Всем привет, друзья!
Больше года назад я получил письмо из Пермской области от бывшего капитана Заварзина или Ваварзина (к сожалению, подпись неразборчива), который командовал на фронте разведывательным батальоном.
Письмо содержало историю такую необычную, что я привожу здесь его почти целиком:
«Перед летним наступлением войск 1-го Белорусского фронта в 1944 году, — пишет он, — я получил задание взорвать в тылу у немцев железнодорожную линию, по которой они снабжали этот участок фронта. Нас вышло 22 человека. Перед выходом меня предупредили, что с нами будет переходить пинию фронта ещё один человек, у которого своё задание. Как известно, на войне, я особенно в разведке, вопросов не задают. Человеком этим оказался мальчишка лет 12 — 14, который вёл себя довольно независимо. После перехода «нейтралки» он буквально испарился. Три дня мы его не видели и совсем уже забыли о нём. Но он появился на четвёртый день.
Для диверсии мы выбрали небольшой разъезд перед речкой, через которую был переброшен однопутный железнодорожный мост. Но добраться до него оказалось очень сложно — мост был окружён тройным кольцом охранения. Разделившись на две группы, мы с двух сторон реки искали подходов и нему. Я с первой группой находился в кустах около разъезда.
И вот здесь совершенно неожиданно он нас открыл. Это был сущий сатанёнок — он сразу определил, что мы здесь сидим. Я хотел ему приказать, чтобы он шёл своей дорогой, но он смазал, что собирается переправиться через речку на каком-нибудь немецком поезде, и спросил, как часто идут эшелоны к фронту.
В это время подошёл состав с очень сильной охраной и стал на разъезде на ближайшем и нам пути. Вагоны были все закрыты, — видимо, со снарядами. Поезд ждал встречного. Вскоре со стороны фронта подошёл санитарный эшелон.
Вот в это время всё и случилось. Охрана закрытого эшелона, увидев санитарный поезд, вся перешла на ту сторону — посмотреть на раненых. Даже я сам, имея огромный опыт, не успел ещё ничего сообразить, а мальчик сразу потребовал взрывчатку. Схватив комплект ВВ (взрывчатого вещества), он выскочил из кустов и нырнул под состав.
Прошло секунд 10 — 15, и вдруг эшелон трогается, а он под вагоном. Видим ноги охранников, спешно прыгающих на тормозные площадки. Увидели, как мальчик залезал на ходу в ящик под вагоном.
Поезд медленно уходил. До моста было 700 — 800 метров, но охранение начиналось сразу за стрелками. Прошло несколько минут, и, когда поезд был на мосту, раздался взрыв, а за ним сплошной грохот.
Началась паника на разъезде, стрельба. Мы решили уходить и соединиться со второй группой. Часа через три в 6 — 8 километрах от разъезда мы встретились со связным второй группы. Он сказал, что с их берега было видно, как с моста бросилась в реку фигура человека, а затем начали рваться вагоны с боеприпасами, вагоны рвались прямо как по цепочке, мост разлетелся...
Охрана заметила человека в реке. К нему подошли на катере и подобрали его. Разведчики из второй группы приняли его за кого-то из наших и следовали за катером по берегу, а навстречу нам выслали связного.
Когда мы соединились, командир второй группы доложил мне, что катер подошёл к домику на берегу, — очевидно, караульному помещению, и человека втащили туда.
Мы приняли решение его освободить и напали на караулку. Немцев было 6 — 7 человек, с ними справились быстро. Но мальчик был уже очень плох. Его прибили гвоздями к стене — распяли, но он был ещё жив и только стонал, а один паразит молотком бил его по пальцам у него из-под ногтей текла кровь, ноги были все в крови, одежда сорвана.
Мы его быстро сняли и, завернув в плащ-палатку, стали уходить. На стоянке в лесу решили его перевязать и обмыть от крови. Пока его несли, он был без сознания, а когда стали перевязывать, начал бредить и в бреду иногда отвечал на наши вопросы. Я разобрал, что он — москвич, жил на Беговой улице в квартире 77 (дом ом назвал невнятно). Дома осталась одна мать — Евгения Фёдоровна, работает много лет в Наркомфине. После этого опять беспорядочный бред. Себя так и не назвал и всё просил позвать восьмого (очевидно, своё начальство).
