Уже через полтора месяца Лузий вышел впервые на арену. Опасной для него сценой стал цирк Флавиев, который только что отстроили (это был нынешний Колизей).
Этот крупнейший в империи цирк, захватывавший дух своей грандиозностью и вмещавший свыше пятидесяти тысяч зрителей, заложили при Тите, а окончательно достроили уже при Домициане. Располагался он у подножия холма Малый Целий.
Вообще-то, если быть поточнее, то это выдающееся по своим размерам и красоте сооружение находилось у подножия сразу трёх холмов: Палатинского, Эсквилинского и Целия, и построили его Флавии после успешного подавления восстания в Иудеи и сожжения Иерусалимского храма. Десятки тысяч обращённых в рабов и привезённых из-за моря иудеев, возводили его, и многие из них, не выдержав изнурительного труда, испустили дух и полегли костьми на этой стройке.
Но и участь Лузия была немногим лучше, чем у этих иудеев. Полтора года Лузий на празднествах и просто в выходные дни развлекал римскую аристократию и плебс, проливая и свою, и чужую кровь.
Лузий уже не помнил сколько раз смерть подбиралась к нему, была рядом, заглядывала призывно в глаза, настойчиво звала за собой и казалось вот-вот должна была завладеть его телом.
***
В тот раз обнародовано было очередное распоряжение римского магистрата: «в цирке Флавиев, в честь праздника Цериалия, посвящённого богине плодородия Либере, будет даваться новое представление, на котором гладиаторы должны были заменить охотников-бестиариев, обычно выступавших на пару с дикими зверями. Впрочем, прежде зверям дозволялось «казнить» бунтовщиков, пригнанных с Востока, из Киликии и Сирии.»
Ну а вот эти самые бунтовщики оказались очень даже необычными.
Как выяснилось, они бунтовали не из-за каких-либо притеснений, не из-за самоуправства наместников Тарса и Антиохии, которые могли в чём-то ущемить их права, или из-за поднятых в прошлом году налогов, а всё свелось лишь к тому, что они в открытую отказались почитать божественную сущность принцепса и не стали признавать могущества Олимпийских небожителей.
Смутьяны имели дерзость провозглашать, что миром правит не Юпитер Капитолийский и не прочие Олимпийцы, окружившие престол Громовержца, а какой-то странный и непонятный бог, который несколько десятилетий назад, в правление принцепса Тиберия, как разбойник принял позорную смерть и был распят на кресте в Иудеи.
Все римляне подобных бунтовщиков почему-то не переваривали и больше всего ненавидели. Они обзывали их по-всякому, но чаще – называли их проклятыми «единобожниками» … Или же в последнее время всё чаще - «христианами».
Однако Лузий с ними ещё ни разу не сталкивался.
И вот впервые в цирке Флавиев сейчас он их увидел своими глазами.
***
«Единобожников» выводили на арену цирка гуськом. Вид у этих смутьянов был на самом деле довольно-таки жалкий.
Уже на арене цирка их освободили от пут. Со звоном на землю упали вначале цепи, сковывавшие так называемых «христиан», затем с глухим стуком упали колодки, стягивавшие у некоторых из них шеи.
И вот заскрежетали проржавевшие запоры железных клетей, расположенных под Южной трибуной. Эти массивные клети так были устроены, что они круто уходили под самую трибуну со зрителями. Наконец-то, они распахнулись…
Шум трибун начал стихать.
Из-под противоположных боковых трибун появились полуголые рабы-эфиопы.
Стараясь держаться на безопасном отдалении, гортанно и тревожно крича на непонятном наречии и покалывая крюками, концы которых раскалили на огне, они начали выгонять на арену…
Это оказались огромные ливийские львы.
Гривастые, с шерстью от буровато-коричневого до рыжевато-ржавого оттенка. Лузий их уже видел у себя на далёкой родине. Такие звери водились по берегам Ленивой реки, а также они встречались и к северу от неё, в саванне.
Этих львов, по высочайшему указанию Домициана, который день не подкармливали, и в последние два дня их даже морили голодом- лишь три раза на дню им давали только утолять жажду. И вот сейчас, раненные (касание раскалённых концов крюков, которыми в них тыкали, малоприятно и оставляло следы), и, к тому же, ещё и голодные, они озирались по сторонам. Рык львов поначалу был приглушённым. Потому что в первые мгновения живое пёстрое море, рёв вновь оживших трибун, и десятки тысяч римлян, не могли не напугать царей ливийской саванны. Львы даже поначалу и не обратили внимание на толпу приговорённых. Которая была серой, безликой и недвижимой.
Ну а что же в это время делали приговорённые?
Как они реагировали на всё происходящее на арене и вокруг неё?
