Николай молча наблюдал за женой, разогревавшей в микроволновой печи ужин. Ему не хотелось доедать вчерашний суп, но Клава прямо сказала – или суп, или пошел вон из кухни. Бросив взгляд на настенный календарь, Николай поморщился, силясь вспомнить, какой сегодня день.
— Жри, — перед его носом опустилась тарелка с супом, часть которого перелилась на стол. Клавдия быстрым шагом вышла из кухни, оставив мужа в гордом одиночестве с тарелкой супа и бутылкой беленькой, стоявшей посреди стола.
Николай тяжело вздохнул. Зачем-то подошел к календарю, перелистнул несколько страниц, нахмурился. Что-то мешало ему сосредоточиться и понять, что месяц и даже день означал нечто неприятное, случившееся в его жизни… Год назад! Точно! Ровно год назад состоялся тот самый разговор с Мартой Геннадиевной, в результате которого мать съехала из своей квартиры в коммуналку.
— Черт! — выругался Николай и, подойдя к столу, ударил по нему кулаком.
— Ты чего шумишь? — в кухню вошла Клавдия, недовольно покосилась на мужа, но за стол садиться не стала. Брезгливо покосилась на початую бутылку водки, на пролитый на стол суп, потом перевела взгляд на своего мужа.
— Год сегодня, — буркнул Николай и, усевшись за стол, наполнил рюмку и мигом опустошил ее, — ну и что? Ты довольна?
— Я? — брови Клавдии поползли вверх, — ты о чем? Чем я, по-твоему, должна быть довольна?
Николай обвел руками воздух вокруг себя, пытаясь показать своей жене масштаб того, чем Клавдия, по его мнению, должна была быть довольной. Она лишь покачала головой.
— Вот этим! — сказал Николай, я его язык уже слегка заплетался, — тем, что теперь мы живем без моей матери, что она не мешает тебе, что теперь ты тут – хозяйка. Только вот порядка в хозяйстве чего-то я не наблюдая. Плохая ты хозяйка, Клава.
Ее глаза сверкнули.
— А ты хороший хозяин? — спросила она и вызывающе вздернула подбородок вверх, — ты муж хороший? Деньги где? Где ремонт в квартире? Где поездки по заграницам? Шуба моя где?
Николай нахмурился.
— Да я и так в долгах как в шелках! Хотела ты новую стиралку – на тебе, хотела кухонный комбайн – на, получи! Хотела ты в Турцию на неделю съездить – я тебе все оформил, новый кредит взял, ярмо на шею очередное повесил. А тебе все мало! И вот я спрашиваю тебя: ты счастлива или снова нет? Мать мою погнала из дома, а теперь такая с миной недовольной на меня зыркаешь!
Клавдия только фыркнула:
— Ты бы помолчал и не позорился! В Турцию на неделю он меня отправил! Герой дня, не иначе! Стиралка и кухонный комбайн – верх обеспеченной жизни! Ты не смеши меня, нищеброд! Даже квартиры собственной не имеешь, а говоришь так, словно звезду с неба для меня снял. Фу, смотреть на тебя тошно, а слушать еще противней!
Николай подскочил из-за стола, подбежал к жене, потом резко остановился, явно борясь с желанием схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
— Да что ты! Что же ты ненасытная-то такая? Чего ты еще хочешь?
Клавдия криво усмехнулась, а потом помахала рукой перед носом, делая вид, что отгоняет неприятный запах, исходивший от мужа. Николай был нетрезв, но это стало уже обычным делом в их семье. После ухода Марты Геннадиевны и обрыва связи с ней Николай стал выпивать часто, а в последние месяцы каждый вечер проводил с бутылкой.
— Хочу квартиру! Хочу, чтобы ты мужиком был!
— И что? Почку продать? Очередной кредит взять? — Николай навис над женой, раздраженный и явно не понимавший, к чему Клавдия клонит.
— С матерью поговори, — устало ответила жена, — уговори ее свою часть в квартире на тебя отписать. Ты продашь эту квартиру, купим в новостройке хорошую двушку. Да, придется ипотеку взять, но там немного, да и процент сейчас по семейным программам очень маленький.
