"Ненужная Верка" 5
Вера взяла срок на раздумье. Страшновато всё же было вновь в омут с головой. К тому же у Василия сын. А он вдруг в штыки воспримет желание отца найти ему мачеху.
В итоге решила всё же попробовать. И с Василием у неё как-то сладилось. Только старую ошибку она повторять не стала – когда уже договорились о совместном проживании, Вера, как в холодную воду бросилась: всё о своём горьком малолетнем опыте рассказала. С замиранием сердца, боясь в каждую секунду исповеди, что он встанет, посмотрит на неё уничижительно, развернётся и уйдёт.
Он не ушёл. Только погладил своей большой ладонью по голове, и прижал Верку к своей груди. И она замерла так, слыша, как ровно и мощно стучит его сердце – не то, что у неё, дрожащее, как мокрый зайчишка под осенним кустом. В таком виде и застал их сын Василия -Ромка. Ничего не сказал, не возмутился, только как-то по-доброму посмотрел да и скрылся в своей комнатушке.
Забеременела она через два года спокойной супружеской жизни – не форсируя события и особо не стараясь в интимных делах. Только перед тем серьёзно поговорила с Василием – ему-то ребёнок второй нужен? Оказалось, нужен. Так что, появившаяся у Веры, дочка лишь крепче спаяла новую семью. А у новорождённой Насти появился верный защитник и рыцарь Ромка. Старший брат по крови, по отцу.
Полузабытый, такой памятный, с хрипотцой, голос окликнул её, когда она гуляла с Настёной в парке – полуторагодовалая девочка уверенно топала по асфальтовым дорожкам, старательно наступая на осенние яркие листья под ногами.
Вера обернулась и остолбенела – её звала тётя Наташа. Та самая, у которой она жила в ожидании рождения ребенка. Одна из тех немногих, кто связывал её, Веркину судьбу с её прошлым. Железный, непререкаемый, свидетель. Могущий принести и вред, и пользу. Так зачем окликнула? Внутри у Веры всё сжалось.
– А я смотрю – она, не она? Пару лет назад статья была в газете, с твоим фото, я всё голову ломала – Верка, чи нет? Да вряд ли она, думаю, что-то уж больно высоко взлетела. Так о тебе это было? Здравствуй, девонька. Смотрю, на Грише не остановилась, ещё родила?
– На к-каком Г-грише? – запинаясь, едва выговорила Вера. Остро захотелось где-нибудь присесть – ноги плохо держали. Или лучше убежать. Но куда теперь убежишь?
– Так сын твой, Гриша! Его года три назад из детдома выпустили, квартиру здесь дали. А послезавтра он женится! Я вот как-то всё время его судьбу отслеживала. Не спрашивай – как. Были подвязки…
– Тёть Наташ…. Я могу его увидеть? – Верка смотрел на Наталью умоляюще.
– Так а чего нет-то? Он - хороший парень, работящий, спокойный, и девушку нашёл себе подстать… с родителями. Их его детдомовское прошлое не смущает, присмотрелись.
– А вы-то откуда это всё…
– А я, девонька, как та, что без мыла в одно место влезет, - усмехнулась Наталья. – Любопытная я. Любознательная. Ну так что, говорить адресок-то?
– А как я его узнаю?
– А узнаешь! И родительское сердце здесь ни при чём будет… - загадочно произнесла Наталья и бросила, уходя. – Вот сегодня у проходной завода около семнадцати часов прогуляйся, и как рабочий люд потянется через проходную – ты, слово даю, сразу его признаешь!
Гадать над словами тётки Натальи пришлось недолго. Оставив Настёну на попечение Ромы, Вера затаилась на скамеечке, что стояла наискосок от заводской проходной, в чахлом скверике. И когда рабочий люд хлынул со смены, у неё ухнуло и провалилось куда-то сердце: в толпе работяг статью и ростом выделялся широкоплечий красавец с шапкой смоляных кудрей на голове. Вылитый её насильник Валерка. Только глаза у него были не отцовские, а материнские, как у Верки.
