За окном шел дождь, и на душе от этого становилось только горше. Марта Геннадиевна сидела перед окном в кухне, не обращая внимания на все, что происходило за ее спиной. Мысли женщины крутились вокруг одного и того же: ее предали, бросили, она никому не нужна. И сейчас прошлое Марты Геннадиевны казалось ей нереальным, словно во сне приснилось.
— Чего опять расселась? — с недовольством в голосе спросила у Марты ее соседка по коммунальной квартире Анфиса, — заняться нечем? Сыночка своего ждешь? Ага, жди! Несколько месяцев он к тебе носу не казал, а теперь вдруг объявится. Мечтательница!
Марта Геннадиевна даже не обернулась, краем уха слыша полную ненависти и зависти речь Анфисы. У той не было ни родных, ни близких, единственный муж Анфисы сбежал от нее, когда им обоим едва было по тридцать лет. С той поры прошло больше двадцати лет, и Анфиса, которая уже давно должна была привыкнуть к одиночеству, все равно явно страдала от него и завидовала тем, у кого была семья.
Ситуация в жизни Марты Геннадиевны была для нее как для лисы случайно упавший изо рта вороны кусочек сыра. Очень уж радовалась Анфиса тому, что некогда счастливая и довольная жизнью Марта теперь оказалась примерно в таком же положении, в каком была и сама Анфиса. Одинокая, брошенная, никому ненужная. Только вот Марту Геннадиевну эта мысль уже давно не расстраивала, чувства словно атрофировались.
— Вам нужно как минимум десять сеансов психотерапии, — с умным видом говорил Марте психотерапевт, к которому женщина обратилась чуть больше трех месяцев назад. На душе тогда было муторно, в голове бродили всякие неприятные мысли, а как вытащить себя из этого состояния – Марта Геннадиевна не знала. Вот дожила до шестидесяти лет, даже в школе детей учила, а сама ничего путного из своего жизненного опыта не подчерпнула.
— И что? Это мне поможет? — с надеждой спросила Марта Геннадиевна.
— Обязательно! — уверенно ответил врач, — у вас явные признаки депрессии. Без желания вылечиться и без соответствующего настроя и стараний у вас навряд ли получится самостоятельно справиться с болезнью. А депрессия, знаете ли, бьет по всем системам организма, очень опасная болезнь, но, к счастью, поддающаяся лечению.
Марта Геннадиевна тогда воспрянула духом. В то время она еще жила с сыном и невесткой в своей квартире, и, хотя отношения и с Николаем, и с Клавой были не самыми безоблачными, надежда на их улучшение и выход из депрессии, установленной врачом, была.
А теперь казалось, что все это осталось в чьем-то чужом прошлом, а в жизни Марты Геннадиевны не осталось ни счастья, ни ощущения безопасности, ни чувства нужности кому-то.
И желание ходить к психотерапевту пропало, да и для чего нужны были эти походы к врачу и траты денег, если все равно в жизни все было разрушено: и семья, и быт, и уверенность в спокойной старости и радости от осознания собственной нужности. Не было ничего этого больше в жизни Марты Геннадиевны, и помощь врача тут была бессмысленной.
О том, что она неудачница и не очень умная женщина, Марта узнала от своего сына. Николай, ее единственный и горячо любимый ребенок, честно высказывал свое мнение в отношении матери, на колкости не скупился, да и вообще считал себя умнее и удачливее подарившей ему жизнь женщины.
— Ты для чего меня жизни учишь? — спрашивал сын, с отвращением глядя на Марту Геннадиевну, — сама ты чего в этой жизни добилась? Двадцать пять лет на заводе отпахала обычной чертежницей, потом в школе пять лет детей малевать учила! Господи, чему ты вообще могла кого-то учить?
— Сынок, — Марта Геннадиевна растерянно хлопала глазами, — ну не бывает же у всех одинаковая жизнь. Кто-то ворочает огромными деньгами и несчастлив, а кто-то живет скромно, но при этом весьма доволен своей жизнью.
Николай только осклабился, услышав слова матери.
— Только не говори мне, что ты жизнью своей довольна! Живешь в тесной двушке, мне не смогла жилья купить, каждую копейку считаешь, а еще меня убеждаешь в том, что так должен жить каждый и, типа, счастлив быть?
— А ты разве не счастлив? — спросила Марта Геннадиевна, ощущая внутри нарастающую тоску и даже вину перед сыном.
— А как можно быть счастливым тут? В этой убогой брежневке? Рядом с тобой? У меня семья, а я вынужден ютиться тут с тобой только потому, что ты не озаботилась тем, чтобы у твоего единственного ребенка было собственное жилье!
Марта Геннадиевна молча смотрела на сына, а сама боролась с чувством вины, огромными волнами накатывающим на нее и мешавшим говорить и даже дышать. Да и что могла она сказать в свое оправдание? Она ведь и вправду не озаботилась тем, чтобы приобрести для Коли отдельную квартиру, считала, что им вполне хватит места в их двухкомнатной квартире, ну а если еще продать комнату в коммуналке, сдающуюся в аренду, то вполне можно обменяться на две однокомнатные квартиры. Только вот Николай придерживался иного мнения.