— Опять кредит? — Николай недовольно сморщил нос, а Клавдия только злобный взгляд на него бросила.
— А как ты хотел? Деньги на тебя с неба не сыплются, работаешь обычным менеджером в обычной строительной компании. Кто тебе квартиру подарит? Только мамочка твоя, которая огромное одолжение нам сделала. Сделала одно, сделает и еще одно. Иди и проси ее, чтобы она на тебя свою долю отписала.
— Не согласится она, — буркнул Николай, нахмурив брови, — тут повод веский нужен.
Клавдия усмехнулась:
— Твой визит к ней и без того веским поводом будет. Как давно она тебя не видела? Год – сам говорил. А теперь ты придешь к ней, тортик принесешь, внука покажешь, на жалость надавишь. Мне тебя учить опять? Или ты в этот раз сам что-нибудь попробуешь сделать?
Николай снова вернулся к столу, наполнил свою рюмку, опять опрокинул ее в себя, зачерпав несколько ложек супа. Затравленно посмотрел на жену, тяжело вздохнул.
— Ты хочешь отобрать у нее квартиру? Лишить его того, что по праву принадлежит моей матери?
— Зачем она ей? — Клавдия присела за стол, выжидательно уставилась на мужа, — у нее есть комната, там места ей хватает. Сколько лет ей осталось? Десять? Пятнадцать? И мы все это время будем ютиться тут, хотя все и без того решено. Твоя мать живет в коммуналке, мы – тут. Что непонятного? Или тебе не дорога семья, а на мое мнение тебе вообще плевать с высокой колокольни?
— Не плевать, — сухо ответил Николай. Идея разговора с матерью ему не нравилась, но еще больше ему не нравилась мысль о том, что он – несостоявшийся мужик, не сумевший обеспечить достойное существование своей семье. Разве не эту претензию он предъявлял собственной матери? Именно эту! Следовательно, он просто обязан все исправить.
Через два дня он засобирался в дом, где располагалась коммунальная квартира Марты Геннадиевны. Николаю было не по себе. Вот сейчас он явится к матери, увидит, в каких ужасных условиях она живет, ему станет ее жаль, и все мысли о продаже квартиры выветрятся из головы. Николай старательно настраивал себя на мысль о том, что он не поддастся чувству жалости, все же своя семья важнее комфорта матери, которой и вправду недолго осталось.
— Чего ты дергаешься? — осуждающе спросила его Клавдия, когда они уже сели в такси, — успокойся, веди себя естественно.
— Я год мать свою не видел, а теперь должен ей предложить такое! — возмутился Николай. Снова захотелось выпить, чтобы унять внутреннюю дрожь, но нельзя же было явиться к матери с запахом перегара! А еще Николай с ужасом понял, что уже давно разучился чувствовать себя спокойно и вести естественно без «допинга» в виде алкоголя. Это его удручало, настроение тут же испортилось, уже не хотелось никуда ехать и ни с кем говорить.
Как ни странно, Марта Геннадиевна, открывшая гостям дверь, выглядела изумительно. Строгое платье, легкий макияж, хорошая стрижка – мать Николая совершенно не была похожа на забитую или недовольную жизнью женщину, опустившуюся или горюющую от одиночества.
Увидев сына, она побледнела, но сдержанно кивнула незваным гостям и широко улыбнулась внуку. Митя тут же бросился к бабушке, а Марте Геннадиевне не оставалось ничего другого, кроме как впустить в свой дом сына, невестку и внука.
Николай глазел по сторонам, поражаясь обстановке. В коммунальной квартире, уже мало похожей на ту коммуналку, какой ее помнил мужчина, был сделан отличный ремонт, явно свежий, а мебель была недавно обновлена. Сама Марта Геннадиевна вела себя сдержанно, сухо, как будто и вовсе не была шокирована визитом сына и его семьи.
— Что случилось? — наконец спросила она.
Клавдия и Николай переглянулись, зато Митя не растерялся.
— Мама и папа пришли, чтобы просить тебя переписать свою долю квартиры на папу. Тогда они продадут квартиру, а потом купят себе новостройку! Мама так сказала, а папа согласился.
Николай почувствовал, как кожа на лице предательски покрывается краской, захотелось выпит еще больше, а усмехающийся взгляд матери только усугубил положение.
