Лида не могла поверить своему счастью. Совпадение за совпадением! Неужели ей доверят проводить время с собственным сыном? Когда Лида впервые увидела Глеба вблизи, в её сердце что-то шевельнулось. Мальчик действительно выглядел запущенным. Он напоминал куст, который рос сам по себе. Какая-то нелепая причёска, короткие штаны. А вот рубашка, наоборот, была на три размера больше. Он то и дело вытирал нос.
— Вот, Глеб, нашла я тебе друга, — сказала Надежда Борисовна.
— Мне и одному хорошо, — произнёс мальчик, но всё же с интересом посмотрел на Лиду.
— Не говори глупостей, — отрезала директриса. — Человек — социальное животное. Поэтому нужно тянуться к другим людям, понимаешь?
Глеб промолчал. Лида продолжала его рассматривать, пытаясь найти знакомые черты. Вроде бы, нос её, да ещё подбородок. Худенький, глаза тёмные, как у Максима. И не улыбается совсем.
— Оставьте нас наедине, хорошо? — попросила Лида.
— Разумеется, — ответила Надежда Борисовна.
— Пойдём в мой кабинет, — предложила молодая женщина.
Они шагали по коридору, и Лида пыталась собраться с мыслями. Что дальше? Чем ей занять этого ребёнка? Что предложить? Сердце подсказывало ей, что нужно установить контакт.
— Ты тут совсем один? — спросила она.
— Мне когда было семь лет, родители от меня отказались, — вздохнул мальчик. — Больше их не видел ни разу… Других родственников нет, никто не приходит.
В голосе Глеба была обида. Он винил в своих бедах весь свет — и никого конкретно. Взрослые мысли мальчика почему-то испугали юристку. Она подумала, что его нужно успокоить. Но как?
— Сочувствую тебе, — сказала Лида.
— И ладно бы, просто в детдом сдали, — продолжал Глеб с обидой в голосе. — Так нет, всю правду на меня вывалили! Говорят, приёмный ты. Вот. На минуточку, я и маму, и папу родными считал. Да я сколько себя помню, всегда у них жил! Даже не навестили ни разу, не объяснились… Хорошо хоть, имя мне оставили и фамилию.
— Какой кошмар, — произнесла молодая женщина, и по её щекам побежали слёзы.
— Вы не смотрите, что тут так красиво, — говорил мальчик. — Место это страшное. Все тут разбились на группки, на лагеря. И все друг против друга. Это я про детей. Но что-то мне подсказывает, что у взрослых так же.
— А ты с кем? — спросила Лида.
— А я — сам по себе, — объяснил мальчик. — Книжки читаю, я это дело люблю. В библиотеку кроме меня никто за книгами не ходит.
— Глеб, — произнесла женщина и взяла ребёнка за руку. — Если хочешь, мы можем с тобой дружить.
— Спасибо, — ответил он, забирая руку. — Все так говорят. Только вы уйдёте, меня бросите… Вы ведь мне никто. Давайте, показывайте, что тут нужно сделать. Надька сказала, чтобы я помогал.
— Надька? — удивилась Лида.
— Ну да, — кивнул мальчик. — Мы тут её так называем. И это ещё не самое обидное прозвище, поверьте.
— Пока что просто наблюдай, — предложила женщина. — Я же не знаю, что ты умеешь. Она говорит, что из тебя получится отличный помощник. Это правда?
— Понятия не имею, — признался мальчик.
Глеб любил обижаться. В таком состоянии ему было проще принять своё положение, а ещё — чувствовать себя лучше и достойнее. Лет до семи он был обычным мальчиком — ходил в детский сад, потом — в школу. Жил с родителями, которые в нём души не чаяли. Но потом жизнь начала рушиться. Мама и папа всё время ругались и не могли что-то поделить.
Всё дело в маме. Она — настоящий тиран, всю семью держала в своём кулаке. Папа мог только поддакивать ей или где-то скрываться — делать вид, что очень занят и у него есть неотложные вопросы. И хотя мама была груба и скора на расправу, другой он не знал. Да и когда она не кричала, то была вполне себе неплохой женщиной.
Глеб как мог пытался поднять ей настроение. А потом — случилось страшное. В пылу очередной перепалки папа сказал, что на самом деле сын — приёмный. Приёмный! Малыш даже сразу не понял смысла этого слова. А потом узнал, что где-то на земле ходит его настоящая мама и папа. Отношения разладились, и вот родители от него отказались.
