Продолжение воспоминаний графа Карла Васильевича Нессельроде (перевод с фр.)
Когда я приехал в Париж, все были заняты там браком Наполеона. Развод уже совершился; недоумевали только о выборе невесты. Австрийская эрцгерцогиня (Мария-Луиза Австрийская) приняла союз отвергнутый русской великой княжной (Анна Павловна).
Свадьба отпразднована со всей пышностью, столь нравившейся надменности Наполеона; но ужасное несчастье (пожар), случившееся на бале Шварценберга, было принято за гибельное предзнаменование и омрачило празднества. Князь Куракин (Александр Борисович) был одной из жертв этого печального случая (получил сильные ожоги).
Вследствие продолжительной болезни он не мог заниматься делами, которые всей тяжестью обрушились на меня. Кое-какие "облака стали показываться в наших отношениях с Францией"; Наполеон неумеренно предался системе поземельных присоединений, в недавнее время снова появившейся на политическом горизонте.
Ничто не ново под солнцем! Присоединив к Французской империи Голландию и ганзеатические города, он возымел несчастную мысль завладеть и Ольденбургским великим герцогством. Царствовавший герцог (Пётр I) был близким родственником нашего Государя (Александр Павлович), который оскорбился этим завладением и заявил о том гласно (принц Георгий Петрович Ольденбургский был женат на сестре Александра I, Екатерине Павловне).
Континентальная система вскоре сделалась причиной нового раздора. Ненавистные порядки, ею установленные, всецело тяготели над Россией. Вывоз товаров уничтожился, а ввоз французских произведений умножился до того, что торговый баланс сделался весьма неблагоприятным и произвел значительное понижение вексельного курса.
Для отвращения этого зла, следовало уменьшить ввоз изменением тарифа, обложив некоторые товары при ввозе возвышенной пошлиной и запретив вовсе привоз других. Составленный на таких основаниях тариф произвел во Франции дурное впечатление.
Он возбудил оживленные споры, которые мне приходилось не раз выдерживать в переговорах с Шампаньи; Наполеон ухватился за новый тариф как за предлог своего к нам нерасположения.
1811 год наступил среди не совсем приятных переговоров, продолжавшихся до августа месяца и сопровождавшихся громадными вооружениями, не оставлявшими даже людям, наименее дальновидным, никакого сомнения относительно намерения Наполеона идти на Россию.
Князь Куракин, после того как знаменитый Корвизар объявил его неизлечимым, был вылечен прусским доктором Коревом. Он снова принялся за дела и мог явиться на дипломатическом собрании 15-го августа. Здесь разорвалась бомба, и мы были свидетелями возобновления сцен, предшествовавших у Наполеона объявлению войны,и разыгранных им в 1804 году с лордом Витвортом, а в 1809 с князем Меттернихом.
На мои глаза дело было ясно, и оставаться долее в Париже при таких отношениях становилось невозможно. В конце месяца я уехал в Петербург через Вену. Мне хотелось привезти в Россию сведения о том, какое положение примет Австрия в предстоявшей войне.
Я был дружен с князем Меттернихом, сделавшимся главой Венского кабинета во время пребывания моего в Париже. Разговаривая с ним, я не достиг, однако ничего положительного; никаких обещаний мне дано не было. В Вене хотели, чтобы мы попытались войти с Францией в новые переговоры для отвращения войны.
Желая дать ход этой мысли, я составил записку, в которой, на основании собранных в Вене сведений, указывал основы, на которых должны быть ведены сношения с Францией.
В октябре я добрался до Петербурга. Император принял меня весьма милостиво и назначил статс-секретарем. Когда представлялся я по этому случаю, Государь, прочитавший мою записку, сказал мне:
"Я сомневаюсь, чтобы новая с моей стороны попытка к соглашению, привела Наполеона к мирной развязке; так же как и вы, я считаю разрыв неизбежным. В случае войны я намерен предводительствовать армиями; мне нужен будет тогда человек молодой, могущий всюду следовать за мной верхом и заведовать политической моей перепиской.
Канцлер граф Румянцев (Николай Петрович) стар, на него нельзя возложить этой обязанности. Я решился остановить выбор на вас; надеюсь, что вы верно и скромно будете исполнять эту должность и оправдаете полное мое к вам доверие".
До разрыва с Францией новое мое место не давало мне почти никаких новых занятий: канцлер продолжал заниматься дипломатическими делами; лишь от времени до времени Государь поручал мне составление какой-нибудь бумаги, поднесенной ему графом Румянцевым и не заслужившей его одобрения.
