Леонид Броневой

"Когда смотришь Леонида Сергееви­ча Броневого в новой значительной роли, перед тобой непременно и образ, открытый драматургом в жизни, и сам артист, его неповторимый склад ума, способ высказываться о совре­менности. И сам актер представляется до глубины души современным".

Читаем статью кинокритика Якова Варшавского (1911-2000), опубликованную в 1978 году:

"Не бывает интервью с актером, в котором журналист не спросил бы собеседника: «А как вы понимаете современный стиль в актерском искус­стве?» Вопрос как бы обязательный. Тем не менее актера он обычно за­стает врасплох и даже ставит в за­труднительное положение. Актер ду­мает о том, как бы получше сыграть роль, а если его заботит вопрос, как выглядеть посовременнее, добра вряд ли можно ждать.

А вот режиссеры охотно высказы­ваются на эту тему. Один режиссер одного театра, выступая перед теле­камерой, так определил современный стиль в искусстве актера: для него современен тот актер, который са­мовыражается на экране или на сцене.

Один актер нравился этому режис­серу прежде, в первых своих ролях, больше, чем теперь, потому что он тогда, в молодости, самовыражался, оставался в образе самим собой, а те­перь он лицедействует — так сказал режиссер, осуждая актера.

Немало сторонников такого взгляда на «современный стиль» в искусстве актера встретишь и среди кинотеоре­тиков, профессиональных и самодея­тельных. Хочу поспорить с коллегами не во имя абстрактных истин; мы, зрители, обедняем свои впечатления от фильма, от искусства вообще, если не замечаем, где проявляет себя твор­ческая сила художника, если прини­маем искусство за житейское, а не ар­тистическое проявление личности.

Время от времени в мире кино возни­кает сенсация: появился, говорят, на экране выхваченный режиссером из самой жизни человек, который затмит профессионального актера яркостью своей личности, правдивостью пове­дения перед камерой.

Так однажды заговорили об исполнителе роли Се­мена Трубникова в «Председателе». Ульянов, говорили, прекрасно играет роль председателя, Егора Трубнико­ва, — темпераментно, ярко, но чувст­вуется профессионал, а вот в роли его брата Семена, сторонника старых крестьянских устоев, режиссер снял неизвестно где найденного непрофес­сионала, и он, пожалуй, может затмить самого Ульянова.

Я с интересом слу­шал тогда такие отклики и даже за­носил их в блокнот, потому что мне всегда интересно движение вкусов в искусстве, смена пристрастий. А осо­бенно любопытны были мне эти от­зывы потому, что я хорошо знал Ива­на Лапикова по спектаклям Волго­градского театра, где он великолепно играл роли самые различные, и всегда искусно-профессионально. Вскоре в фильмах «Непрошеная любовь» и дру­гих зрители — ас ними и столич­ные режиссеры — увидели совсем другого Лапикова, вовсе не деревен­ского самородка, увидели масте­ра, вооруженного универсальными умениями своего цеха. Не менее сен­сационным было появление на экране в «Женщинах» Нины Сазоновой. Сно­ва как бы из гущи жизни явившаяся личность, резко выделяющаяся среди

Обобщаю такие впечатления, чтобы еще раз привлечь внимание к силе и значению умелого артистического творчества в кинематографии.

Как много может потерять и сам актер и искусство в целом, если вместо прекрасного лицедейства, то есть дей­ствия в лицах, предложенных драма­тургом, то есть перевоплощения, то есть работы фантазии, интуиции, че­ловековедения, жизневедения, актер бу­дет нести из роли в роль лишь самого себя! Вместо Отелло и Онегина, Ча­паева и Полежаева!..

Если актер — настоящий художник, тогда мы видим в его Отелло и роль, написанную Шекспиром, и самого ар­тиста, но прежде всего — шекспировское. Иначе беден спектакль и фильм. Так бывает нередко.

Когда смотришь Леонида Сергееви­ча Броневого в новой значительной роли, перед тобой непременно и образ, открытый драматургом в жизни, и сам артист, его неповторимый склад ума, способ высказываться о совре­менности. И сам актер представляется до глубины души современным.

Начало актерского пути Бронево­го — в театрах больших городов: Магнитогорска, Оренбурга, Вороне­жа. А еще раньше — годы терпеливого ученья в двух театральных институ­тах. Такой темперамент — любит учиться!