Приговорённые к смерти христиане были из самых разных мест: из Сол, Элаевсы, Малл и Тарса, из Исс, Антиохии и Апамеи-Эпифании. В рванных и грязных лохмотьях, больше обнажавших, чем прикрывавших тела, испещрённые ссадинами и синяками (от ушибов и побоев), крайне измождённые, увидев львов, некоторые из них с ужасом, дрожа, а другие, казалось, равнодушно-спокойно, стали ожидать приближение смерти. Смерти, которая была уже для них неотвратимой.
Кто-то из первых рядов христиан запел гимн.
Вскоре этот гимн подхватили почти все приговорённые.
Пели они его поначалу негромко и неуверенно, но затем уже более дружно, и кажется на арамейском языке.
Лузий не знал этого языка, но это скорее всего был религиозный гимн. И в нём они прославляли своего «Распятого на кресте». Они жаждали вскоре с ним встретиться на небе.
Среди христиан оказались не только мужчины. В толпе приговорённых находились и старики, и женщины, и даже были дети и подростки. Последователи «Распятого» начали опускаться на колени. Один за другим. Кое кто из них уже возносил к небу руки и усердно молился.
Рядом с Лузием стоял не менее могучего телосложения негр Кварт. Нахмурившийся, и не глядя на своего товарища Лузия, он негромко произнёс:
- Про этих смутьянов чего только не говорят, но я вот смотрю на них сейчас и вижу… Они ведь такие же, как и мы. Они обычные люди, и лишь заблуждаются. Они верят в ослиную голову (первых христиан, в частности, обвиняли в том, что они якобы поклонялись ослиной голове, и ещё много других небылиц про них сочинялось). Зачем же за эти их глупые заблуждения так наказывать? Отдавать на растерзание и съедение хищникам…Тем более не жалеть детей…
- Не наше это дело, - сухо ответил Кварту Лузий и покрепче сжал рукоятку меча. После того, как львы расправятся с христианами, предстояло уже гладиаторам расправиться с этими львами-людоедами.
***
Львы бездействовали долго и потому с трибун послышались свист, топот ног и возмущённые крики. Надсмотрщики эфиопы, услышав это, отбросили свои длинные крюки и схватились по подсказке зрителей за бичи. Бичи у них были непростые, а делались из полос кожи и прошиты были медными нитями.
Такие бичи назывались тогда «скорпионами».
Руки, играющие мускулами, тёмными крыльями взвились вверх. Щёлкнули бичи «скорпионы». Щёлкнули ещё раз. И ещё.
Взвыв от боли, и взъярившись, львы кинулись прочь от эфиопов и тут только обратили внимание на толпу приговорённых, находившуюся на противоположном краю арены. И тут уже львы метнулись к толпе.
Они стремительно стали приближаться.
С трибун послышались крики:
- Хватайте!
- Хватайте христиан!
- За подол их!
- Душите!
- Рвите их на части!
- Эй-ял-ла!!!
(«Эйялла», - это был один из торжествующих криков римских легионеров, шедших во время битвы в атаку, - прим. Авт.)
Лузий невольно покосился влево. Туда, где над Парадными воротами, в особом ложе под роскошным балдахином, в окружении сенаторов и весталок (жриц-прорицательниц), сидел принцепс Домициан Флавий.
Высокого роста, с заметной плешиной, изрядно уже обрюзгший, он щурил свои близорукие глаза и надменно смотрел вниз на арену. Облачён он был в тунику из серики (китайского шёлка, стоившего тогда в Риме баснословные деньги), которая едва не рвалась от его внушительного брюха. Поверх туники на нём был пурпурный плащ. Все пальцы были украшены ослепительными перстнями, а на голове красовался лавровый венок. Словно бы он был триумфатором и олимпионником. Домициан этот венок никогда не снимал.
Последний из Флавиев иногда поворачивался к супруге, сидевшей с ним рядом, наклонялся к её уху и что-то ей весело говорил. По всей видимости, он расхваливал ей предстоящее зрелище, то есть публичную казнь христиан. Именно Домициан изобрёл для них такую казнь, и этим он сейчас бахвалился.
Немного расскажу о Домиции Лонгине. Эта была очень знатная римлянка. Она слыла одной из первых красавиц Вечного города. Но насколько она была безупречно красива, настолько же была и порочна. По всему Риму ходили слухи о её бесчисленных интрижках, однако Домициан Флавий упорно не хотел в эти слухи верить.
А львы уже были совсем рядом с христианами.
Вот один из львов, самец, и для ливийской породы очень крупных размеров, с удивительно длинной, всклокоченной гривой, вырвался вперёд. Сделав протяжный, отвлекающий круг, он подскочил к толпе…
Спина у него изогнулась. Последовал прыжок. И из толпы христиан была вырвана женщина.
