Начало тут.
В приемном покое пожилая врач, бегло осмотрев Лилю, сказала коротко:
- В операционную её!
Бледными губами Лиля прошептала:
- Может можно сохранить?
Врач положила свою теплую ладонь Лиле на живот: - Не чего тут уже сохранять девонька, поехали на чистку.
Было больно, стыдно и горько. Лиля в палате лежала совершенно одна. Еще держалась температура, и хотелось спать, временами открывая, глаза она видела за окном березку. Заходящее солнце золотило дрожащие листочки, хотелось домой. Через несколько дней Лилю выписали.
- Больше не приезжай вот так.
Врач что-то быстро писала в карточке.
- Береги себя, и теперь ждем за сыном или дочкой.
Домой Лиля поехала на рейсовом автобусе, на вокзале прошлась по магазинчикам. Пошарила по карманам, на остатки мелочи купила в бакалее фруктовый сахар. В автобусе смотрела на бегущие за окном деревья, они были яркие, разноцветные.
- Скоро облетят, лес будет голый, прозрачный: - подумала Лиля. - Вот и я, теперь словно какая-то серая октябрьская мгла, ребенка сохранить не сумела, потеряла как листочек березовый. Она ехала и думала:
- Что со мной не так? Ровно сглазил кто...
Дома было тепло и чисто, бабушка словно ждала Лилю, испекла рогульки, на столе кипел самовар.
- Как подгадала, что сегодня вернешься!
Бабушка расплакалась от радости.
- Трофимко без тебя весь извелся, каждый вечер вспоминал: - как там моя, ненаглядная.
Но по тому, как бабушка волновалась, Лиля заметила, что та, что-то не договаривает ...
- Уж как тебя увезли, я и опомниться не успела. - Каждый день молилась, чтобы тебя выписали побыстрее. Ничего Лилечка, будут еще детки у вас.
Лиля с удовольствием пила горячий чай с фруктовым сахаром. Ей нравилось, как тают во рту душистые крупинки.
- А ты бабушка вроде чем-то расстроена?
Ефросинья поставила свою чашку кверху донышком на блюдце, подвинула его в сторону.
- Я тут заметила, у нашей калитки, Павлина все ошивается. И именно в это время как Троша с работы возвращается. То с коромыслом по воду идёт, то, как будто случайно тут оказывается. И все зубы скалит. Ох, не нравится мне это Лиля!
Федосеевы были самыми обеспеченными на деревне. Большое хозяйство, первыми из всех купили цветной телевизор, а потом и «Запорожец» приобрели. Готовили для Павлины достойное приданое. Только вот желающих жениться, почему-то не было. Сама Павлинка вроде и лицом была пригожая, только сторонились ее парни. Говорят бабка Павлины, Улита была прислугой у зажиточного помещика. Когда началось раскулачивание, помещик с женой спешно сбежали, за границу оставив все хозяйство. Улита несколько недель ухаживала за скотиной, питалась только молоком и картошкой пока не пришли из сельсовета и все не конфисковали. Перед приходом властей, Улита вдруг вспомнила, как хозяин, сидя на кухне в хмельном подпитии, часто хлопал ладонью по большому шкафу - горке.
- Вот Улитка, ты думаешь это шкаф? Н-е-ет, это друг. Золотой товарищ! Всегда выручит в трудную минуту.
Улита тогда думала, что хозяин имел ввиду водку и закуску, стоявшую в горке, но сейчас ей пришла в голову совсем другая мысль ... Шкаф сейчас стоял совершенно пустой, лишь только несколько чашек и граненых стопок. Она осторожно простукала боковые и заднюю стенки, звук был звонкий, значит, внутри ничего не было. Тут взгляд Улиты упал на массивные, резные ножки. Она занавесила окно плотной тканью, зажгла огарок свечи. Поставив свечку на пол и опустившись на одно колено, Улита попробовала покрутить ножку. Нет, не получится, шкаф слишком плотно стоял на полу.
