Николай ужасно злился. На себя, на жену, на мать, на непонятного мужика, оказавшегося рядом с Мартой Геннадиевной, когда Николай меньше всего этого ожидал.
— Я не пойму! — возмущенно говорил Николай, когда они с Клавой оказались дома, а он в очередной раз достал из холодильника початую бутылку с крепким спиртным, — у матери любовник, что ли, появился?
Клава скривила губы, как будто ей одна мысль об этом была противна. Николаю и самому было неприятно размышлять о том, что у его матери, такой воспитанной и интеллигентной, мог появиться мужчина одного с сыном возраста. Иначе откуда было взяться этому крепкому детине, выскочившему на защиту пожилой женщины, да еще и так на нее смотревшему?
— Много ты знаешь про любовников, — фыркнула Клава, с неприязнью наблюдая за тем, как Николай наливает водку в стопку, потом опрокидывает ее в себя. Без закуски, без особенного желания, скорее, просто по привычке, крепко вошедшей в его жизнь после ухода из дома матери.
— А ты много знаешь? — голос Николая изменился, став грубым и сухим. Клава в этом месте подскочила со стула, схватила сына за руку, повела его в комнату.
— Я пойду ребенка спать укладывать, — сказала она, так и не ответив на вопрос мужа, — и ты ложись спать. Завтра на работу, неужели пойдешь таким помятым?
Николай поморщился, а рука снова потянулась к бутылке. Эх, если бы не алкоголь, что было бы с его нервной системой? Так хоть какая-то отдушина в его жизни была. Не жена, не сын, не мать, а именно спиртное, то, что помогало забыться и облегчить душевные страдания.
На утро Николай проснулся в жуткой головной болью. Было ясно, что все выпитое накануне стало основной причиной головной боли и тошноты, но назад было ничего не вернуть. Кое-как умывшись и приведя себя в порядок, Николай бросил удрученный взгляд на свое отражение в зеркале, а потом отправился на работу.
В последние месяцы он сам напоминал себе робота. Словно вынули из него какую-то часть, отвечавшую за человеческие чувства и эмоции. Ничего кроме злости и отчаяния, он уже не испытывал. Ни любви, ни нежности, ни привязанности. Даже чувство вины перед матерью стало каким-то привычным и не причиняло боли.
«Как будто я уже умер», — то и дело мелькала в голове у Николая отчаянная мысль.
— Ты опять вчера нажрался? — грубо спросил у Николая его начальник, вызвавший его к себе и отчитывавший словно ребенка. Николай смотрел на мужчину пустым взглядом, ни чувства вины, ни желания извиниться он не испытывал.
— Иди домой, — между тем говорил начальник, даже не глядя на Николая и перебирая бумаги, — отоспись. Завтра выходи свежим и в нормальном состоянии. Если опять напьешься, снова будешь сидеть на работе и не приносить никакой пользы – лучше сразу пиши заявление об уходе и вали. Толку от тебя как с козла молока.
Николай криво усмехнулся. Слова начальника были грубыми, но вполне справедливыми. После выпивки Николай ощущал себя так, словно в голове была вата. Думать ни о чем не хотелось, только водить глазами по буквам и цифрам, а еще с нетерпением ждать окончания рабочего дня.
Он покорно поплелся домой, решив, что с сегодняшнего дня все, пить больше не будет. Решил так, а ноги сами к магазину понесли. Потом он резко свернул и пошел в сторону парикмахерской, в которой Клава работала женским мастером, лучше уж ей в глаза посмотреть, может быть, это поможет ему отбить у себя стойкое желание нажраться.
Подходя к парикмахерской с глупым, как ему казалось, названием «Расческа», Николай притормозил и всмотрелся в женскую фигуру, появившуюся на крыльце. Это была Клава, она хохотала и спускалась вниз по ступенькам, нежно поддерживаемая под руку каким-то мужчиной.
С ним Клава спустилась, потом прильнула к его губам своими губами, а незнакомец властно прижал женское тело к себе. Как будто это он, а вовсе не Николай, был мужем Клавы, столько в его движениях было уверенности и напористости.
Николай подбежал к ним, оттолкнул незнакомца от Клавы, потом увидел ее напуганное лицо. Бросил взгляд на размазанную помаду, увидел дрожащие губы, а еще бегающие глаза.
— Ну и дрянь же ты! — выкрикнул Николай, а сам краем глаза заметил, как незнакомый ему мужчина, предположительно являвшийся любовником Клавы, и не думал уходить. Подошел к Николаю, толкнул его в плечо.
— Мужик, ты чего?
— Сережа! Это мой муж! Убери руки!
— Муж? — глаза Сережи округлились, — муж – объелся груш.
В его голосе было столько отвращения и нескрываемой жалости, что Николаю стало не по себе. Схватив за руку Клаву, он потащил ее в сторону дома, а жена даже сопротивлялась, видимо, вину свою признав и с изменой согласившись.
— Кто этот мужик? — орал дома Николай, мечась по квартире и мечтая о выпивке, — какого черта он лапал тебя у всех на виду?
— Не кричи, прошу тебя! — Клава подбежала к Николаю, схватила его за руки, с мольбой взглянула ему в глаза, — ради сына заклинаю тебя – не кричи! Не разрушай семью, хватит уже!