— Ты хочешь, чтобы я с Клавой и Митей в однушке жил? — сын даже нервно рассмеялся, видимо, представив себе эту самую жизнь в тесноте, — да ты с ума сошла, мать! С головой у тебя явные проблемы, так что ходи почаще к своему врачу в психушку.
Марта Геннадиевна молчала, глотая слезы и чувствуя силу вселенской несправедливости, ставшей столь привычной в жизни женщины. Она подозревала, что не без участия невестки Николай стал таким, и все эти слова в адрес матери он произносил, основываясь на том, что внушала ему Клавдия.
Николай и Клава поженились три года назад, и сразу после свадьбы молодая невестка оказалась в тесной квартире Марты Геннадиевны. Была Клава приезжей, до семнадцати лет прожила в каком-то поселке, откуда приехала в город и начала охоту на городского парня с жилплощадью. Ей немного не повезло, потому что у Николая собственной отдельной квартиры не имелось, но беременность свое дело сделала, пришлось пожениться.
После появления в доме Клавдии, дерзкой, молодой и уверенной в себе, руки Марты Геннадиевны совсем опустились. Если до этого недовольство в свой адрес она слышала только от сына, то теперь к его голосу добавился еще и голос его жены. Клава в выражениях тоже не стеснялась, говорила правду, как привыкла это делать, еще живя в деревне.
— А чего вы удивляетесь? — спрашивала невестка, видя вытянувшееся от удивления и даже обиды лицо свекрови, — думаете, что нам тут сладко с вами жить? У Мити ни комнаты своей, ни уголка. Вы привыкли жить как королева, а мы от этого страдаем.
Марта Геннадиевна расстраивалась, жизнь как будто катилась по наклонной, хотя сама женщина особенно в этом падении вниз не участвовала. Сын с невесткой ополчились против нее, и все разборки обязательно происходили при участии маленького Мити, которого бабушка любила всей душой.
— Сынок, — Марта Геннадиевна с тоской смотрела на сына, прижимая руки к груди, — ты бы Митеньку пожалел. Зачем ты высказываешь гадости в мой адрес при внуке? Неужели я заслуживаю такого отношения к себе?
Николай нервно передернул плечами:
— А какого отношения ты заслуживаешь? Неужели ты думаешь, что я могу относиться к тебе иначе? Что ты мне в жизни дала? Только не говори пафосных речей о том, что ты жизнь мне подарила! Зачем мне вообще такая жизнь, в которой нет ни комфорта, ни денег, ни-че-го?
Марта Геннадиевна удивленно смотрела на Николая:
— Неужели твоя жизнь и вправду такая невыносимая? И в этом виновата я? Неужели только моя? Я ведь тебя одна воспитывала после смерти Эдика, все для тебя делала, про личную жизнь забыла…
— Марта Геннадиевна! — в разговор влезла Клавдия, бесцеремонно перебив свекровь, — не нужно давить на жалость! Вместо этого взяли бы и сделали широкий жест!
— Какой же? — непонимающе спросила Марта, переводя взгляд с невестки на сына, — что мне сделать, чтобы вы перестали злиться на меня? Что я могу сделать, чтобы жизнь вашу облегчить и Митенькину тоже?
Клавдия многозначительно посмотрела на свекровь и, прокашлявшись, быстро заговорила:
— У вас ведь есть комната в коммуналке. Там вам одной места предостаточно. Можете переехать туда, и всем добро сделать. Все равно с ее аренды вы копейки получаете, а так у Митеньки своя комната будет, и вы можете приходить к нам и навещать его, когда захочется.
Марта Геннадиевна поначалу опешила. Как же так – из собственного дома уехать, бросить все нажитое, под старость лет оказаться в чужих для себя условиях? Подумала сначала отказаться, а потом увидела мольбу в глазах сына, на внука своего посмотрела, решила, что для себя уже пожила, можно и для своих родных на жертвы пойти.
Переехала в коммуналку, попыталась привыкнуть к новым условиям. Только вот жизнь лучше от этого переезда не стала, не было на душе облегчения и надежды на лучшее. Пару раз к сыну наведаться пыталась, только вот замки в двери были заменены, а на звонок никто не отозвался. Да и сам Николай ни разу ее не навестил, будто полностью вычеркнул родную мать из своей жизни.
Чувствовала себя Марта Геннадиевна брошенной, преданной и очень сильно на сына обижалась. Как жить теперь, а, главное, для чего?
От дурных мыслей, ставших привычными, Марту снова отвлек голос соседки. Анфиса говорила каким-то особенно злым голосом, повышая тон и явно ожидая реакции от своей соседки.
— Ты же еще не знаешь, что к нам вот-вот Сашка приедет. Ох и задаст он тут всем нам жару, помяни мое слово!
— Сашка? Какой еще Сашка? — Марта Геннадиевна кое-как вернулась в реальность.
— Сын Никитиных, ты их не знаешь, — отмахнулась Анфиса, — он же псих, похлеще тебя! Держись, Геннадиевна, будем жить как на вулкане. Впрочем, тебе не привыкать.
Анфиса расхохоталась, да так, что голова у Марты заболела, а перед глазами предстала совсем безрадостная картина, хоть вешайся.
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк и подписка.