Тогда Улита сходила в сени и принесла оттуда лом и каменный круг от жерновов. Ломом ловко поддела шкаф снизу, он нехотя оторвался от пола, сдирая прилипшую краску. Круг ловко лег в образовавшуюся нишу, Улита опустила на него шкаф и теперь ножки оказались свободно парящими в воздухе. Но открутить их все таки никак не удавалось. Она уже было хотела снова вернуться в сени за каким-нибудь инструментом, но тут в двери постучали ...
- Кого это черт принес? - подумала Улита и задула свечку.
Спросила тихонько: - Кто там?
Раздался голос соседки Глафиры.
- Терентьевна, не нальешь молочка ребятам?
Двух коров, которых еще не забрал сельсовет, Улита доила каждый день. Сама пила молоко, а излишки раздавала, покуда запрета от властей пока не поступало. Глафира вошла, в сени и хотела было пройти дальше в избу, но Улита как бы невзначай загородила проход.
- Подожди, я вынесу ...
Глафира смотрела недоуменно, растерянно приговаривала:
- Сварила картошку этим оглоедам, а насухую ись не хотят, молока им подавай!
- А ты чегой-то взаперти сидишь? - День еще, и окна позакрывала ...
Улита принесла молоко:
- Что-то нездоровится мне нынче.
- А по виду не скажешь! Глафира забрала горшок с молоком и видя, что хозяйка хмурится, поспешила уйти.
- Принесла нелегкая! - с этими словами Улита вернулась на кухню. Она снова опустилась на колени и попробовала открутить ножку, та не поддавалась. Тогда Улита вынула камень из бочки, в которой квасила капусту и стала об ножку постукивать камнем. Постучит и крутит, опять постучит и снова крутит. И тут и ножка сдалась, открутилась и на пол вместе с пылью посыпались золотые монеты. Улита испуганно перекрестилась на образа и открутила вторую ножку, монеты посыпались и от туда. Стараясь сдержать волнение, Улита завязала монеты в тряпицу и спрятала. Потом прикрутила ножки обратно, чтобы были незаметны следы, место соприкосновения резьбы затерла воском. Довольная, она ещё раз перекрестилась. Вскоре на все имущество сельсовет наложил арест. Улита из дома, бывшего хозяина перебралась к глухой бабке Акулихе. Её покосившаяся изба стояла на самом краю деревни, иногда у бабки ночевали проходящие через деревню на заработки мужики. Так Улита познакомилась с Ефремом Федосеевым. Тот шел искать работу, переночевав, у Акулихи две ночи он вместе с Улитой ушел из деревни.
Ефрем был из оседлых цыган, но был он отличным плотником, дома рубил умело. Только дома усидеть не мог все ходил, шабашил, а встретив Улиту, решил осесть и срубить дом для себя. Так они добрались до Воздвиженки и остались, жить. Золото помогло обстроиться на новом месте. И войну пережили, не голодали. Ефрем купил пасеку, торговал медом втридорога, скупая муку, крупу и мясо. Родился сын - Роман. Когда другие ребятишки были рады за столом одной картошке с солью, то сын Федосеевых в это время ел кашу с бараниной. Жир стекал по его пухлому подбородку, временами Ромка вытирал его воротником рубахи и продолжал, есть дальше. Карманы его всегда были полны сахара, но на улице Ромка никогда не делился лакомством просто так. Сахар он изредка менял на хороший, перочинный нож, гвозди и табак, который мальчишки тащили украдкой из дома. Все это Ромка потом продавал с отцом на базаре. Он быстро вошел во вкус зарабатывать, незаметно вырос, возмужал, но по-прежнему никакая мелочь у него не пропадала зря. Женился, жену взял такую же предприимчивую как сам. Та быстро вошла в дом полноправной хозяйкой, не церемонясь, потеснила Улиту на кухне. Свекровь внутренне сжалась, но уступила место невестке.