В неполные восемь лет Глеб оказался в детдоме. Раньше у него была своя комната, игрушки, карманные деньги и друзья. Теперь ему приходилось делить помещение ещё с тремя ребятами. Здесь все словно были озлоблены друг на друга. Директриса и воспитатели, как ни пытались, не сумели бы уладить абсолютно все конфликты.
— Они такие беспомощные! — говорил Глеб Диме — мальчику, которого он поначалу считал другом. — Ничего сами не умеют! В жизни всё по-другому, всего нужно добиваться… А тут никто не умеет.
За это Глеба как следует побили. Так он понял, что в детском доме никому нельзя доверять. А ещё — что отсюда нужно бежать. Попытаться найти настоящих родителей, а если не получится отыскать маму и папу — то хотя бы бабушку, тётю или дядю. Он почему-то был уверен, что где-то они должны быть, обязательно.
— Глеб, у тебя никого нет, — говорила директриса, и в её голосе он слышал злобу и неприязнь. — Ты — один, все от тебя отказались.
— Я всё равно свалю отсюда, — отвечал он. — Когда-нибудь — обязательно.
И он сбегал — снова и снова. Его возвращали. Далеко ли может уйти маленький мальчик, у которого нет денег и родственников? Но когда на работу пришла Лида, Глеб впервые в жизни почувствовал, что он кому-то нужен. Что он — ценный и важный, а его мнением интересуются.
— Давай сходим в кино, — предложила наставница на второй неделе их знакомства. — Тут какой-то новый мультик показывают. Хочешь?
— Да вы что, Надька никогда в жизни не отпустит, — ответил Глеб, вытирая рукой нос.
Но Надежда Борисовна отпустила. Только предупредила Лидию, чтобы она не теряла мальчика из вида даже на минуту.
— Сбежит — отыщем, — говорила директриса. — Но ты уж следи, хорошо? Ох, дай Бог, он исправится.
И перекрестила её. Впрочем, Глеб никуда сбегать не собирался. Ему понравился мультик, поп-корн и кола, а ещё — проводить время в компании своей наставницы. С ней он мог поговорить о самом важном — о книгах, которые читает в библиотеке. Так прошло несколько недель. Лида чувствовала, что её воспитанник меняется. Что он становится немного другим.
— Я хочу кое-что вам дать… — сказал мальчик однажды. Было видно, как он с трудом перешагивает через себя.
— Подарок? — улыбнулась Лида.
— Нет, — ответил Глеб своим серьёзным тоном. Он почти никогда не улыбался. — Это мои записи. Я хочу стать писателем. Я бы дал училке, да засмеёт. Ещё перед всем классом зачитывать будет, я этого точно не переживу…
— Даже и не знаю, — пожала плечами женщина. На самом деле, ей было жутко интересно, что у мальчика в голове.
— Ну, тогда не буду, — тут же сказал воспитанник.
— Нет-нет, мне очень интересно, — сказала ему Лида, принимая тетрадь.
Записки юного литератора пролежали у неё на столе несколько дней. В этом детдоме было столько работы, что она с трудом успевала её вовремя выполнять. Впрочем, теперь у Лиды появилась мотивация: здесь был её сын. И когда она взяла в руки записки Глеба и прочитала их, то слёзы сами побежали по её щекам.
Надежда Борисовна была в восторге. Нет, ну вы подумайте! За два месяца — ни одного срыва. Глеба просто не узнать. Мальчик больше не говорит на каждом углу, что хочет «свалить отсюда». Вот, что значит её метод. Директриса представляла, как будет делиться опытом на каком-нибудь большом мероприятии. Да перед важными чиновниками из министерства образования.
— Человеку нужен человек, — скажет она. — А маленькому человеку — большой взрослый. Нам нужно сломать систему, чтобы…
Нет, это уже слишком грозно, даже революционно. Важным чиновникам из министерства образования это не понравится.
— Человеку нужен человек, — снова представляла Надежда Борисовна. — Нам нужно перестроить систему, чтобы каждый ребёнок мог получить взрослого.
Кроме исправляющегося воспитанника, она получила хорошего юриста. Что она тут забыла? Наверно, в других местах она бы могла зарабатывать в разы больше. Уйдёт, как пить дать — уйдёт. Но пока что она здесь. И это благотворное влияние на Глеба.
Чтобы совсем уж утереть носы всем конкурентам, ей нужен отличный пример. Что-то вроде маленького чуда. Эдакий щеночек, завидев которого растают даже самые чёрствые сердца. Кажется, она уже придумала такой ход. Дело за малым — убедить других, что твои мысли — правильные.