Мы продолжали двигаться, и по пути нам надо было переправиться ещё через одну речку. И вот тут мы налетели на засаду. Отбивались больше часа. Немцы прижали нас к воде. Начали через камыши уходить вниз по реке. Немцы не отставали. В камышах нашли спрятанную лодку — без вёсел и полузатопленную. Я приказал двум ребятам погрузить его в лодку и, гребя руками, плыть по течению. А мы начали их прикрывать, чтобы они могли уйти как можно дальше.
Больше ни мальчика, ни моих ребят, ни лодки я не видел. Ночью мы с группой, в которой осталось только 8 человек, сумели оторваться от немцев и через сутки перешли фронт. Докладывая командованию, я рассказал и о мальчике, но точных данных привести не мог.
Примерно через полмесяца, уже в Минске, после получения награды в штабе фронта, я набрёл на военторговский фургон-фотографию. Решил сфотографироваться и, пока ждал своей очереди, рассматривал витрины со снимками.
И вдруг увидел его, да именно его, этого мальчика. Я сразу фотографа за грудки — смотри по своим записям. А он, увы, записей не ведёт, только берёт деньги, когда за карточками приходят. Показываю ему на карточку. Говорит, фотографировал больше месяца назад и тогда же заказ взяли. Помнит, что мальчик был танкистом, по крайней мере все взрослые с ним были танкистами и они с шутливой почтительностью называли его Сан Саныч.
Карточку я взял и долго искал его, потом был ранен, попал в госпиталь, а оттуда на другой фронт. После войны всё время собирался в Москву, думал поискать его мать, но так и не выбрался. Посылаю вам эту фотографию. Может, вам повезёт и вы найдёте его мать или других родственников».
К письму была приложена фотография, которая воспроизводится здесь.
История эта взволновала меня, и я решил попытаться найти мать мальчика. Письмо давало путеводную нить — в Министерстве финансов СССР надо было искать Евгению Фёдоровну.
Память разведчика оказалась безупречной — старые работники министерства хорошо знали Евгению Фёдоровну Дмитриеву: она прослужила с ними много лет и лишь недавно вышла на пенсию. Они сообщили и её адрес: Беговая улица, дом 32, квартира 77.
И тогда выяснилось самое удивительное. Сын Евгении Фёдоровны, тот самый мальчик-танкист, распятый фашистами. Сан Саныч, как его называли товарищи, а точнее Александр Александрович Колесников, — жив и здоров. Он живёт в Москве и работает инженером-монтажником в тресте «Энергоуголь» Министерства угольной промышленности СССР.
Недавно мы встретились с ним. Я увидел стройного, худощавого, на вид ещё совсем молодого человека, скромного, почти застенчивого, но с теми же озорными глазами, как на мальчишеской фотографии. О себе он рассказывал скупо, как бы боясь, чтоб не подумали, будто он хвастается. Пришлось буквально вытягивать из него подробности его фронтовой биографии.
Сане Колесникову, ученику 3-го класса московской школы, едва исполнилось 12 лет, когда осенью 1943 года он удрал из дома на фронт. На поездах и попутных машинах он добрался до прифронтовой полосы и, сказав, что его отец воюет, а мать он потерял во время эвакуации, был принят воспитанником в 50-й танковый полк 11-го гвардейского танкового корпуса. В то время таких детей, лишившихся родителей, в наших фронтовых частях было немало.
Первую награду Саня получил, когда полк ещё стоял в тылу, готовясь к наступлению. Налетели немецкие самолёты и стали обстреливать из пулемётов расположение танкистов. Мальчик не убежал в укрытие, а вместе с товарищами под пулями работал, накрывая маскировочными брезентами машины, чтобы спасти их от возможной бомбёжки. Командир полка наградил его медалью «За отвагу».
— Так вот и дали, — смущённо усмехаясь, говорит сейчас об этом Александр Александрович. — Наверно, просто как мальчишке — побаловать.
Когда полк вышел на передний край и началось наступление, товарищи старались уберечь мальчика от опасности. Его то отправляли проследить за ремонтом машин на базу, то посылали с поручением в штаб корпуса. Но Сан Саныч, как звали его многие, пользовался любым случаем, чтобы попасть в боевые порядки танкистов.
