«Федор же ночевал со Стешкой. Вся деревня гудела, жарко обсуждая личную жизнь Феди и Любаши. Бабы постарше неодобрительно качали головами, молодухи завистливо глядели на Любашу и шептались.
Фрося не одобряла походов племянницы в чужую избу и ворчала каждый вечер:
— Добегаисси! Придет Гордей и выгнет вас из своей хаты.
Люба лишь смеялась, крепко обнимала и целовала Фросю. Она была счастлива.
— Ня надолго енто, — продолжала кряхтеть Фрося. — Уедет он. Ты жа знашь».
Часть 19
Каждый вечер Любаша стала уходить, как только ребята убегали в свою избу. Она топила печку в хате деда Гордея и поджидала Савелия. Ночи любви становились все слаще и слаще. Любаша не думала о будущем и о том, что скоро Савелию нужно будет уходить. Она и в мыслях не держала, что уйдет с ним. Он же, напротив, был совершенно уверен, что она — его баба, и непременно последует за ним.
«Что ее держит здесь? — думал мужик, — чужие дети? Так и мои ей станут такими же родными как эти. С ее-то огромным сердцем! Со мной она родит своих, а этот дурак никогда не тронет ее. Любаша так любить умеет! Как никто!»
Савелий долгое время не признавался себе, что ласковее женщины у него никогда не было. А их перебывало у него немало: и до войны, и после. Он хорошо походил по бабам. И вот Любашка-хромоножка. Совершенно неопытная оказалась для него самой желанной.
Он приходил в Сосновку снова, да никто ему толком ничего не мог сказать, куда делась хромая баба Любка. А скорее, не захотели.
И вот каково же было его удивление и радость, когда он увидел ее в артели. Нет, он ни за что не оставит ее этому мужику, он обязательно заберет ее с собой. А время покидать деревню Савелий наметил в ноябре.
Слух о том, что Любаша топит избу и баню Гордея, распространился по деревне очень быстро. Бабы в недоумении смотрели на Любаву, пытаясь найти в ней то, чего не было в них. Они силились увидеть, но ничего не видели. Напротив, многие презрительно смотрели в ее сторону и, если бы не бабка Фросинья, которая как ястреб берегла Любу, словно свою добычу, то давно бы извели бедную женщину насмешками и придирками.
Мужики стали поглядывать на Любашу с интересом, думая что же такого проглядели они, а Савелий увидел в ней.
Федор не мог понять своих чувств, а от того был все время злой, раздраженный, молчаливый. Приветливым и дружелюбным он был лишь с Фросей и с ребятами. С Любой он перестал разговаривать вовсе, делая вид, будто ее не существует. Ваня очень страдал, понимая, что у отца и Любы не складывается.
До него тоже долетели новости про Любашу. Старший Стешкин сын Васятка, ровесник Вани, как-то во время игры вдруг ни с того ни с сего сказал Ване:
— А нам мамка сказывала, што хромая скоро от вас уберетси, и ваш папка будет с нашей мамкой жить.
Вася исподлобья взглянул на Ваню. Видимо, его это волновало.
Ваня сжал кулаки, но тут же расслабил, Вася был его другом, да и не любил мальчишка драться. Марьюшка всегда говорила ему:
— Ты сперва попробуй поговорить, а потома кулаками махай, ежеля ня получится да ума достучатьси!
— Ня уйдет она от нас! Твоя мамка ня знат, што Любаша божиласи.
Васятка недоверчиво посмотрел на Ваню, он, конечно, больше доверял своей матери, но тоже не стал спорить с другом.
Вечером после ужина Ваня подсел поближе к Любе и прошептал на ухо:
— Ты обещала, что ня бросишь нас.
— А я и не собираюсь.
Люба внимательно посмотрела на ребятенка, погладила по головушке, обняла.
— Так ты к дядьке Савелию бегашь.
— Кажи, Ваня, я вас меньше люблю? Вам няукусно? Рубашонка у тебе ня чистая? Иль ня целовала я тебе давно? А можат, сказку ня рассказывала?
Любаша снова потрепала Ваню по волосам и поцеловала.
— Нет, усе ладно у нас.
Ваня прижался к Любе.
— Ну вот и ня думай об ентом.
— Ня бросишь?
— Нет. У который раз тебе говорю. Нет, никада ня брошу.
Стешка, услышав то, что Любаша ходит в избу деда Гордея и там живет с Савелием, пришла до Федора как-то вечером.
— Ну што ты, так и будяшь бобылем жить, Федька? Твоя-то вона к Савке бегат, изменят тебе, — хохотнула Степанида.
— Ня жена она мене, штоба верной быть, — мрачно ответил Федор.