Постепенно старики обосновались в прирубе, питались, чем дадут. Новая хозяйка стариков не баловала, не всегда обед был горячим, Ефрем маявшийся надсадой, ушел из жизни через год. Улита невестке старалась угодить, что бы получить за обедом сносный кусок. Родилась Павлинка, Роман дочь баловал, душу в нее вкладывал и достаток. Надеялся, что подвернется толковый зять. Но вот не смотря на богатство, не глядели парни на девушку. Павлинка злилась, Трофим ей нравился, работящий и не пьющий. Но он женат, Лилька эта прости Господи.
- Ну, какая это жена? Ребенка выносить и то нормально не смогла, а Павлинка она здоровая, на медовых коржиках выросла, родила бы Трофиму сыновей. И всего-то проблем от Лильки избавиться.
Словно сахарной пудрой, декабрь припорошил снежком все, что еще недавно было серым и унылым. По утрам землю сковывал мороз. А на Богородицу, вдруг неожиданно задул ветер, да такой что ветки старой, раскидистой яблони стучали в оконное стекло. Ночь, тихо стучат ходики, иногда какая-то пружина заворочается словно старый, потрепанный жернов, готовая вот-вот распрямиться, чтобы открыть маленькую дверцу. За дверцей спит кукушка, но она пока не готова на выход и пружина, проскрипев, затихает. На печке временами кряхтит и ворочается бабушка. Доносится её тихий шепот - Спать старуха! Спать! Потом тяжелый вздох:
- Ох, Алёшенька, Алёшенька...
Ефросинья переворачивается, находит удобное положение и затихает. Лиле не спится, ветер то делается тише, то с новой силой принимается трясти яблоню. Лиля взбивает рукой пуховую подушку - нет сна.
За спиной ровно дышит Трофим, полевые работы закончены, теперь ремонтируют трактора приходит домой пораньше. Поужинает, телевизор посмотрит и спать. Да ладно бы только спать, но как только Лиля задернет пеструю, ситцевую занавеску отделяющую маленькую спальню от комнаты как тут же сильные руки мужа обхватывают ее бедра ... А Лиля, словно не замечает, все ласки принимает, молча и равнодушно.
- Что это со мной? Возможно то, что я еще недавно пережила. А тут еще бабушка, говорит, что Павлинка Трошу караулила. - Не может того быть, Лиля с Павлинкой дружат.
Лиля по вечерам ходила к ней, вместе они листали журнал мод, обсуждали моделей и на пергаментную бумагу переводили выкройки. Павлинка обычно валялась на диване застеленным черной медвежьей шкурой и смеясь тыкала пальцем в журнал:
- Смотри Лилька, какая селедка!
- И платье на ней как на вешалке болтается! На Павлинкин смех, стуча клюкой вошла Улита. Старуха недобро зыркнула на Лилю, прошла к дивану и тяжело опустилась на край. Глаза у Улиты с возрастом сделались белесыми, словно болотная тина, казалось, она ничего не видит. Но временами Лиля замечала во взгляде отменную зоркость, старуха словно гиперболоид, прожигала насквозь.
Вот и сейчас, Лиля почувствовала себя неловко. Она отложила журналы в сторону, встала.
- Я пойду Павла, дома ещё дела, да и Троша, наверное, пришел.
Улита проводила Лилю взглядом, потом обратилась к внучке:
- Все лежишь, ржешь как лошадь? Бумажки перебираете с этой ...
Улита нахмурилась.
- Так вот и проваляешься, замуж никто не возьмет. - Учись у подруги. Такая, глистоперша, а какого мужа себе нашла?
Павлинка посмотрела в белесые глаза бабки, сдавленным голосом будто подавилась, произнесла:
- Я, кажется, Трошу люблю, бабань.
В мутных глазах Улиты вновь сверкнул ясный взгляд.
- Ну а коли любишь так чего не борешься? Лильку, детдомовку, жалко?
