«И вот как-то у одной деревенской бабы случились очень тяжелые роды, повитухи не оказалось на месте, ушла в соседнюю деревню. Валентина, придя домой с фермы, обмолвилась, что «Верка рожат, наверна, помреть».
— Где? — коротко спросила Пелагея.
Валя сказала в какой избе, женщина тут же подхватила костыли и ушла. Вернулась через несколько часов сияющая, довольная, попросила самогона.
Валя налила, ничего не спрашивая, и так все было ясно.
Пелагею слегка потряхивало, она выпила залпом и коротко бросила:
— Живая! И девка хорошая родилась.
Блаженно улыбнулась. А спустя два дня одна баба руку сломала и сразу же сама прибежала к Пелагее, та умело наложила ей шину и отправила в город с Демьяном».
Часть 24
Придя в Высокое, Пелагея сразу пошла во двор свекрови. Та возилась в огороде, увидев сноху с девочкой, вскрикнула, рванула к ним, обняла обеих, долго плакала. Пелагея не могла четыре года проглотить твердый, колючий комок, который все время стоял в горле, с первого дня войны.
А в тот момент вдруг проглотила и разрыдалась громко, надрывно, как раненый зверь.
Настенька плакала беззвучно, прижимаясь к Вале худеньким тельцем.
— Кто жа енто нам будят? — сквозь слезы спросила Валентина и погладила девочку по мягким светлым волосикам.
— Настенька, — прошептала девочка.
Валя вопросительно посмотрела на Пелагею.
— Дочка моя, — задыхаясь от рыданий, выговорила та.
Настенька подняла глаза на Пелагею.
— Ничего, Настенька, еще поживем! — всхлипывала Пелагея. — А то как же? Ногу только фрицы оттяпали, а руки-то на месте! Ими жизнь и построим.
— Сердцем ишшо надоть! — подсказала Валентина, утирая слезы огромным бесцветным платком, который стянула с головы.
Пелагея была очень идейная, на фронте она вступила в партию. В Высоком оказалось еще два коммуниста. Они трое и стали вдохновителями для жителей всей деревни. Деревенские Пелагею побаивались и любили одновременно. Она могла вмешаться в личную жизнь какой-то семьи и отругать мужика, который пил без меры и бил жену. А могла и бабу поругать, если у нее были дети неухожены, а мужик ходил голодный и грустный. Как правило, почти всегда в такой семье что-то менялось. Мужики стыдились пить и буянить, а бабы прекращали лениться.
Так и стали жить втроем в доме свекрови. К своей хате Пелагея даже не подошла ни разу. Потихоньку она привыкала к новой жизни, училась улыбаться, смеяться и проявлять нежность. Она неумело обнимала и целовала Настеньку, плела ей косички, называла дочкой. А когда ездила в город по надобности, то привозила гостинцы. Настенька радовалась, обнимала и благодарила Пелагею.
Как-то постепенно она стала звать Валю бабушкой, как соседская девчонка называла свою, а чуть позже и Пелагею стала звать мамой: сначала шепотом и стеснительно, потом осмелела и стала называть громко.
Пелагея никак не могла снова найти себя в деревенской жизни: работала на ферме, и в сельсовете пробовала, но все это было ненадолго. Она не была лентяйкой, да ее никто и не заставлял работать: без ноги все же, но ей самой хотелось приносить пользу.
И вот как-то у одной деревенской бабы случились очень тяжелые роды, повитухи не оказалось на месте, ушла в соседнюю деревню. Валентина, придя домой с фермы, обмолвилась, что «Анфиска рожат, наверна, помреть».
— Где? — коротко спросила Пелагея.
Валя сказала в какой избе, женщина тут же подхватила костыли и ушла. Вернулась через несколько часов сияющая, довольная, попросила самогона.
Валя налила, ничего не спрашивая, и так все было ясно.
Пелагею слегка потряхивало, она выпила залпом и коротко бросила:
— Живая! И девка хорошая родилась.
Блаженно улыбнулась. А спустя два дня одна баба руку сломала и сразу же сама прибежала к Пелагее, та умело наложила ей шину и отправила в город с Демьяном.
Так она сама и нашла себе занятие: организовала медпункт в пустой хате, чтобы люди домой не ходили, съездила в город, правдами и неправдами выбила кое-какие медикаменты.
К фельдшеру стали ходить за исцелением тела и души. Частенько приходили бабы, и когда Пелагея спрашивала:
— Что беспокоит?
То женщина показывала на грудь и говорила:
— От тута болить сильна.
Пелагея напрягалась, а женщина продолжала:
— Особливо, када Васька напьетси и детей гонят, а я яво боюси и молчу.
Тогда начинался длинный разговор с выяснением, почему Васька пьет и как давно. Бывало, что и Ваське доставалось. Вызывали на собрание коммунистов и песочили.
_____
_____
Рано утром Пелагея разбудила Федора, тот сходил за Фросей. Фельдшер сделала Любушке второй укол.
— Усе ясно, чавой тут такова! Ты попробовала ба табуретку смастырить! — улыбнулся мужик.