Первая жертва дико закричала.
Крик её уже через несколько мгновений перешёл в какой-то нечеловеческий, прерывистый визг. И затем она затихла. Так и не помог ей её «единственный бог», её «Распятый на кресте в Иудеи».
Подмяв под себя жертву, придавив её своим мощным телом и раскрыв пасть, лев обнажил свои кинжалы-клыки. Затем издал победный рык. Удар лапой. Второй удар… И визг жертвы окончательно оборвался.
Львиная грива накрыло лицо жертвы с распущенными волосами. Тонкие, нервные пальцы, хватавшие судорожно гриву, разжались. Рука упала. В наступившей тишине явственно послышался хруст. Это были переломаны позвонки женской шеи. И лев начал разрывать свою жертву на куски, чтобы её было легче заглатывать.
От увиденного кровавого действа трибуны громче взревели:
- Наддайте христианам!
- Ра-а-асправьтесь с ними!!
- Не жа-а-алейте христиан!!!
- Дави-и-ите их!!!
- Рви-и-ите их на куски!!!
- Эй-ял-ла!!!
Уже не кружась, не пытаясь скрывать свои намерения, поняв, что это уже и излишне, львы кидались на приговорённых. Лапы львов напрягались, от утоптанного песка арены пружинили. Пружинили уже легко…
Полёт.
Рык.
И… когти хищных кошек выпущены.
И новая жертва вырывалась из толпы христиан.
Всё более и более свирепея, львы крушили несчастных. Валили их. Сбивали на землю, перегрызали им горла, разбивали головы, отрывали руки и ноги, на части разрывали тела. И толпа христиан превращалась постепенно в кровавое безжизненное месиво.
Лузию от происходящего стало не по себе. Но он постарался себя взять в руки.
Нельзя было показывать свою слабость.
И он ещё крепче сжал рукоятку меча.
***
Несколько приговорённых христиан попытались отбиться от нападавших хищников, но было уже поздно им это делать. От крови, львы совсем рассвирепели. Их уже ничто не могло остановить.
Уже всё меньше и меньше христиан оставалось на арене…
Сто…
Семьдесят…
Пятьдесят…
Уже их вскоре осталось двадцать…
И они жались к друг другу.
Наконец, почти все христиане были рассвирепевшими хищниками умерщвлены. Последние вопли и стоны умолкли.
И вот ту-ут…
Раздался плачь.
Да-да-да! Лузий не ослышался.
Раздался плач. И не на трибуне, а на окровавленной арене. Поразительно! Лузий не мог поверить своим глазам. Закрыл их. Открыл вновь.
Видение не исчезало…
То ли насытившись, что ярость у них была уже позабыта, то ли боги Олимпийцы сжалились над несчастными и внушили это, а может и «Распятый на кресте в Иудее» всё-таки помог, но львы попятились и как будто по чьей-то команде свыше отступили.
Из кровавого крошева тел с колен поднялись девочка и мальчик. Им было примерно лет по семь. Они плакали навзрыд и обнимали друг друга. И дрожь у них была видна во всех членах. Их лица были искажены от безмерного страха. И ещё их лица были перепачканы слезами и кровью. Ну а рядом…
А рядом уже тихо, удовлетворённо урча, расхаживали присмиревшие ливийские львы. Некоторые из них, позёвывая сытно, опускались на красный от крови песок и закрывали глаза. Окровавленные львиные морды опускались на лапы. Звери даже переставали бить хвостами по песку. Хвосты, переходившие в кисточки на конце, лениво распрямлялись и замирали. Некоторые львы впадали в дремоту.
Они насытились уже христианами.
***
Всеобщее удивление на трибунах прошло. Лузий знал, что последует дальше. Ему ли не предвидеть, как поступят жестокосердные и безжалостные квириты (римские граждане)? Трибуны вновь засвистят, зрители начнут кричать и топать ногами, и эфиопы заставят подняться львов, и уже тогда…
Лузий быстро принял решение.
Он выхватил из ножен меч, и, не дожидаясь приказа десигнатора-распорядителя, который должен был вести это жестокое представление, выбежал на арену. Не поняв ничего, за ним последовали и остальные гладиаторы.
Гладиаторы, как и полагалось им по сценарию, только чуть раньше напали на вроде бы уже успокоившихся и насытившихся человеческой плотью львов.
Львов вскоре перебили.
Мальчик и девочка, которые чудом остались в живых, были братом и сестрой. Девочку звали Дарой, а мальчика Масиниссой. Они были дочерью и сыном Захии, рабыни нумидийки, принявшей совсем недавно христианство в киликийском городе Элаевсе, и которую первой загрызли на арене цирка Флавиев рассвирепевшие и голодные львы.
(Продолжение следует)