Павлинка молчала, а Улита смотрела на неё с какой-то неприязнью:
- У-у, корова безвольная, не в отца.
Потом смягчила взгляд, про себя подумала:
- Что это я, внучка же единственная, родная кровинка.
- Знаешь Павлинка, дед твой, а мой муж Ефрем, тот ещё бабник был. Кровь в нем хоть и полу цыганская, но жаркая. Как только мы в деревне поселились, так смотрю, на молодушек стал заглядываться. А тут как то летом, на самый сенокос случилось так, что к нам вечером прибежала соседка Дарья. Вся испуганная, мокрая настолько, что с нее ручьем текла вода, а на улице ни капельки дожжа не было, жарища стояла. Оказалось что муженек ейный, Зиновий преподобный, пока Дашка на сенокосе была, он домой прикатил после трудовой пьянки. Горло то сухое, хотел ковшом водички зачерпнуть, а дома в ведрах пусто. А тут и Дашка домой пришла. Баба с сенокоса, вся уставшая, а Зиновий ей ковшик в руки и заставил энтим самым ковшом воду носить. Так Дашка и носила, пока все ведра какие, есть, не наполнила.
Опосля Зиновий взял жену за шкирку да как котенка выволок на двор. Там он все ведра на Дашку и вылил. Как-то она сумела выбежать за калитку, Зиновий на мокрых досках поскользнулся, упал. Пока поднимался, Дашка к нам и прибежала. Дала я ей сухое платье и положила спать на верхнем сарае, на кровать с пологом. Только она головой подушки коснулась так и заснула мгновенно. А я за полночь проснулась.
- Что такое? - Ефремки то рядом нет!
Осторожно ступая, Улита поднялась по ступенькам наверх. Было слышно только, как стрекочут кузнечики, да внизу в хлеву корова пережёвывает свою жвачку. Уже светало, розовело небо на востоке. Под пологом было тихо, угол пестрого, лоскутного одеяла спустился на пол, где-то под потолком запищал назойливый комар. Улита подошла к кровати, что бы поправить одеяло и тут сквозь кисею марли увидела Ефрема. Совершенно голый, он лежал рядом со спящей Дарьей. Одной рукой гладил загорелые Дашкины плечи, а другой, смачно вздыхая, удовлетворял себя. Улита в этот момент словно растворилась, тихо, словно она сама воздух, просунула руку сквозь полог и погладила мужа по голове.
- Молодец ... продолжай ...
Ефрем как ужаленный соскочил с кровати. На полу валялись смятые трусы, Улита нагнулась, подняла их с пола и бросила мужу, трусы, описав траекторию, повисли на причинном месте у Ефрема, словно на гвозде ... От шума проснулась Дарья, спросонья она ничего не могла понять, лишь смотрела поочередно, то на Улиту, то на Ефрема.
- Вот, полюбуйся Дарьюшка, Адам, выгнанный, из рая чуть не согрешил на тебя.
- Ах ты, охальник!
С этими словами Улита стала выталкивать Ефрема с сарая, тот натягивая на ходу трусы, путался в движении. С лестницы он буквально скатился, глухо покатилась бочка из-под огурцов.
Про случай этот Улита попросила Дашу никому не рассказывать, Дарья пообещала. К тому же, когда она вернулась домой, Зиновий как побитый пес юлил перед ней, истопил баню и Даша с удовольствием попарилась. Зиновий был прощен.
В другой раз Ефрем вызвался сторожить совхозный, яблоневый сад. Тридцать деревьев тогда заложили, на берегу речки и теперь по весне он утопал в бело-розовой кипени, а осенью сад еле сдерживал отяжелевшие плоды на сильных ветках. Ефрем соорудил в саду шалаш, стены укрепил лапником, смолистый дух хвои и терпкий запах созревшей антоновки наводили на сладкие, греховные мысли.