Особенно он подружился с разведчиками и не раз просил их взять его на задание. Те сначала только посмеивались.
Но в разведке, как известно, бывают обстоятельства, когда взрослый человек, действуя в тылу врага, неизбежно вызовет подозрение, а смышлёный мальчик не привлечёт к себе внимания и гораздо успешнее выполнит задачу. Случилось так, что у радиста, заброшенного в немецкий тыл, кончилось питание для рации, а пробраться туда, где он работал, было трудно. Сан Саныч с восторгом взялся доставить радисту батарейки.
Ночью его с группой разведчиков перевели через фронт. Километров 10 он прошёл по тёмному лесу, а потом, хоть и было очень страшно, долго лежал между могилами на кладбище и время от времени крякал по-утиному, как его научили, пока на этот сигнал не приполз радист, взявший у него батареи. Когда он вернулся, его наградили второй медалью «За отвагу».
Потом он ходил через фронт в село, занятое немцами, на связь к подпольщику. Оборванный, чумазый мальчуган с сумкой, набитой корками хлеба и пареными картошинами, он свободно прошёл по селу и, выполнив всё, что нужно, благополучно вернулся назад. Тот его поход в немецкий тыл, о котором рассказывал в своём письме капитан, был третьим по счёту.
На этот раз задание оказалось особенно важным, и давал его Сане подполковник авиации, приехавший к танкистам.
От фронта в тыл врага тянулась железная дорога. Стало известно, что где-то между 50-м и 70-м километрами от этой линии отходит небольшая ветка, построенная противником. На эту ветку сворачивают эшелоны с танками и боеприпасами. Проложена она в лесу и сверху так тщательно прикрыта маскировочными сетями, что наши лётчики не могут обнаружить её с воздуха. А в конце ветки, где-то в глубине леса, построены разгрузочные платформы и там немцы сосредоточивают технику и склады снарядов. Всё это надо разбомбить перед наступлением, но лётчики до сих пор не знают, где начинается и где кончается таинственная железнодорожная ветка. Разведать её и поручается Сан Санычу.
Ему дадут пять наволочек, которые он будто бы несёт в село менять на продукты. Он пойдёт лесом вдоль железной дороги и как только увидит, где отходит от неё ветка, залезет около этого места на высокое дерево и на верхушке привяжет одну из наволочек. Потом дойдёт до конца линии и по обе стороны разгрузочной станции оставит на деревьях ещё две наволочки.
На вторые сутки и потом ежедневно от четырёх до пяти утра в этот район будет прилетать наш самолет-разведчик. Саня должен следить за ним с дерева. Если лётчик заметит наволочки, самолёт несколько раз покачает крыльями, и тогда Сан Саныч может считать поручение выполненным и возвращаться назад. Ему объяснили путь, познакомили с ориентирами, и он, перейдя с разведчиками фронт, отправился своей дорогой.
Всё удалось как нельзя лучше. К вечеру второго дня, отшагав километров 60 и переплыв две речки, он, идя по лесу вдоль железной дороги, наткнулся на колючую проволоку. И тут же сквозь кусты он увидел немецкий поезд. Это было начало той самой железнодорожной ветки.
Он подумал, что привязывать тут наволочку ещё рано — было светло, и её могли заметить немцы. Решил сначала дойти до конца ветки. Километра через три, уже в сумерках, увидел конечную станцию и близ неё склады и танки на платформах. Вскоре по обе её стороны на верхушках деревьев были привязаны наволочки. Затем он вернулся назад, обозначил начало ветки и остался на дереве в ожидании рассвета.
Самолёт прилетел точно в назначенное время. Сперва он летал поодаль, потом прошёл над головой Сан Саныча, сделал круг и тут же закачал крыльями.
Саня слез на землю и торопливо пошёл в обратный путь. Часа через два, когда он был уже далеко, послышался гул множества самолётов и сквозь просветы в листве он увидел группы наших бомбардировщиков. Прошло ещё десять — пятнадцать минут, и там, где находилась разгрузочная станция, тяжело загромыхали взрывы.