Переговоры с Францией продолжались, и раз даже возникла мысль снова отправить меня с особым поручением в Париж. Так окончился 1811 год.
В январе 1812 года я вступил в брак с девицей Гурьевой, доставившей мне 37 лет счастья. Вскоре затем последовало событие, которое могло бы иметь вредное влияние на мою судьбу: я разумею ссылку Сперанского (Михаил Михайлович), близкого мне друга, главной моей опоры у Государя, во всё продолжительное время царской к нему милости.
Ссылка его последовала в ночь с воскресенья на понедельник. Во вторник Государь призвал меня и с ангельской добротой рассеял мои опасения относительно переписки моей со Сперанским; переписка эта была отослана Сперанским Государю запечатанная и лежала у него в кабинете.
Я застал Императора еще сильно взволнованным необходимостью, в которой он, справедливо или нет, нашел себя поставленным, расстаться с человеком, характер коего любил, дарования коего высоко ценил.
Сперанский был, очевидно, жертвой Балашова и Армфельта, воспользовавшихся общественным мнением, враждебным к преобразованиям, которых желал Государь, и осуществление которых возлагал на Сперанского.
Они представили Его Величеству, что накануне войны, в которой лишь любовь к родине могла быть спасением, неблагоразумно оскорблять народное чувство, держа при себе человека обвиняемого в измене, в тайных сношениях с Францией.
Сношения эти ограничивались перепиской с герцогом Бассано для получения подробных сведений о наполеоновских учреждениях, которым хотели подражать в России. Так, наш государственный совет был организован по образцу французского государственного Совета. Преобразовательные замыслы Сперанского были много шире.
В первые месяцы сношений с Францией продолжались посредством переговоров графа Румянцева с новым послом, генералом Лористоном, заменившим герцога Виченцского (здесь де Коленкур). Переговоры эти, имели главным предметом, заключение трактата, который бы укреплял за Россией владение бывшими польскими провинциями.
Мы требовали, чтобы польское королевство никогда не восстановлялось. Наполеон обещал только, что не будет способствовать к его восстановлению. Переговоры эти ничем не кончились.
Наполеон, очевидно, продолжал их единственно с целью выиграть время для окончания громадных своих приготовлений к войне. Весной туча стала надвигаться, все более и более нахмуриваясь. Великие армии приближались к нашим границам, располагаясь во владениях прусского короля; союзные договоры были заключены с Пруссией и Австрией.
Война делалась неизбежной; вся Европа устремлялась на Россию; в рядах неприятельских были даже испанцы, португальцы и итальянцы.
В марте Государь уехал в армию и расположил свою главную квартиру в Вильне, куда я не замедлил явиться. Государь взял с собою многочисленную свиту: канцлер Румянцев, князь Кочубей, граф Армфельт, маркиз Паулуччи, граф Аракчеев, Шишков (Александр Семенович), заменивший Сперанского в должности государственного секретаря.
Чем многочисленнее была свита, тем деятельнее были происки. Силы наши были разделены на две армии: первая под командой Барклая де Толли (Михаил Богданович), вторая, под начальством князя Багратиона (Петр Иванович); обе вместе содержали не более 250000 человек, тогда как Наполеон шел против нас с 400000.
При Государе находился в то время прусский генерал Пфуль. Он предложил план кампании, вызвавший сильные опровержения со стороны большего числа наших генералов. По его мнению, армия Барклая должна была отступать к Двине и занять укрепленный лагерь под Дриссой; князь Багратион должен был между тем действовать наступательно во фланг и в тыл французской армии.
План этот оказался удобоисполнимым лишь отчасти. Признано было, что для получения успеха, на который надеялся Пфуль, нужны были более значительные силы. Вследствие этого князю Багратиону велено было соединиться с Барклаем; военные обстоятельства долго препятствовали этому соединению, которое последовало лишь под Смоленском.
Наполеон из Парижа прибыл в Дрезден, где имел свидание с новыми своими союзниками, королем Прусским и императором Австрийским. Желая выказать миролюбивые намерения, он отправил в Вильну графа Нарбонна с письмом. Я был близко знаком в Париже с графом Нарбонном и вел теперь с ним несколько бесед, убедивших меня, что его посольство не могло иметь никакого последствия.
Государь принял его благосклонно, но отвечал уклончиво. С ответом на посольство графа Нарбонна был послан к Наполеону генерал Балашов (Александр Дмитриевич). Между тем Наполеон прибыл в свою главную квартиру, и на балу, данном генералом Беннигсеном (Леонтий Леонтьевич) в Закрете, Государь получил известие, что французская армия перешла через Неман.