- Эх, бабочку бы сюда, да не такую как Улита, худую и тощую, а сдобную, сочную ...
так думал он, лежа на старой фуфайке. Вдруг Ефрему послышался голос, кто-то пел и плескался в протоке. Он надел плащ - дождевик и, взяв ружье, тихо спустился к берегу. Над водой клубился парок, в лунном свете он казался серебристым. Купавшуюся женщину Ефрем узнал сразу, это была
Милица, в деревне все звали её Миля. Молодая женщина, вдова, она жила одна в уютном домике на окраине. Аккуратная, статная, всегда в душе величала себя как милая. Поэтому и купаться любила при свете луны, ей казалось, что серебристый свет от луны делает ее краше и моложе. Увидев Ефрема, не испугалась, наоборот, вышла из воды медленно, мокрая, белоснежная сорочка облепила пухлые груди. Они тяжело колыхались при ходьбе, розовые соски проступали сквозь ткань. У Ефрема во рту пересохло, он лишь только шевелил языком и ничего не мог сказать. Милитина заговорила первой:
- Ефрем?
- А что ты тут делаешь?
С Ефрема, наконец, спало оцепенение.
- Ох! Милитинка, до чего же ты хороша!
- А я сегодня тут, в саду.
- Замерзла, поди?
- Месяц уже не купальный.
- А ты погреть меня хочешь?
Милитина зашла за куст, сняла и выжала мокрую сорочку. Мелькнули молочные ягодицы ... Все состояние Ефрема напряглось как струна.
- Пойдем, у меня тут шалаш недалеко, обогреешься у костра, яблоками угощу ... с мёдом.
Милитина натянула сухую рубашку и сарафан.
- Ну, пошли, коли так.
Ефрем все ещё не верил в свою удачу, нашарив в кармане крупное, спелое яблоко протянул его Миле. Так и шли они рядом, Миля крепкими зубами кусала яблоко, сок тек по подбородку, её теплое дыхание сливалось с дыханием Ефрема...
Улите не спалось, она вертелась на широкой кровати, тщетно пытаясь заснуть. На улице вдруг зашумел ветер, небо затягивало, темными, синеющими тучами. Вдали загромыхало, захлопало бельё на веревке.
- Надо снять - подумала Улита.
Вышла во двор, собрала бельё в корзину, что-то не отпускало, какая-то мысль ... Она вернулась в избу, накинула дождевик и пошла огородами к колхозному саду, ветер вдруг стих, лишь вдали были видны отблески зарниц. Шалаш, словно спящий медведь, был хорошо виден сквозь густые ветви яблонь. Рядом, едва тлеющий костер подсвечивал вход. Тихо-тихо, как мышь подкралась Улита, заглянула в щель между лапником и тут же отпрянула, зажав себе рот. В шалаше, две обнаженные фигуры сплелись в одно целое.
- Ах ты, сука!
Улита едва не выкрикнула эту фразу, сдержавшись, она её прошептала про себя. В костре догорали две ветки сухой яблони, Улита выдернула одну из них. Отвернув, сплетенную из ивняка дверь она вмиг увидела темный, курчавый зад Ефрема. Словно индеец на охоте, Улита метнула горящую палку в этот зад. Запахло паленым мясом, Ефрем, словно ужаленный выскочил из шалаша и побежал к реке. С разбегу он нырнул в темную воду, покачивая тлеющим концом палки словно лампадкой, Улита заглянула в шалаш. В углу, укрываясь брезентовым плащом, сидела Милитина, в её глазах застыл страх и ужас. А Улита, бросив палку в сторону, будто разъяренная медведица сдирала с основы лапник. Несколько минут и от шалаша ничего не осталось. Лишь Милитина словно погребенная заживо сидела под этой бесформенной кучей боясь пошевелиться.
Павлинка слушала рассказ бабки очень внимательно, она даже представить, себе не могла какие страсти кипели в то время. Улита продолжала:
- С того времени я и поняла что горбатого только могила исправит. Дурная кровь у Ефремки тогда мы вместе с Дашкой и решили ехать к гадалке. Женщина тут жила, колдовать умела.