— А я тебе верная! — пропела смазливая Стешка и прижалась к Феде всем телом…
Федор, давно не ласканый, сдался мгновенно.
Так и стали жить. Утром Любаша прибегала к Фросе, нянчила Гришу, носила его к Анюте на кормление, стряпала, возилась с ребятами, вместе с Фросей они ходили в артель, а вечером после ужина отправлялась в избу деда Гордея и проводила ночь с Савелием.
Федор же ночевал со Стешкой. Вся деревня гудела, жарко обсуждая личную жизнь Феди и Любаши. Бабы постарше неодобрительно качали головами, молодухи завистливо глядели на Любашу и шептались.
Фрося не одобряла походов племянницы в чужую избу и ворчала каждый вечер:
— Добегаисси! Придет Гордей и выгнет вас из своей хаты.
Люба лишь смеялась, крепко обнимала и целовала Фросю. Она была счастлива.
— Ня надолго енто, — продолжала кряхтеть Фрося. — Уедет он. Ты жа знашь.
— А мене усе равно, пущай идеть! Шастье мое короткое, да мое! В прошлый раз ня успела, таперича успею! — улыбалась Любава.
Так незаметно прошла весна, подоспело жаркое лето, а за ним и урожайная осень.
Как-то в начале ноября Савелий, знатно отужинав щами да пирогами, проговорил:
— Завтра расчет возьму. Собирайся, Любаша. Уходим на днях.
Любаня вздрогнула, присела на лавку и сказала:
— Када енто — на днях?
— В четверг.
Люба кивнула:
— Провожу тебе до околицы.
Савелий нахмурился:
— Не понял…
— Я тебе казывала ишшо весною: ня пойду я с тобою. Дети у мене. Гриня совсема…
Савелий ударил кулаком по столу:
— Хватит! — заорал он. — Какие дети? Не твои они. А мамкой им Стешка будет. Как уйдем, так и приведет он ее.
Люба посмотрела на Савелия долгим взглядом, она была абсолютно спокойна. Видно, насытилось женское тело любовью да ласками. Не было ей ни жалко, ни обидно.
Она присела рядом с Савелием и прошептала ему на ухо:
— Помняшь, как ты от мене ушел у прошлый раз? Казал — завтре уйду, и ушел. И у середу давай такжа: кажешь вечером, што уйдешь завтре, я лягу и усну, а утром ужо ня будет тебе.
Савелий вдруг понял совершенно точно, что не пойдет она с ним, а если волоком он ее потащит, то повинуется, но уйдет сразу же, как только привязь ослабнет. Ну не держать же бабу на веревке, словно собаку!
НАВИГАЦИЯ ПО КАНАЛУ
—————
Вся деревня ждала, как же закончится эта история. Люди уже знали, что уходит Савелий в четверг, да только никто не знал, один или с Любашей.
Когда в обед четверга Любаня, как обычно, шла через всю деревню с Фросей и несла тяжелую поклажу, каждая баба посчитала свои долгом вставить слово:
— А ты чавой, Любаша? А я думала не увижу тебе больша!
— Ня узял с собой?
— Ах ты жа язви тебе, сбяжал, — хлопала себя по полным бокам каждая вторая.
Любава не реагировала на слова баб, а лишь тихонько напевала себе под нос. Фрося отбивалась от злых языков в одиночестве:
— Прально думала, ня увидишь, канешна, Любашу. Глазья у тебе чичас вылезут.
Отвечала Фрося одной язвительной бабе.
— Брал, да на кой он нашей Любаше, — отвечала другой. — Ей и здесь хорошо, с нами.
Вечером в четверг Любаша впервые за долгое время никуда не ушла из хаты.
Федор пришел из артели, и Любе показалось, что глаза его радостно засветились.
— Чавой ты дома? — вдруг спросил он. — Чавой с Савкой ня ушла?
— А чавой я с им ня видала? — ответила Любаша вопросом на вопрос и принялась накрывать на стол.
В тот же вечер Федор сказал пришедшей Стешке:
— Ежеля скажу тебе — переезжай у мою хату завтре, бери усе хозяйство у свои руки!
— Да ты чавой, Федя? Рази нама так не ладно?
Стешка прильнула к Феде и стала жарко целовать. Да только он отстранил ее от себя:
— Ты, енто, ня ходи больша! Побаловалиси, и будят. Мене настояшшая хозяйка нужна.
— Чавой? Подыскал ужо? — обиженно спросила Стеша. — Да понямши! После Савки подбирать станешь.
— Иди, Степанида, неча языком чесать.
Федор зашел в хату и захлопнул дверь.
Татьяна Алимова
все части повести здесь⬇️⬇️⬇️