— Надо же, — Марта Геннадиевна слегка склонила голову, — а я ж ненароком думала, что вы соскучились по мне. Наивная я!
— Войдите в наше положение, Марта Геннадиевна! — тут же подала голос Клавдия, пытаясь спасти ситуацию, — у нас ребенок, а своего жилья нет. У вас есть, а у нас – нет.
— Я уже входила в ваше положение, — отозвалась Марта, — все, хватит. Нужно было раньше думать, а сейчас я не хочу иметь с вами ничего общего. Очень жаль, что я оказалась такой наивной и заранее не озаботилась тем, чтобы ограничить общение с вами.
— Но Митя – ваш внук! — Клавдия повысила голос.
— А Николай – мой сын, — отрезала Марта Геннадиевна, — вы не думали о том, как я жила в последний год. Не заботились моим здоровьем, не впускали меня в квартиру. А теперь приходите и снова что-то требуете! Все, баста! Я больше не поддамся на ваши уловки. Только жизнь устаканилась, и снова вы.
Николай хотел что-то возразить, но не успел. В кухню вошел мужчина, примерно его возраста.
— Марта, проблемы? — спросил он, сжимая руки в кулаки. По спине Николая пробежал холодок, к такому развитию событий он явно не был готов.
— Саша, проводи моих гостей, будь добр, — попросила Марта Геннадиевна, а потом с усмешкой посмотрела на изумленное лицо своей невестки.
— Вы нас выгоняете? — пробормотала Клавдия, не водя взгляда с Александра, высокого и мощного как скала.
— Я прошу вас проводить, — ответила Марта и поцеловала Митю в макушку, — жаль, внучок, того, что твои родители оказались такими ограниченными людьми.
— Прошу вас на выход! — громко произнес гость Марты Геннадиевны, и Николаю с Клавдией не оставалось ничего другого, кроме как покинуть квартиру.
После ухода сына и его семьи Марта Геннадиевна устало облокотилась на стол, потом поймала на себе сочувствующий взгляд Александра. На душе было муторно и беспокойно.
— Интересно, — смеясь, произнес он, — что они про нас с вами подумали?
— Плевать, — отозвалась Марта, — меня больше волнует другое. Как я могла воспитать такого монстра?
Марта и Александр сидели на кухне, он заварил чай, разлил его по чашкам и уселся напротив своей соседки.
— Марта, ты не должна винить себя, — негромко сказал он и слабо улыбнулся, — ему ведь уже почти тридцать лет, взрослый мужик, он сам строит свою жизнь.
— Это ты сам строишь свою жизнь, — грустно усмехнулась Марта Геннадиевна и мечтательно посмотрела на своего соседа, — как бы я хотела, чтобы Коля сам принимал решения, действовал так, как подсказывает ему сердце. А ведь это я приучила его к тому, чтобы он с детства слушался старших. Воспитателей, учителей, пожилых соседей, меня, теперь вот старшей в их семье стала Клава.
— Которая и отселила тебя в коммуналку, — подвел не самый радостный итог Александр, и с этим было глупо спорить.
Марта Геннадиевна кивнула и отпила чай из чашки. Ей почему-то стало одновременно и смешно, и грустно при воспоминаниях годичной давности, когда Александр впервые показался на пороге их коммунальной квартиры.
Как тогда перепугалась Марта! Анфиса совсем запугала ее Сашей, описала его психом, который «скрутит в бараний рог, если что-то не по его пойдет». Марта Геннадиевна, которая в тот момент была и без того напряжена до предела, перепугалась до ужаса, вздрагивала от каждого стука в дверь, нервничала и уже собиралась съезжать с квартиры куда глаза глядят.
Когда в квартире появился Александр, Марта Геннадиевна была в состоянии паники. Увидев высокого, накачанного мужчину, с татуировками на предплечьях и шее, она едва сдержала крик.
«Чудовище!» — мелькнула в ее голове бросающая в ужас мысль, и уровень паники начал подниматься снова. Забежала к себе в комнату, начала бросать вещи в сумку, изъятую из-под кровати и успевшую покрыться пылью.