Павлинка вдруг прервала молчание:
- А Дашка это та, что в пологе у вас спала?
- Ага, она. Зиновий то думаешь, исправился? – Какое, там, как выпьет совсем дураком становился. А водка у него на столе считалась обязательным продуктом, как хлеб. Ну, вот мы с ней и узнали что есть женщина, которая умеет и от пьянки заговорить и что бы муж не гулял. А просто так не уедешь, подозрение можно вызвать, тогда я отцу твоему сказала что поеду по женскому делу, а Дашка ничего не Зиновию не сказала. Пьяный он спал беспробудно, Дарья решила, что успеет обернуться. Взяли кое-какие продукты, яйца, сало, деньжат тоже взяли и поехали на попутках. Тогда автобусов не было, в основном лесовозы большие с прицепами. К вечеру добрались. Дом обветшалый, стоял за деревней, почти в лесу. Электричества нет, хотя столб стоял рядом, но провода от него, почему, то висели на земле, было темно как у черта на печке. Постучались, откуда-то из тьмы показалась женская фигура.
- Проходите, глухо произнесла фигура, и Улита с Дарьей вошли в избу. Минуту глаза привыкали к темноте. Самодельные лавки, почерневшие от грязи, на одной Улита, правда, заметила белое пятно, вероятно на этом месте пролили когда-то кипяток. Во тьме копошилась женщина, возраст ее определить было трудно, она кивнула головой:
- Садитесь!
Дарья с Улитой продолжали стоять.
- Ну, было бы предложено - усмехнулась женщина.
Первой решила заговорить Дарья:
- Чего темно-то так? Вроде при коммунизме живёте.
- Ветер провода порвал, а может и не ветер.
- Бояться меня в деревне, ведьмой считают.
- А вы, с какой целью ко мне пожаловали?
- Гляжу, вроде не по залету ...
Дашка снова начала речь первой:
- Мужья у нас ...
- Мой то пьёт и меня тиранит, а у товарки ...
Улита встрепенулась и подхватила:
- Гуляет кобель, налево, не пропустит подол.
Вдруг где то в углу, во тьме захныкал ребенок, хозяйка наконец-то зажгла огарок свечи и подошла к нему.
- Спи Нинка!
Ребенок поворочался, и затих. Хозяйка прошла к печке, где на шестке висели пучки трав, к слову травы висели всюду, вдоль стен. Уверенно перебрав пучки, хозяйка выдернула с шестка, душистый сплеток, подержала его в руках. Но потом, передумав, подошла к низенькому шкафчику, в котором стояли тёмные, аптекарские склянки закрытые плотными пробками. На пыльных наклейках от корешков старых газет, было, что-то начеркано непонятным почерком. Первую склянку хозяйка подала Дашке:
- Держи, дома свари борщ да мяса добрый кусок кинь. Рюмку налей и капни туда 10 капель. Только десять, не больше! - Поняла?
Дарья утвердительно покивала головой. Хозяйка повертела другую бутылочку, но почему-то отставила её. Прошла обратно к травам, сняла пучок и протянула его Улите:
- А ты, истопи баньку, как супруг любит, напарится он, сядет, в предбаннике отдохнуть ты ему кваску холодненького поднеси. Накануне завари травку, щепотку и отвар в квас добавь.
- И что будет? - спросила Улита.
Хозяйка усмехнулась куда-то в бок:
- Увидишь. ...
Улита с Дарьей отправились в обратный путь. Долго голосовали, на дороге пока не остановили большой грузовик в кузове, которого ровными рядами были уложены кирпичи. Шофер, здоровый дядька, смуглый, с усами в пол лица, весело улыбался белыми зубами.
- Садитесь бабоньки, довезу с ветерком!