Решено было немедленно покинуть Вильну, и на другой же день началось отступление. Приходилось объявить печатно о происходившем, а некогда было даже составить манифест, хотя и у меня были собраны для того материалы.
Государь решился выдать рескрипт на имя председателя Государственного Совета, князя Салтыкова (Николай Иванович), поставленного во главе правления на время отсутствия Государя. Я на скорую руку сочинил рескрипт; его перевели на русский язык и обнародовали.
Отступление наше безостановочно продолжалось до Дриссы. Несколько арьергардных схваток не всегда были для нас невыгодны. Осмотр укреплённого лагеря скоро доказал невозможность удержаться в нем. Принято было важное решение: Барклаю велено продолжать отступление, а Государь отправился в Москву, чтоб устроить всеобщее ополчение и воспламенить народное одушевление.
С Императором уехали только начальник штаба, князь Волконский (Петр Михайлович), и несколько ген.-адъютантов. Я получил от Государя приказание оставаться при фельдмаршале Барклае и принять на себя составление известий из армии.
Остальная затем часть многочисленной свиты была отправлена из Вильны в Петербург. Продолжая следовать за армией, я, между прочим, присутствовал при сражении под Витебском, где друг мой граф Пален (Павел Петрович) отличился в блистательном арьергардном деле. Несколько дней спустя, курьер привез мне приказание явиться к Государю в Петербург.
В начале кампании штаб фельдмаршала Барклая был странно составлен. Генерал Лавров (Николай Иванович) был начальником штаба, генерал Мухин (Семен Александрович) генерал-квартирмейстером; оба они решительно не были способны к занимаемым должностям.
Еще в Вильне Лаврова заменили маркизом Паулуччи (Филипп Осипович), недолго сохранившим, однако столь важное место: своим заносчивым характером, своей надменностью, он сделался невыносим для всех; его скоро уволили, но позднее назначили губернатором в Ригу.
Ермолов (Алексей Петрович) был сделан начальником штаба, а Толь (Карл Фёдорович) генерал-квартирмейстером. Смысл нашего продолжительного отступления не был понятен ни публике, ни войску, а между тем в этом отступлении было для нас единственное спасение.
Государь, расставаясь в Полоцке с Барклаем, сказал ему: "сохраните мою армию; у меня нет другой".
Проникнутый этой мыслью, мужественный наш полководец с редким самоотвержением переносил рассеваемые о нем в народе толки и ненависть генералов, честно и неотступно преследуя задачу, указанную ему высочайшей волей.
Нападки эти сделались столь сильны, что Император счел нужным, для удовлетворения народного чувства, поставить русское имя во главе войска. Кутузов назначен главнокомандующим обеими армиями, соединившимися под Смоленском. Я оставался при армии до Гжатска; там было получено мною через курьера приказание вернуться в Петербург.
Отправясь немедленно, я встретил на дороге Кутузова; он остановил меня и стал расспрашивать о главном штабе армии. Карьера Кутузова была блистательная. Победа, одержанная им над великим визирем на берегах Дуная, привела к заключению в высшей степени благотворного для России Бухарестского мира, давшего возможность располагать войсками, находившимися в Турции, в то время, когда Наполеон приближался с четырьмястами тысяч человек.
Известие о Бухарестском мире было получено нами в Вильне, прежде открытия военных действий. Граф Румянцев был недоволен: он желал более выгодного мира, не принимая в соображение обстоятельств, при которых он был заключен.
Чуть-чуть не последовало отказа в ратификации. Расположение это отозвалось на фельдмаршале Кутузове: оказанная им огромная услуга осталась непризнанной и, будучи незадолго пред тем замещен адмиралом Чичаговым, он покинул армию почти в немилости.
Из этого положения его вывело общественное мнение более, чем высочайшее доверие. Не без основания, впрочем, Государь сомневался, чтобы Кутузову было под силу бороться с Наполеоном. Он был стар, изнеможен; недуги и раны не позволяли ему садиться на лошадь, хотя впрочем храбрость его не подлежала сомнению.
При том он был столько же умен, сколько хитер, чрезвычайно вежливых форм, но недостаточно тверд, неспособен на решительные меры. Он прибыл в армию, когда после кровавого боя под Смоленском войска достигли пределов Московской губернии.
Предстояло решить вопрос: отдавать ли столицу империи без новой битвы. Это признано невозможным и занята позиция под Бородиным, где и стали наскоро укрепляться. Обе армии сосредоточили свои силы и были подкреплены 10-ю тысячами московской милиции, так что у нас было всего 210 т. человек.