Мне иногда кажется, что Бога нет. Сколько я живу, меня убеждают в его существовании. Сначала была мама. Когда я научился считать, то недоумевал: как ей может быть пятьдесят? Во сколько лет они с отцом меня завели? Ещё был папа — одно название. Он мало со мной разговаривал, не играл в футбол. Не купил мне собаку или кота. Только водил в детский сад, а потом — в школу. Брал за руку — и вёл. Иногда спрашивал, как дела.
Мама всё время ругала отца. Уж и не знаю, чем он перед ней провинился. Крики, ругань — дикость. Но другой жизни я всё равно не знал. Родителям часто было не до меня. Я как мог пытался привлечь их внимание. Иногда что-то ломал. Помню, что один раз выбросил в окно мамин телефон. Она очень сильно ругалась. Один раз поджёг дверь соседки. Она сама виновата: накричала на меня, обматерила. У неё психические нарушения.
Папа постоянно где-то пропадал. Ему было не до нас — весь в себе. Мама выходила из себя, начинала ругаться и кричать. Она убеждала папу вернуться. Звонила ему. Я мог бить тарелки, чтобы её немного успокоить. Не получалось. Но всё равно, это были родители, я их любил.
А один раз… Мама пыталась убедить папу, что ему не нужно уходить. Куда он там собирался — понятия не имею. Говорила, что у нас — семья, сын. Не выпускала его из квартиры, держала за руку. И тогда он сказал эти страшные слова.
— Это сын? — прокричал папа. — Это — сын? Он приёмный! Подумай головой, мы же с тобой оба это знаем.
Как будто меня в тот момент не было в комнате. Эти слова я каждый раз слышу, стоит только закрыть глаза. Мама побелела, стала хвататься за грудь. Папа был очень доволен. Я вообще ни разу не слышал, чтобы он кричал. Или хотя бы громко разговаривал…
…Все называют наше место детским домом. Я говорю — приют. Кого тут только нет! Некоторые дети не умеют даже толком говорить. Некоторые писаются в кровать. Драки, крики. Учителям на нас плевать. Нам не дают ничего делать самим. Я вот хотел научиться жарить блинчики, пришёл на кухню. Меня выгнали…
…Недавно я познакомился с женщиной. Её зовут Лидия, она мне годится в матери. Я не знаю, что она забыла в нашем приюте. Надька почему-то решила, что мы с её работницей поладим. Лидия — женщина хорошая. Она на меня не кричит, даже разрешила сидеть у неё в кабинете. Но она всё равно уйдёт. Всё равно меня бросит. Я не думаю, что она задержится надолго. Мне не стоит к ней привыкать…
…Я вчера думал: а что, если Бог есть? В таком случае, он мог бы мне послать новую маму. Я подсчитал: Лида вполне могла быть моей мамой. Она мне рассказала, что ей — тридцать лет (скоро тридцать один). При условии, что родила бы в двадцать, у неё вполне мог бы быть сын моего возраста. Вчера мы ходили в кино.
Последний раз я там был ещё с мамой. Той, что оказалась ненастоящей. С Лидой мне больше понравилось. Помню, мама не разрешила мне взять мороженое и газировку. А Лида купила всё, что попросил. Но я просил мало, я ведь не знаю, сколько у неё денег.
…Я опять думал, что Бог есть. В одной книге нашёл молитву — простую, «Отче Наш». Прочитал её. И попросил у Бога (если он есть), чтобы Лида стала моей мамой.
— Слушай, я бы хотел забрать свои записи… — сказал Глеб, в очередной раз придя к ней в кабинет. — Я поторопился.
— Забирай, — пожала плечами Лида. — Где же я их положила?
После двух месяцев работы справляться с делами стало сложнее, накопилась усталость. Тут и там появлялись горы бумаг — большие и маленькие. Или она стала тратить больше времени на Глеба? Записи мальчика нашлись под одной из самых толстых папок.
— Ты… Ты их прочитала? — спросил мальчик и покраснел.
— Да, — ответила Лида. — Неплохо. Но чтобы стать писателем, нужно практиковаться больше. Каждый день.
— Хорошо, — просиял Глеб. — Я буду каждый день писать и тебе приносить. Всё равно наша училка по литературе — ни о чём.
— Правильно говорить не училка, а учительница, — поправила его Лида. — Конечно, приноси. Ты правильно делаешь, что описываешь свои переживания. Это очень важно.