— Ты к себе в комнату иди, Анфиса! — гремел между тем голос Александра в общем коридоре. Воображение Марты Геннадиевны уже нарисовало страшную картину того, как внезапно заявившийся сосед сдавливает шею ее соседке, и Марта, прижав руку к груди, выбежала в коридор и отчаянно закричала.
Открыв глаза, увидела удивленные глаза Александра и Анфисы. Они стояли у входа в кухню и с недоумением переглядывались.
— Мать, у тебя все в порядке? — спросил Александр, и только теперь Марта поняла, что никакой опасности не было. Все ужасы, нарисованные ее воображением, были не более, чем ее собственной придумкой, Анфиса была жива-здорова, а Александр стоял рядом с ней и почему-то улыбался.
— Да она у нас пришибленная, — вместо Марты за нее ответила Анфиса, а лицо Александра в одно мгновенье переменилось.
— Это ты пришибленная. А Марта… Простите, а вы, случайно, не работали в школе учительницей?
Лицо Марты Геннадиевны просветлело. Надо же, она проработала учителем рисования всего пять лет, а ее кто-то запомнил. Откуда-то же этот парень ее вспомнил, значит, не такой плохой учительницей она была.
— Работала, — пробормотала Марта, — а вы меня помните?
Александр улыбнулся еще шире и уже не казался таким страшным, каким его в своих фантазиях нарисовала несчастная перепуганная женщина.
— Помню! И имя ваше редкое, и ваши глаза голубые! Мне так нравились ваши уроки, это, пожалуй, были единственные уроки, которые я ни разу не прогулял!
— Саша? Саша Никитин! Ну, конечно же! — Марта вдруг ощутила прилив радости, такой непривычной для нее в последнее время, — я помню тебя! И того дракона, которого ты нарисовал по теме «Новый год». Я еще тогда удивилась тому, почему дракон, когда все дети рисовали новогодние игрушки, елки и снежинки, а ты мне объяснил, что идет год дракона, и ты имеешь право нарисовать его символ.
Марта Геннадиевна смеялась и плакала одновременно. Что это было – чувство ли облегчения, или просто всплеск эмоций, она не знала. Просто стояла посреди коридора коммуналки, а на нее с нескрываемым изумлением смотрели две пары соседских глаз.
— Я же говорю, что она того, — буркнула Анфиса и мигом испарилась, спрятавшись от гнева Александра в своей комнате.
Он приблизился к Марте, зачем-то обнял ее, покачал словно младенца. Она же плакала без остановки, слезы лились и лились, как будто где-то внутри женщины открыли невидимый кран.
— Тихо, соседка, тихо, — негромко повторял Александр, покачивая Марту Геннадиевну и гладя ее по голове, — все хорошо. Все будет хорошо!
Ей так хотелось в это верить! Страх перед соседом растворился словно туман после восхода яркого солнца, хотелось петь, смеяться и разговаривать. Незаметно для самой себя Марта рассказала свою историю Саше, а тот молча слушал ее, кивал и молчал, не высказывая своего мнения. Он понимал, что несчастной, брошенной самыми близкими людьми женщине, просто нужно выговориться, излить душу, и тогда, возможно, она снова станет той легкой и воздушной учительницей рисования, какой ее помнил уже взрослый сосед.
— Ты говори, Марта, не держи в себе, — часто повторял Александр, когда вдруг Марта Геннадиевна останавливалась посреди очередного рассказа, переживая за то, что слишком много лишнего и ненужного рассказывает человеку, которому, возможно, ее истории совершенно неинтересны.
— Ты уверен, Саша? — спрашивала она робко, а потом видела улыбку на его лице и продолжала.
Как и Марта, Александр был одинок. Разница между ними была только в том, что молодой мужчина остался один не по вине близких: его родители погибли в автоаварии много лет назад, и Саша, которому тогда едва исполнилось восемнадцать, остался без близких. Марта же, брошенная своим сыном, страдала от одиночества, которое еще можно было исправить.
— Он не звонит мне, не приходит, — делилась она с Александром своими переживаниями, — я словно умерла для своего сына. У него есть жена, свой ребенок. А я? Кинута тут как будто никогда не имела семьи.