Наполеон атаковал нас, и здесь произошло кровопролитнейшее сражение. Фельдмаршал Кутузов командовал на довольно большом расстоянии от поля битвы. Героем этого дня был Барклай; доведенный до отчаяния несправедливыми нападками, он подвергал себя опасности до того, что думали, будто он ищет смерти.
Князь Багратион был убит в самом начале сражения. И наши, и неприятельские потери были огромны; так как важнейшие наши редуты были взяты, то главнокомандующий решился вечером отступить. Наполеонова армия была в таком расстройстве, что не могла преследовать.
По приближении к Москве созван был военный совет для обсуждения вопроса: можно ли еще сражаться, или должно сдать столицу неприятелю? Большинство членов этого совета, признав новые усилия невозможными, высказалось за сдачу. Армия прошла через Москву, но вместо отступления на Петербург или к Северу направилась к Калуге; таким образом, она становилась во фланг французам, пресекая сообщение их с самыми успешными частями империи.
Мера эта и пожертвование Москвой спасли Россию и приготовили гибель французам. Окружавшие Наполеона представляли ему опасности, которым он подвергался, переступая границы старинной Польши. Они употребили все свои старания, чтоб удержать его, но надежда подписать мир в Москве превозмогла.
Наполеон рассчитывал на слабость императора Александра; он думал, что, подобно другим государям, Александр тотчас по взятии столицы подпишет постыдный мир. Московский пожар, по-видимому, должен бы был рассеять его надежды; но вступив в переговоры с Кутузовым, который намеренно тянул их, Наполеон, в ожидании успешного их окончания, напрасно продлил пребывание в Москве.
Узнав о взятом нашими войсками направлении и поняв значение их отступления, Наполеон послал для наблюдения за ними корпус, под начальством Мюрата. Мюрат расположился близ Тарутина. Заметив, что неприятель слишком растянул свои силы, Кутузов воспользовался этой ошибкой и отрядил для нападения на него генерала Беннингсена с превосходными силами.
Атака эта имела полный успех. Мюрат отступил, потеряв 18 пушек и много убитыми и пленными. Следствия этого сражения могли быть еще значительнее, но в самом начале дела был убит один из лучших наших генералов (здесь генерал-лейтенант Карл Фёдорович Багговут), и вследствие того остановлено движение дивизии, долженствовавшей обойти французов.
Известие об этом успехе было привезено в Петербург полковником Мишо; одновременно получено уведомление о выезде из Москвы Наполеона, начавшего свое отступление. Нет надобности, говорить о впечатлении, произведенном этими событиями и при дворе, и в целом городе.
Государь спросил у Мишо, есть ли надежда, что французская армия не выйдет из пределов России. "Я так мало в том сомневаюсь, - отвечал пьемонтец Мишо (Александр Францевич), что ходатайствую пред Вашим Величеством о возвращении моему королю его престола". Государь дал ему в том обещание, которое и сдержал впоследствии.
Во все это время занятия мои ограничивались написанием, по приказанию Государя, нескольких бумаг. Знаменитое отступление продолжалось. При переправе через Березину бедствия французов достигли крайних размеров. 29-й бюллетень возвестил о том Европе и Франции. В Молодечне, месте издания этого бюллетеня, Наполеон покинул армию, сопровождаемый лишь Коленкуром и мамелюком Рустаном.
Великая армия была уничтожена, но оставались еще корпус Шварценберга и Йорка. Шварценберг отступил в Галицию, Йорк (Людвиг) заключил с Дибичем (Иван Иванович) капитуляцию, по которой отделился от Наполеона. Россия была свободна от врагов.
Затем возникал вопрос, - ограничиться ли освобождением отечества, или, пользуясь обстоятельствами, попытаться освободить Европу. По этому предмету мнения были весьма различны. Фельдмаршал Кутузов, слабо преследовавший французов, был того убеждения, что врагам следовало "соорудить золотой мост для отступления".
Оставаясь последовательным, он должен был высказаться против дальнейшего продолжения войны; но Государь, под влиянием возвышенных, благородных чувств, отверг столь осторожный совет и решился принять лично командование армией.
Он выехал из Петербурга, приказав мне сопутствовать ему. На этот раз он имел счастливую мысль оставить в Петербурге всю свиту, сопровождавшую его в прошлую весну. Князь Волконский, граф Аракчеев и я были единственными его спутниками.
Барон Штейн получил приказание присоединиться к нам по вступлению русских войск в Пруссию. Перед отъездом Государь поручил мне составить прокламацию к пруссакам. По приезде в Вильну, я занял комнаты, приготовленные для меня в императорском дворце.
С этого времени началось мое участие в великих, делах ознаменовавших царствование императора Александра I.