— Я ее разрушаю? Не ты, а я?
Клава плакала, размазывая слезы по лицу:
— Ну невозможно же так жить, Коля! Сколько я тебе говорила о том, что не чувствую себя настоящей женой, хозяйкой в доме! Просила с матерью поговорить, семью нашу на законных основаниях в этой квартире оставить. Я не чувствую себя тут хозяйкой, а оттого и женой твоей полноценно себя не ощущаю.
Николай скривился, глядя на Клаву. Мысль о том, что они могут развестись, расстаться, а маленького Митю Клава заберет себе, была болезненной и противной. Липкой, как грязь, прицепившаяся к ботинку и не желавшая отлипать от подошвы.
— И что ты предлагаешь? Убить мать и вступить в наследство?
Клава подбежала к мужу, обняла его, прижалась к нему, да так, что у Николая с непривычки дух захватило.
— Ты ради семьи можешь на жертвы пойти? Придумай что-нибудь! Надави на жалость! Неужели ты хочешь развода?
— Нет, — неуверенно ответил Николай, а сам обнял жену, сопротивляясь эмоциям, захлестывавшим его, — не хочу.
— Тогда предприми что-нибудь!
В ту ночь Николай почти не сомкнул глаз. С утра отправился к матери в коммуналку, у подъезда увидел того самого накачанного то ли соседа, то ли любовника Марты Геннадиевны. Сосед матери что-то складывал в машину, потом сел за руль и был таков. Путь был свободен, Николай решил, что отъезд соседа был знаком для него. Постоял немного за деревом, выкурил две сигареты, а потом уверенно пошел в сторону дома.
— Коля, — отрывисто произнесла Марта Геннадиевна, увидев на пороге сына, — ты опять? Сынок!
Николай, уверенный в том, что мать будет злиться или даже на порог его не пустит, опешил. Марта Геннадиевна обнимала сына, а сама плакала, подрагивая в его руках. И так муторно стало на душе, так неприятно, что снова Николай подумал о том, что было бы хорошо выпить и забыться.
— Мам, поговорить нужно, — сказал он, прокашлявшись, — ты в прошлый раз слова не дала сказать. Все Митьку слушала, да своего этого… Кто он там тебе?
— Саша – мой сосед, — с улыбкой ответила Марта Геннадиевна, — да чего же мы с тобой стоим в коридоре? Пойдем я чайку поставлю, поговорим спокойно. Не нравится мне, как ты выглядишь. Болеешь?
Мысль родилась в голове сама по себе. Мать подсказала ее, а Николай решил, что отступать от нее не будет.
— Болею, мам. Серьезно болею, лечиться нужно, а денег нет.
Марта Геннадиевна побледнела. Руки замерли в воздухе, лицо стало обеспокоенным, даже напуганным.
— И что же с тобой? — наконец пробормотала она.
— Врачи говорят, что что-то страшное. Опухоль какая-то. В общем, лечить надо, оперировать, восстанавливаться. Я и пришел тогда к тебе за помощью. И год до этого не приходил, потому что сам пытался справиться, не хотел расстраивать тебя. В общем, теперь предел наступил.
— Сынок мой! — Марта Геннадиевна разрыдалась, смотреть на это сил не было, но Николай держался, памятуя обо всем, что ему Клава сказала. Он решил для себя, что врет матери ради семьи, ради сына своего, ради жены любимой.
— Мам, можно квартиру продать. Деньги от нее на лечение пойдут, а на разницу мы однушку купим. Ты поможешь?
Марта Геннадиевна еще долго плакала, причитала, а Николай держался, а со временем и вовсе успокоился. План сработал, а что еще нужно было? И вовсе он не трус и не глупый, каким считала его Клава, вон как все с болезнью удачно вышло!
Узнав о том, что свекровь согласилась на продажу квартиры, Клавдия ликовала. На шею к мужу бросилась, целовала его, верещала от счастья.
— Наконец-то мы сможем свою квартирку купить! — она хлопала в ладоши, а Николай с гордостью смотрел на жену и улыбался.
Только вот чем ближе был день подписания документов, тем муторнее ему становилось. Сны неприятные снились, про мать думать не хотелось. Однако, пути назад не было, и через две недели после разговора с матерью Николай оказался с ней у нотариуса. Марта Геннадиевна была готова подписать все документы, а еще она так сильно хотела помочь своему сыну, что чуть ли не почку была готова отдать ради него.
Все происходило словно во сне. Едва Марта Геннадиевна склонилась над бумагами, чтобы подписать их, как дверь в кабинет к нотариусу резко распахнулась, и на пороге появился тот самый качок, который выгораживал мать в прошлый раз. Взволнованный, запыхавшийся, явно готовый к схватке.
— Марта! — закричал Александр, — не подписывай ничего! Сын твой тебя обманывает!
Рука Марты Геннадиевны замерла в воздухе. Она переводила взгляд с Николая на Александра, а сама непонимающе хлопала глазами.
— Нет никакой болезни, Марта! Твой сын – лжец.
Женщина выронила из руки шариковую ручку. Лицо ее не выражал ничего: ни ненависти, ни злости, ни разочарования. Николай смотрел на мать, а внутри у него все сжималось от ужаса. Он не справился, он все потерял! Он – трус и слабак!
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк и подписка.