Приехали к вечеру, Дарья побежала на ферму, нужно было отпустить домой Еленку ее подменявшую, девке только пятнадцать исполнилось, сопли еще под носом. Улита вошла в избу, на удивление Ефрем был дома, чинил рыбацкую сеть. Деревянная игла ловко скользила, между ячеек создавая плотное плетение.
- Ну что, залечила тебе причинное место знахарка?
Ефрем усмехнулся. Улита сделала вид, что не расслышала.
- Никак на рыбалку собрался? - задала она встречный вопрос.
Ефрем неторопливо выпустил махорочный дым.
- Да, завтра с мужиками с утра проверим озеро, к вечеру вернемся.
- Вот и славно - подумала Улита. Я тебя банькой и встречу.
У Дарьи дела обстояли сложнее, прибежав с работы, она заметила, что Зиновий сидел, уверенно жестикулируя пальцами.
- Уже выпил! - С горечью подумала она. Мысль воплотить знахаркин обряд именно в самое ближайшее время крепко засела в её голове. Тут в дверь неожиданно постучали.
Дарья вопросительно посмотрела на мужа:
- Кто это в такое время?
Зиновий недоуменно пожал плечами, встал и открыл дверь. На пороге стоял председатель, в руках он теребил кнут.
- Зиновий, за дальней балкой волки объявились, Манька Селиверстова там овец пасла сегодня, так волк её гончака покусал, а другой овцу зарезал и в лес уволок. Манька как-то успела на стог забраться, видела сверху еще волков, на опушке стояли. Завтра выходим на облаву. Трезвый будь. Зиновий пожал плечами:
- Ну раз надо, значит надо.
Председатель вышел, а Зиновий полез на печь и вскоре захрапел. На следующий день Дарья старалась закончить все дела побыстрее.
Бабы на ферме шутили:
- Куда торопишься?
- Это она к Зине на свидание спешит!
И заливались хохотом. А Дарья, серьезная, как никогда, бежала домой, по быстрому обрядив скотину, стала готовиться к возвращению мужа. Достала из погреба самый лучший кусок мяса, сварила ароматный борщ. Отдельно в миску толсто нарезала сала, помидор. Зиновий приехал уже к вечеру, устало скинул дождевик, сапоги-бродни, прошел на кухню. Вид накрытого стола его озадачил, но ненадолго. Он устал и был так голоден, что плюхнулся на стул. Дарья налила полную миску борща, нарезала хлеб и посолив горбушку, густо натерла ее чесноком. Потом быстро повернувшись, достала из шкафчика большую рюмку с водкой. Из-под фартука, незаметно стала капать капельки. Вместо десяти капель ей хотелось добавить ещё, чтобы усилить эффект, но она не посмела нарушить знахаркин наказ. Повернувшись, поставила рюмку около тарелки. У Зиновия глаза округлились от удивления. Он, не спеша, растягивая удовольствие, выпил, и жадно откусывая горбушку, стал хлебать борщ.
- Ну как там, справились со стаей?
- Угу, отогнали в лес, двоих пришлось пристрелить для порядка. Зиновий ел жадно, попутно откусывая мясистые куски сала. А Дарья сидела напротив, держа в руках полотенце, в душе её, словно маленький птенец, трепетал страх.
- А вдруг муж попросит еще водки?
Но Зиновий куском хлеба вытер миску, бросил его в рот и встал из-за стола.
- Устал, спать пойду.
- Завтра сговорились с председателем в коровнике поилки наладить.
Дарья сидела и не верила своим глазам.
Улита к приезду мужа с озера жарко натопила баню, в прохладных сенцах стоял большой, глиняный чан с краном. Из него Улита нацедила кувшин кваса, добавила туда травяной отвар. Делала все, как велела знахарка. Ефрем приехал мокрый, в дороге застал дождь, в броднях плескалась вода. Он несказанно обрадовался жаркой бане, и эта самая первая забота жены, покорила его уже на пороге.