В театрах Москвы он встречался с режиссерами Борисом Равенских, Ан­дреем Гончаровым, Анатолием Эфро­сом. Снова учился, постигал секреты профессии, умеющей прикинуться та­кой простой — самовыражение, и только. Его карьера, воспользуемся старинным словом, складывалась хо­рошо, зрители безусловно заметили и оценили необыкновенно ясный, прон­зительно внятный рисунок каждой ро­ли. Я сохранил в памяти удивительно четко прорисованный как бы одной непрерывной линией рисунок роли Хри­стофора Блохина в «Сказках старого Арбата» (Театр на Бронной).

Это вер­ный друг — спутник жизни Балясникова, главного героя пьесы. Балясни­ков знаменит, ярко талантлив, разма­шист, влюбчив, инфантилен, легко «от­рывается от земли», а герой Броне­вого как бы его оруженосец, нельсти­вый товарищ, стоит на этой самой земле крепко и надежно. С появлением на сцене Броневого весь спектакль обретает надежную почву — так зорко и мудро оценивает его герой и высо­кие порывы маэстро Балясникова и грустную ограниченность человече­ских возможностей. Именно эта инто­нация точного понимания вещей сде­лала игру Броневого в пьесе А. Арбу­зова и спектакле А. Эфроса ясной, как утреннее слово после ночного смятения. И так уместна была эта утренняя интонация в рассказе о том, как приходит человек к вечернему свету, — такова мелодия главной роли арбузовской пьесы.

Была у Броневого хорошая работа также в «Борисе Годунове» — Шуй­ский, был Людовик XIV в булгаков­ском «Мольере», а потом пришла роль, сделавшая его известным всем и каж­дому, — Мюллер в «Семнадцати мгно­вениях весны», в блестящей постанов­ке Татьяны Лиозновой. Кто мог ждать такого резонанса именно в этой роли? Это теперь мы знаем, как много уви­дел, нашел актер в Мюллере, но пред­ставим себе актера на исходном ру­беже.

Ему предложена роль убежден­ного нациста, идейного изувера — если то, чем полны головы этих не­годяев, можно назвать идеями. А актер заставляет нас вместе с ним следить за тем, как мыслит и действует Мюллер, ведущий смертельную борьбу с лю­бимцем зрителей Исаевым — Тихоно­вым. ...

Вот этот процесс превращения есте­ственного в безумное, преступное, об­реченное на уничтожение, и сыграл — блестяще — своими средствами, не прибегая к литературным справкам и аналогиям, Леонид Броневой.

Актерское обаяние ничего еще не решает, оно только располагает зри­теля к сопереживанию, к перевопло­щению, ты невольно ставишь себя на место персонажа, сыгранного обая­тельным актером, и потому пости­гаешь его внутреннюю жизнь. Наи­большее актерское умение Бронево­го — умение мыслить в образе. Не прикидываться мыслителем, а в са­мом деле изощрять мышление, чтобы понять других людей.

Не люблю таких выражений — «ин­теллектуальное кино», «интеллекту­альный актер», но если разгадывать «секрет Броневого», то непременно уви­дишь — его герои увлечены, даже захвачены мышлением, будь то гроз­ный Мюллер или добродушный автор эстрадных реприз, оказывающийся сви­детелем свадьбы молодых людей в скромном ресторане в телеспектакле по пьесе В. Пановой; он втянулся в разгадывание характеров не знакомых ему людей и незаметно для себя по­любил пожилую мать невесты, пре­красно сыгранную Антониной Дми­триевой. И она этого стоит. Так уж случилось — недаром говорят, что полюбить — значит познать, и даже приводят библейские тексты на этот счет.

Я расспрашивал партнеров Броне­вого из театров, где начиналась его актерская жизнь. Они рассказывают, что Броневому и раньше удавались герои, озадаченные сложностями бы­тия. Чеховские герои, например. Они постигают противоречия действитель­ности в сложнейших конфликтах, их тоже надо постичь.

Он не часто до сих пор снимался в кино. Начал в «Твоем современнике» Ю. Райзмана, в кругу персонажей, захваченных нравственной, интеллек­туальной задачей: надо определить судьбу строительства, задуманного и руководимого Губановым, и тем са­мым судьбу самого Губанова... Любо­пытно, что Броневого заняли и в теле­визионных «Знатоках», и здесь есть о чем подумать... Так режиссура рас­познает призвание актера.