— А по сути? — спросил мальчик. — Ну, что ты бы могла… Ты могла стать…
— Мамой? — помогла ему женщина. — Я думаю, что это хорошая идея. Но детей обычно отдают парам. А я ведь — совсем одна.
— Ты не одна! — с жаром произнёс Глеб. — Я — с тобой. Разве это мало?
— Ты настоящий философ, — улыбнулась Лида. — Ладно, надо бы поработать… А тебе разве не нужно делать уроки?
— Надо, — кивнул мальчик. — Слушай, а можно я тут посижу? Так не хочется в библиотеку идти. Там Вася с Федей вейп курят. Терпеть не могу этот запах.
— Конечно, оставайся, — согласилась молодая женщина.
Вместе им действительно было хорошо. Они могли проводить бок о бок много часов, каждый занят своим делом. Лиде периодически приходилось объяснять какую-нибудь тему Глебу. И ей всё никак не удавалось смириться с мыслью, что это — её сын. Хорошо, что она в полицию не пошла. Тогда бы её к мальчику на пушечный выстрел не подпустили. А так, получается, что они чужие люди.
Никто и никогда не узнает про их родство. Никому даже в голову не придёт заниматься поисками. Сможет ли она ему рассказать, что на самом деле — его мама? Лида подумала, что лучше не травмировать психику мальчика. Она и так уже порядком искалечена.
— Лидочка, присаживайся, — сказала Надежда Борисовна с улыбкой. — Присаживайся, моё ты золото.
Лида посмотрела на свою нынешнюю начальницу с подозрением. Да, она ей сразу понравилась. С таким-то образованием и опытом! Но тут похвала явно касалась не основной работы, а чего-то другого. На столе у директрисы стоял заварочный чайник — верный признак важности беседы. А ещё — хороший бельгийский шоколад, зефир из натуральных продуктов, пастила и другие «полезные сладости». Лида их не ела. Ну разве что маленькую дольку шоколадки.
— Здравствуйте, — сказала молодая женщина. — Уж и не знаю, чем я так заслужила внимание…
— Знаешь, знаешь! — просияла директриса. — Это к вопросу о Глебе. Ну, выпьем чайку? Разговор нам долгий предстоит…
Лида испугалась. Неужели Надежда Борисовна что-то раскопала и теперь знает больше? Или пришла какая-нибудь бумага из полиции? Нет, вряд ли бы тогда приём был таким радушным. Дело в чём-то другом — определённо.
— Глеб — хороший мальчик, — сказала Лида. — Не могу сказать, что он мне помогает… Скорее, мешает. Но когда он рядом — так спокойно на душе, знаете ли. И светло.
— Вот именно, — кивнула директриса. — Тебе ведь нравится наше общежитие? Я могу тебе дать не комнату, а целый блок.
— Благодарю, — ответила молодая женщина. — Но я бы не хотела к этому привыкать. Я надеюсь обзавестись квартирой… И семьёй.
— А ты знаешь, что опекуны могут получить социальное жильё? — решила зайти с козырей Надежда Борисовна. — И его даже когда-нибудь приватизировать можно.
— Конечно, я ведь юрист, — пожала плечами Лида. — Но ведь чужой ребёнок — это такая ответственность.
— Я уже всё продумала, — произнесла директриса. — Она начала терять терпение. И бумаги нужные готовлю. Глеб — это твой ребёнок. Твой малыш. Лида, ты в порядке?
Молодая женщина побледнела. Откуда она узнала? Как догадалась? Открыться ей? Мысли лихорадочно бегали в голове у Лиды. Но пока она молчала, Надежда Борисовна сама продолжила говорить:
— Ты ничего не бойся. Мы тебе помогать будем. Да, таких взрослых детей редко отдают в семьи. Редко. Но — тем ценнее мой эксперимент.
В голосе директрисы появились стальные нотки. Такие люди всё доводят до конца — любой ценой. И она уже представила, как пример её юристки займёт достойное место в отчёте и докладе на очередной конференции. Самое достойное.
— То есть вы хотите, чтобы я оформила опеку на Глеба? — спросила Лида. Она уже справилась с собой, и её голос не дрожал.
— Именно, — ответила директриса.
— Я согласна, — выдохнула она. — Глеб мне — как родной. Да чего уж там, он и есть — родной.
Надежда Борисовна просияла. По такому случаю она захотела открыть сейф, достать оттуда бутылочку шампанского и выпустить пробку в воздух. Но сдержалась. «Нет-нет, — подумала директриса. — Пусть хотя бы полгодика протянет. Тогда и шампанское откроем, и коньяк… Да, спешить совершенно некуда».