- Может со мной?
- В первый жар? - робко предложил Ефрем.
Улита отрицательно помотала головой:
- Не-е, ты парься, а я тут пока лавки кипятком выскоблю, пол вымою.
Дверь за Ефремом закрылась выпустив густые клубы пара. Улита скоблила ножом лавки предбанника, поливая их крутым кипятком, потом заткнув юбку за пояс, мыла пол. Она только успела постелить пестрый домотканый половичок, как вышел Ефрем. Красный, как вареный рак, с прилипшими к плечам дубовыми листьями, отдыхиваясь, он сел на скамейку и блаженно закрыл глаза. Улита налила в кружку квас и протянула мужу.
- На, холодненького.
Ефрем удивленно посмотрел, на жену раньше такого за ней не водилось. Он парился и уходил, а она шла после. После жаркого пара, пить хотелось, очень сильно и Ефрем с огромным наслаждением осушил кружку.
- Ещё подлить?
Улита налила ещё, тайная надежда на будущее благоразумие мужа не отпускала её мысли. Она нацедила ещё кваса и подоткнув под пояс юбку стала подтирать половицы. Ефрем пил квас и смотрел на наклонившуюся жену. Он словно впервые увидел эти круглые плечи, эти проворные руки, расстилавшие свежий половичок у порога. Оголившееся из-под юбки круглое, белое бедро манило к себе, Ефрему вдруг захотелось поцеловать его... Он встал с лавки и своими огромными ручищами схватил жену под мышки. Словно горох покатились пуговицы с разорванной, ситцевой кофты. Слетела на половик и юбка, обнажив стройное тело. Ефрем, открыв дверь парной, толкнул жену в аромат березового пара, свежей воды и тепла.
Рано утром бабка Малковна, как всегда вывела на пастьбу свою козу Зорянку, прозванную так потому что та любила пастись на рассвете. Было еще темно и пасмурно. Проходя огородами Малковна, заметила, что в бане у Федосеевых на окне мерцал огонёк свечи. Подгоняемая любопытством, она тихо прокралась, через заросли крапивы даже не заметив, что подол намок, от росы и заглянула в окошко. В ту же минуту, зажав рот рукой и хихикая, бабка отпрянула от окна. Она схватила веревку, на которой была привязана коза и, наматывая, ее на руку ринулась через заросли обратно. Зорянка упиралась рогами, и идти не хотела, уж больно крапива пришлась ей по вкусу. Но бабка, улыбаясь и твердив про себя слово: - Ох, чудно! тащила козу вперед.
Улита казалось, задремала ... И только нетерпеливый голос внучки вернул её в привычное состояние.
- Ба, чего дальше то было?
- Помогло знахаркино средство?
Улита словно вспомнила что-то приятное, улыбнулась пустыми деснами:
- Помогло. - Не гулял больше дед, да и незачем уже было. - Мы в ту ночь в бане всю азбуку любви прошли ...
Павлинка замолчала, обдумывая чего-то. Потом спросила:
- Ба, а та знахарка жива ещё?
- Зачем тебе?
- Трошку приворожить надумала?
Улита прищурилась на внучку. Павлинка старалась быть равнодушной:
- Ну, так ты сама одобрила.
Улита почувствовала, что устала от разговора, опираясь на клюку, она поднялась с дивана и пошла к дверям. Уже на пороге оглянулась, проговорила:
- Мало ли чего старуха намелет языком. - А про знахарку не знаю, вряд ли. - Только-то ли слышали люди, то ли мне приснилось, но говорят, что дочке она свой дар передала.
- А умирала тяжело, пришлось в потолке матицу вырубать. Не хотела душа уходить, не было ей покоя ...
Бабка ушла, а Павлинка всё сидела с поджатыми на диване ногами, о чём-то думала про себя ...
Продолжение следует ...
Благодарю всех кто меня читает и помогает материально. Пусть у вас все будет хорошо. Мира и добра!