Броневой сыграл в многосерийном фильме об Ольге Сергеевне циничного Тютяева, дельца, складывающего ору­жие перед высоким благородством; сыграл председателя горисполкома Алтухова в «Прошу слова» Глеба Пан­филова...

Актер стал модным, теперь режиссеры предлагают ему роли раз­нохарактерные, иногда решающие для успеха фильма, иногда, наоборот, еле намеченные, полагаясь на его способность делать образ необыкно­венно отчетливым. Актер ни в малей­шей степени, какая бы роль ему ни досталась, не предлагает себя зри­телю вместо задуманного авторами персонажа, он лицедействует, остава­ясь со своим лицом. В этом есть своего рода дерзость актера — отказаться от побрякушек, применяемых для пере­воплощения, продемонстрировать са­мое перевоплощение.

Если для одного актера репетиция — это возможность закрепить повторе­нием что-нибудь из режиссерского по­каза, для другого — момент безотчет­ной счастливой интуиции, то для Бро­невого — это время пытливого и тон­кого размышления о нравах века, о побуждениях, складывающих харак­теры. ...

Мы живем в век больших загадок для разума — вот почему ценим акте­ров яркого анализирующего таланта.

Если бы нужно было прогнозиро­вать, какие роли в будущем Броневой сыграет лучше других, я уверенно ска­зал бы: те роли, где есть место работе энергичного, распознающего жизнь мышления. У тех режиссеров, которые дадут актеру пространство и время для такого рода игры. И, конечно, для сильных, активно выраженных эмоций — искусству неинтересны от­влеченные умозаключения.

Сказанное не исключает, конечно, самых неожиданных неожиданностей. Именно актер очень умный может блестяще сыграть глупца — эта про­фессия знает множество такого рода парадоксов.

Я упомянул в самом начале этих за­меток традиционный журналистский вопрос: «как вы понимаете современ­ный стиль в искусстве актера?» Но задал его не актеру, а самому себе. Теперь хочу ответить на него, имея в виду творчество ярко современного актера Леонида Сергеевича Броне­вого: современный актер — это ху­дожник, умеющий взволновать нас ра­ботой постигающей мысли.

Что ж, ответ готов? Нет, конечно.

Однажды, поздним вечером, я по­пал в мосфильмовский павильон, где Сергей Юткевич снимал фильм по пьесе «Клоп» Маяковского. (Фильм на­зывается «Маяковский смеется».) Мож­но ли уйти из павильона, если в нем переводят на язык экрана образы Мая­ковского? Конечно нет, я остался, и Юткевич не возражал — ему, надо ду­мать, было любопытно наблюдать за тем, как воспринимает фрагмент бу­дущего фильма один из первых зри­телей.

Группа готовила съемку эпизода свадьбы в семействе Эльзевиры Ренесанс.

Смолоду любя молодых актеров, Сергей Юткевич поручил и в этом фильме главные роли молодым: не­весту играла талантливая, ярко харак­терная, никогда еще не показывав­шаяся в «большом кино» Людмила Великая, жениха, Пьера Скрипкина, — юный эстрадный пантомимист Чернов, еще только учившийся в студии. А роль поэта Олега Баяна, обучающего Скрипкина-Присыпкина искусству кра­сивой жизни, была поручена Леониду Броневому.

Он был в черном плаще, примерно таком, в каком играют Мефистофеля в провинциальных операх. Это и был искуситель при главном герое, дьявол мещанства, вертевшийся вокруг совер­шившего грехопадение члена проф­союза, бывшего пролетария.

Но разве можно играть такую кино­метафору всерьез? Леонид Броневой, ожидая команды «мотор», веселился и веселил своих молодых, впервые снимавшихся партнеров, будто свадь­ба уже идет. Я вдруг увидел его таким, каким еще ни разу не наблю­дал ни на сцене, ни на экране. Чу­десное актерское свойство предать­ся просто игре, розыгрышу, анекдотам в лицах, духу взрослого ребячества. Никакого интеллектуализма — живая кровь комедиантства играла в нем вовсю!

Я был рад, что увидел — пока пусть в павильоне, еще не на экране — вот такого Броневого, выходящего за рам­ки пусть лестной, но строго очерчен­ной, застывшей характеристики. Преж­де всего актер, то есть Лицедей, спо­собный на многое такое, о чем еще вчера не подозревал ни он сам, ни его зритель!" (Варшавский, 1978).

(Варшавский Я. Леонид Броневой // Актеры советского кино. Вып. 14. М.: Искусство, 1978).