Я с семьей и с женой
Я должна уйти.
Разговора с Гордеем не выйдет.
Он и так не самый простой мужчина в разговорах, а сейчас я не найду в нем трещины, чтобы добиться хоть какого-нибудь диалога.
Скорбь от потери свекра смешалась с обидой и ревностью в отвратительную липкую грязь в сердце, и она отравляет меня.
Как можно быть разумной в горе, когда тебя настигла другая трагедия.
Свекр — трагедия смерти.
Измена Гордея — трагедия жизни.
— Да твою мать! — с рыком сметает пепельницу, которая раскалывает на кафеле на осколки. Пепел, окурки рассыпаются у ножки стола. — Да что ты над душой стоишь? Чего тебе?
Он встает, разворачивается и делает ко мне шаг:
— Что ты от меня хочешь сейчас?! А? — глаза горят злобой. — Да, я тебе изменял. Я не отрицаю, но я буду сейчас об этом говорить!
— Я…
— Что ты? — цедит сквозь зубы.
— Не заслужила такого отношения…
— Какого такого, Ляль? Что ты ко мне сейчас прикопалась?
Я кашляю от сигаретного дыма, который он выдыхает.
— Ну, прости, что мой отец испортил тебе сцены истерик, криков и допросов, — кривится. — Ты можешь свалить нахуй, если тебе так не терпится сыграть в обиженку. Сука…. — сжимает переносицу и вновь смотрит на меня. — Ладно… Давай по-быстрому. Я тебе изменяю два месяца. С Верой Люциной.
Вера — женщина из его школьного прошлого. Бывшая одноклассница, и работает сейчас в компании Гордея маркетологом. Недавно развелась, и в наличии — сын подросток.
— Почему? — спрашивает Гордей. — Потому что… — смеется и пожимает плечами, — потому что она не ебет мне мозги, как это делаешь ты. Понимаешь? Ой, — он опять затягивается сигаретой, не спуская с меня взгляда, — ты, кажется, не это хотела услышать, да? надо было распустить сопли, что это была ошибка, что я осознаю, какой я козел и упасть на колени. Проблема в том, милая, — выдыхает дым и приближает мое лицо к своему, — сейчас мне все равно. Ты можешь это понять?
— Ты хочешь и меня потерять?
— Ляль, — усмехается, — я слишком много работаю с людьми, и прекрасно понимаю, чего ты добиваешься. Ты все равно гордо встряхнешь волосами, изобразишь из себя очень принципиальную дамочку и приведешь все к разводу, но… — он скалится. — Ты хочешь моих унижений, но их сейчас не будет. А знаешь почему?
Я задерживаю дыхание, чтобы не вдыхать лишний раз ядовитый дым.
— Потому что у меня умер отец, Ляль, — прищуривается. — Мой отец сейчас лежит в морге. Ты это понимаешь?
— Мне жаль…
— Жаль, — при очередной затяжке я замечаю, как у Гордея дрожит рука, — но все же нахуй моего отца, да, и давай вернемся к моим грешкам? Так?
Гордей чудовищно прав сейчас.
— Я бы хотела тебя сейчас обнять, поддержать, пережить все это, как муж и жена, а ты нас этого лишил, — тихо отзываюсь я. — Я любила твоего папу, и мне тоже больно, но мы бы были друг у друга.
— Прости, как-то я не подгадал свои измены и смерть отца.
— Их могло не быть…
— Но они были и ты о них узнала, — рычит он мне в лицо. — На этом мы можем остановиться?
Пальцами тушит окурок, сжимая ими тлеющий табак. На виске бьется венка гнева.
— Или вскрыть себе черепушку, чтобы тебе было удобнее жрать мои мозги чайной ложкой?
Я отступаю, а Гордей вновь возвращается за стол и отключается от реальности. Часть меня шепчет, что я должна сейчас просто сесть рядом, обнять его и помолчать.
Другая орет, чтобы я наплевала на все, устроила скандал, собрала детей и бежала, что глупо и незрело.
Мне стоит принять тот факт, что Гордея надо сейчас оставить.
Я выхожу в коридор. Стою несколько минут в темноте, провалившись в холодное и муторное отупения.
Я нужна детям.
Дети потеряли близкого и любимого человека, и они сейчас будут у меня приоритете, и их душевное спокойствие.
Я слышу, как на кухне у Гордея на столе вибрирует телефон. Я жду, когда он ответит. Вибрация нарастает, а затем обрывается глухим и безжизненным голосом:
— Да.
Молчание в несколько секунд, и следует такой же безэмоциональный ответ:
— Да, это правда, Вер. Нет, я не приеду. Я сейчас с семьей. Да, и с женой. Я в порядке.
Опять молчание, а я не могу сдвинуться с места, желая раствориться в темноте.
— Прекращай. Я сыт по горло соболезнованиями.
Теперь молчание затягивается, и Гордей говорит:
— Можешь идти, Ляль. Я сбросил звонок, и тебе ничего каверзного не подслушать.
Продолжение следует...