстраивалась: ей и дедушку было жалко, и в Ленинград к Саше очень хотелось. В школе у нее был полный порядок.
Любимый предмет историю после смерти любимого Ивана Борисовича преподавал новый учитель Александр Михайлович Федосин. Невысокий, с большой лысиной, которую он прикрывал длинной прядью волос, перекинутой с одной стороны на другую. Свою прическу он, смеясь, называл "заимствованием". Учитель от Бога, историю и скучное обществоведение он преподавал так, что заслушаешься. Его уроки Ларочка ждала, как праздники. По работам Ленина он давал такие оригинальные конспекты в своей трактовке, что всё всем было понятно и интересно. Но отстающие ученики, которым было ровным счётом наплевать и на историю, и на обществоведение, чтобы он не вызывал их к доске, задавали ему отвлекающие вопросы:
- Александр Михайлович, расскажите, как вы с парашютом прыгали?
И Александр Михайлович с жаром чуть не пол урока рассказывал, как он прыгал с парашютом, как, когда парашют не раскрывался, кричали: "Колбаса, колбаса летит!" Он задирал руки вверх и с ужасом смотрел туда, где падал парашютист с нераскрытым парашютом, похожий на колбасу. Рассказывал много случаев из воспоминаний о войне. Всегда при этом возбуждался, глаза горели. Этим некоторые пользовались, а Лара на них злилась.
Потом, когда Лара училась в институте, то пользовалась на семинарах конспектами Александра Михайловича, преподаватели ей настоятельно советовали поступать в аспирантуру и ставили "отл".
А что же Саша? Саша работал на трубоукладчике до самого конца совхозной эпопеи. Работа была трудная, даже опасная. Он сидел в огороженной клетке и ловко укладывал дренажные трубки, расстояние между ними выкладывая стекловатой. Когда выдавались минуты отдыха, Саша спал в этой стекловате, не чувствуя, что она колется. Если дренажная система не пропускала воду, ее браковали и рядом прокладывали новую.
Вечерами в лагере студентов царило веселье. Будущие журналисты под гитару пели и свои, и чужие песни.
Народ был талантливый, многие писали стихи. Тут же и читали их перед товарищами. Саша стихов ещё не писал. Он фотографировал. Делал талантливые этюды: портреты, пейзажи, жанровые сценки, которых было в переизбытке в жизни студентов. Когда пришел конец совхозной жизни, студентов поблагодарили, выдали зарплату, погрузили в автобусы и отвезли в институт. И тут оказалось, что Саша получил больше всех, кто работал на картошке в два раза. На этом сюрпризы не закончились. Студентов ждала стипендия за сентябрь, причем выдавать ее должен был Александр Нустров, назначенный старостой, о чем он даже не подозревал. В деканате ему вручили пачку денег и ведомость. После торжественного посвящения в студенты, будущие журналисты радостно подходили за стипендией к старостам, расписывались в ведомости и получали вожделенные денежки. Несколько человек ленинградцев Саша не узнал, они не были на картошке. Строгий староста денег им не дал:
- Я вас первый раз вижу. Кто вы такие - не знаю.
- Вот, вот я! - тыча пальцем в ведомость закричал один.
- А вот я, - надрывался другой, найдя свою фамилию в списке.
Блатные детки важных персон возмущались, кричали на Сашу, что они будут жаловаться, что отныне ему не сдобровать. Они уже потирали руки, радуясь денежкам, которые не надо выпрашивать у родителей, а тут какой-то дуболом сорвал им гулянку в ресторане.
- Ничего страшного, вас накормят и напоят дома. Когда придёте со студенческими билетами, получите свою стипендию, - ответил недовольным мажорам староста. Но тут принесли студенческие билеты, разложили стопками на длинном столе, покрытом кумачовой скатертью, поставили таблички с номерами групп и под роспись раздали. Так что стипендию Саша выдал всем, чем был очень доволен. "Держать деньги у себя удовольствие ниже среднего", - думал он. Студенческий билет в своей группе он получил последним. Он вышел на набережную Невы и, не стесняясь никого, громко сказал:
- Приветствую тебя, Ленинград! Вот и я, Алексанр Нустров, теперь настоящий студент! - и помахал студенческим билетом.