Сделать это? Не сделать? Не будет выглядеть, как взятка, как способ подольститься – ведь бросила же она его, бросила? Но ничего другого, как снять со сберкнижки свои немалые сбережения, вложить их в красивый конверт вместе с письмом –исповедью, она не придумала. Поэтому и просочилась с помощью вездесущей Натальи незваной гостьей на свадьбу, и когда пришла пора вручать молодым подарки, она на негнущихся ногах подошла к подносу, что держала в руках невеста, и положила узкий длинный, конверт с надписью «Тебе, сынок!» вниз. Чтобы прочитал он это только тогда, когда уже дома, с молодой женой, будет вскрывать конверты с денежными подношениями и обнаружит там эти деньги.
И ускользнула со свадьбы, боясь быть слишком рано обнаруженной.
Накануне, ночью, она долго говорила обо всём с Василием. Просила «добро» на такой подарок, не захотела по выработанной уже привычке ничего от него скрывать. Он только пожал плечами, «деньги твои, Вера, распоряжайся сама. Я – за».
Спала чутко, часто просыпаясь, и на следующий день, в субботу, у неё всё валилось из рук. Пока около пятнадцати часов по нервам не ударил резкий дверной звонок. Вера движением руки остановила вскинувшегося было Ромку и на деревянных ногах прошла в прихожую. Распахнула дверь. И задрала голову, уткнувшись взглядом в такие же небесной синевы глаза, как у самой. Тут как-то разом всё отпустило. Она сделал шаг в сторону и глухо сказала:
– Проходи… сынок.
И только тут заметила прятавшуюся за плечом парня девчушку, вчерашнюю невесту, а теперь жену своего сына. И пока провожала их в гостиную, в голове крутились казавшимися глупыми в такой ситуации мысли: «Ну вот ты теперь и свекровь для этой девочки. Если сын тебя признает. И сам он теперь не круглый сирота… опять таки, если сын тебя признает и простит. И скоро, поди, и бабкой станешь. А, Верка?». Девочка смотрела строго и держала правую руку почему-то в своей расстёгнутой сумочке. Вера заметила в ее руке свой конверт со вчерашними подношениями. Вот оно как, оказывается. Самый страшный экзамен, от которого зависит, простят её или нет, у неё начинается сейчас. Слукавит, соврёт – конверт с деньгами будет выложен на стол, а эти двое уйдут.
– Ну, рассказывай,… мама? Как так получилось-то?
Она не спешила. Рассказывала всё, как было. Разве что сцену насилия скомкала, ни к чему, посчитала, молодым, а тем более сыну, знать эти детали. Да он и не настаивал, только насупился, и промолчал до самого конца исповеди. А потом у неё сердце повторно ухнуло куда-то в пятки, когда он произнёс:
– Ну здравствуй, мама.
Она, действительно, стала счастливой бабушкой, когда её Настёне едва исполнилось четыре годика. Они с Василием лишь весело похохотали над Ромкой, который ломал голову, кем он приходится теперь новорождённому сыну Гриши и Юли.
– Придётся, парень, вводить новую степень родства, двоюродный сводный, или названный, дядя, – серьёзно заметил на это Василий. – И у нашей четырёхлетней Настьки появился двоюродный племяш, о как! Настька, слышишь? Ты теперь тётка. Ну как, детки, справитесь с такими сложными ролями?
И все засмеялись, глядя на насупившуюся четырёхлетнюю тётушку. А у Веры перед глазами отчего-то возник образ ровной, гладкой дороги впереди. И лишь спустя время она поняла – к чему это. В видении был ровный, без выщербин, асфальт, по которому можно ехать прямо, вправо, влево. Даже развернуться.
И никакой наезженной, предопределённой кем-то, колеи.
Конец.