Александр кивал, понимающе поддакивал, а еще старался как можно чаще вытаскивать свою соседку из дома на прогулки. Вместе они ходили по музеям, книжным магазинам, он даже в библиотеку записался ради Марты. Сам Александр владел сетью антикварных магазинов, хоть и был с виду брутальным и совсем не похожим на человека искусства, он сохранил страсть к творчеству и связал жизнь с красивыми вещами.
Как так вышло, что два совершенно разных человека стали друг для друга самыми близкими? Трехкомнатную квартиру в центре, в которой Александр жил, он сдал временным квартирантам, а сам перебрался в коммуналку, где жила Марта.
— Тут мне все напоминает о родителях, — говорил он Марте, — и самые веселые дни рождения, и самые незабываемые новогодние праздники – все было тут.
— Ты любил их так сильно, — с тоской и даже завистью произносила Марта Геннадиевна, — никогда мой Коля не стремился проводить со мной столько времени, сколько ты.
— Ты, Марта, ассоциируешься у меня с чем-то приятным, — огромный Александр в такие моменты становился похожим на маленького ребенка, — с детством, с рисунками, которыми я завешивал комнату, с мамой и папой, гордившимися моими творениями. Я учился плохо, но все равно для них был самым лучшим.
Марта кивала, и слезы непроизвольно появлялись на ее глазах. Она тосковала по сыну, а еще так сильно жалела о том, что ее Николай был полной противоположностью Александра – доброго, смелого, отзывчивого, умеющего уважать и ценить других людей, а не только самого себя.
Через несколько месяцев после своего появления в коммунальной квартире Александр выкупил комнату у Анфисы. Та, потирая руки, вслух рассуждала о том, как поедет в Сочи, купит там скромную однокомнатную квартиру и заживет, наконец, той жизнью, о которой мечтала.
— Сколько же ты ей заплатил? — с ужасом спрашивала Марта, представляя себе, во сколько обошлось избавление от назойливой соседки Александру.
— Нормально все, Марта, — он отмахнулся, — у Анфиски накопления были. А мое предложение стало пинком для нее – пусть уже едет в свой любимый город и поживет для себя.
Он сделал в коммунальной квартире ремонт, за счет комнаты Анфисы расширил комнату Марты. Жили они как добрые соседи, а со временем отношения стали похожими на родственные. Саша был для Марты почти сыном, только вот в его личные дела она не лезла, спокойно воспринимала все его отлучки в командировки, с советами не лезла, да и вообще считала себя кем-то вроде старшей сестры для тридцатилетнего мужчины.
А потом в квартире появились Николай с сыном и дочкой. Саша слышал диалог Марты с сыном, понимал, как нелегко ей было разговаривать с неблагодарным Николаем, пришедшим впервые за год разлуки для того, чтобы попросить что-то. Даже не попросить, а потребовать.
Успокоившаяся к тому моменту Марта снова разнервничалась, долго плакала после ухода сына, а Александр, что было сил, поддерживал ее, опять уговаривал смотреть на жизнь с радостными предвкушением, а не только о плохом думать.
— Какая тут радость, Саша? — всхлипывая, спрашивала Марта у соседа, — ты видел его? Коля пьет, он выглядит ужасно! Я думала, что у него все хорошо, все же глаза не видят – сердце не болит. А тут… Плохо ему, Сашенька, очень плохо. И я помочь ничем ему не могу.
— Марта, успокойся! — Александр слегка повысил голос, чтобы привести соседку в чувства, — ты же взрослая женщина, понимаешь, что слезами горю не поможешь. Соберись, сделай глубокий вдох, а теперь давай с тобой подумаем, как сыну твоему помочь.
Марта с сомнением посмотрела в лицо Александру.
— Ты и вправду хочешь ему помочь?
— Я хочу помочь тебе. Но я понимаю, что без спокойствия за сына, ты не сможешь быть счастливой. Поэтому давай думать о том, как Колю твоего реанимировать, и как сделать так, чтобы ты перестала мучить себя.
Марта тяжело вздохнула. Как же нелегко все это! Как же несправедливы жизнь и судьба! Но Саша был прав: нужно было что-то делать, и для начала – перестать рыдать попусту.
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк и подписка.