— Тогда сегодня вечером ты укол делаешь, — бесстрастно сообщила Пелагея.
— Я севодни поздна буду, — испуганно сказал Федор и быстро ушел из хаты.
Почти сразу же Любушка открыла глаза и попросила пить.
— Ой ты, милая моя! Чичас, чичас! — засуетилась Фрося.
Люба выпила целую кружку, удивленно посмотрела на Пелагею, но ничего не спросила, закрыла глаза и уснула.
— Послушайте, тетя, — обратилась к Фросе Пелагея, — укол теперь только вечером. Не привыкла я без дела сидеть. Скажите деревенским: пущай придут, у кого может есть какие жалобы.
— Да ты чавой?! Чичас тута уся деревня будеть!
— Привыкшая я. А если вы не хотите, чтобы я принимала в вашем дворе, я найду место! — твердо сказала Пелагея.
— Чавой ты, чавой?! Давай сиди у мене! — замахала руками Фрося. — Чавой тебе скакать по дяревне! Я жа и накормлю тебе. Чавой ты?
Фрося выглядела испуганной, Пелагее стало жаль ее, она улыбнулась, тем самым успокоив бабку и дав понять, что никуда не уйдет.
Улыбка у Пелагеи была замечательная. Когда она улыбалась, все морщинки вокруг глаз разглаживались, лицо становилось ясным и чистым, а взгляд добрым, а не колючим, как обычно.
Фрося тоже расплылась в улыбке и захлопотала:
— Садиси, от тута! А я пойду по деревне. Да чичас зайду у два двора, и ужо усе знать будуть. Пока Силантьюшка-то спить, но ты усе равно одним глазом-то глянь. Робяты пока тожа усе спять. Пущай!
Пелагея согласно кивнула.
Через полчаса у фельдшера был первый посетитель. Дед Артемий пришел жаловаться на негнущиеся колени, потом и бабка его пришла, а через пару часов деревенские запрудили все пространство около дома Фроси. Севостьяниха даже затеяла свару.
— Я первее была! — подбоченясь, орала она.
— Нет я! — спорила с ней маленькая сухонькая старушка.
— Да как жа енто, люди добрые! — орала наглая баба. — Усе жа видали, я пришла сначала…
Пелагея поднялась, взяла костыли и вышла за калитку.
— Не скандалить, не кричать! Еще услышу, все сразу прекращу.
Севостьяниха испуганно притихла, а люди начали шикать на нее:
— Молчи, а то чичас из-за тебе усе прекратит дохтур.
— Привыкла глотку драть!
Несмотря на то, что Федя пообещал прийти позже обычного, явился он раньше, сильно удивился, увидев толпу у калитки.
— Чавой-то? — спросил у деда Михея.
— Усе хворые пришли до твоева двора, — хохотнул старик.
— И ты тожа, штоля, хворый? — хмыкнул Федор.
— А то как жа! Усе хворыя, и я с ими! — дед весело рассмеялся.
Федор покачал головой и шагнул во двор.
С интересом прислушался к разговору Пелагеи и Полины, худой бабы, ее муж работал в артели.
— Бросишь три щепотки на стакан, будешь пить по утрам, — наставляла ее Пелагея.
Увидев Федора, она кивнула и обратилась ко всем ожидающим своей очереди:
— Приходите завтра. Сегодня прием окончен.
Люди загудели неодобрительно.
— Завтра, завтра, — твердо повторила Пелагея еще раз и зашла в хату.
Народ потоптался еще недолго, но делать нечего — пошли по домам.
— Вечерять, вечерять, — зачастила тетка Фрося, как только увидела Федю и Пелагею.
— Как она? — спросил обеспокоенно Федор, кивнув в сторону Любаши.
— Все путем! — успокоила его Пелагея.
После ужина Ефросинья и Федор снова смотрели внимательно, как фельдшер делала укол.
— Ну что, завтра попробуешь? — обратилась она к Феде.
— Попробую, — твердо сказал Федя.
В этот момент Любаша открыла глаза.
Бабка Фрося тут же принялась поить ее травой. Она сделала несколько глотков и снова закрыла глаза.
— Температура еще держится, но ей лучше, состояние стабильное. Это важно, — пояснила Пелагея.
— Понял, — кивнул Федор.
Перед тем как уйти в свою избу, он подошел к кровати, на которой лежала Любаша, и опустился на колени. Люба будто почувствовала, что он рядом, и медленно открыла глаза.
— Любушка, — прошептал Федя, — милая моя, лябедушка! Усе,
што хошь для тебе сделаю! Тольки ня уходи от нас! Любушка!
— Усе сделашь? — с трудом прошептала Любава.
— Сделаю! — подтвердил Федор.
— Мужем мене будь, как Савелий был. От мое желание. Тада и выздоровею.
Федор взял горячую руку Любаши и прижался губами:
— Ты тольки выздоровей, мы ишшо с тобой девку рОдим.
Татьяна Алимова
все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️
прочитайте еще один деревенский рассказ с легким налетом фантастики ⬇️⬇️⬇️