На четвёртый день он около разъезда случайно наткнулся на наших разведчиков, и дальше всё было так, как описал в своём письме капитан. В ящике под вагоном Саня поджёг бикфордов шнур заряда и прыгнул с моста в реку. Вынырнув, он услышал, как около него в воде чмокают пули — немцы с поезда заметили его и стали стрелять. Он опять ушёл под воду, а когда вынырнул во второй раз, грохнул взрыв на мосту, и его куда-то швырнуло горячей волной воздуха. Больше он ничего не помнил и не чувствовал.
Сан Саныч не знал, что был схвачен фашистами, что его распяли, что его били молотком по пальцам, что его спасли разведчики. Александр Александрович Колесников узнал обо всём этом от меня спустя двадцать три года, когда я прочитал ему письмо капитана. Только теперь он понял, почему на руках и ногах у него остались едва заметные шрамы — следы гвоздей, которыми он был прибит к стене, и почему концы пальцев рук и ног стали у него неестественно большими, словно распухшими. Тогда, в детстве, всё зажило без следа, и уже много позже, в 195З году, внезапно начали пухнуть первые фаланги пальцев. Врачи решили, что у него тяжёлое заболевание гипофиза, а это были следы молотка фашиста.
Саня очнулся, наверно, через несколько дней. Около него лежал незнакомый человек, видимо, один из двух разведчиков, посланных с ним на лодке, сержант, которого звали Кирилл Васильевич или Василий Кириллович (точно он не помнит). Когда мальчик открыл глаза, сержант обрадованно сказал:
— Жив, Христосик?!
Но Сан Саныч был так слаб и измучен, что не спросил, почему его назвали Христосиком.
Оказалось, что они лежат в подполе русской печки на сожжённом немцами хуторе. Где-то рядом проходила дорога, и по ней шли войска противника — сержант предупредил его, что шуметь нельзя. Когда стемнело, разведчик сказал, что пойдёт добывать съестное, уполз в темноту, но назад не вернулся.
Саня лежал, то теряя сознание, то приходя в себя. Неизвестно, сколько дней прошло, но однажды он услышал русскую речь и, собрав силы, стал кричать. Его вытащили из-под печки. Это были уже наши — шло наступление советских войск.
Сан Саныча отправили в госпиталь в Новосибирск. Раны на руках и ногах зажили, и он вернулся на фронт. Свой полк догнал уже около границы. Его встретили, как воскресшего из мёртвых. Он доложил, что задание лётчиков выполнил, но о том, что взорвал эшелон и мост, не сказал ничего — боялся, что не поверят, сочтут хвастуном.
Под Варшавой он столкнулся на фронтовой дороге с тем самым подполковником, что посылал его на задание. Подполковник кинулся обнимать его и сказал, что благодаря ему разбомбили немецкие склады и технику. И тут же выпросил его на денёк у танкистов и увёз к себе в лётную часть. Лётчики приняли его как героя, завалили шоколадом и даже покатали на «У-2». Наверно, подполковник написал в штаб корпуса — в январе 1945 года Сан Санычу вручили орден Славы 3-й степени и сказали, что он награждён по ходатайству лётчиков.
Сане довелось побывать ещё во многих переделках. Он форсировал Вислу у Варшавы и искупался в её ледяной январской воде, когда немецкий снаряд опрокинул понтон с машинами, на котором он переправлялся. Ещё раз ходил в тыл немцев. Как стрелок-радист сражался в танке под Берлином в тяжком бою на Зееловских высотах. Танк был сожжён фауст-патроном, двое из экипажа погибли, а его обожгло, ранило и контузило. Вернувшись из госпиталя, он получил орден Отечественной войны, а позднее медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией».
Когда кончилась война, Сан Санычу ещё не было полных четырнадцати лет, и он носил на груди два боевых ордена и пять медалей. Во всех регалиях, в погонах старшего сержанта, с солдатским мешком за плечами и с чемоданом с подарками он приехал в отпуск в Москву, к матери, которой все эти годы ни разу не написал — боялся, что отправят домой с фронта. Можно себе представить радость Евгении Фёдоровны, давно оплакавшей единственного сына.
После войны Александр Колесников ещё служил в армии, окончил годичные курсы при танковом училище и командовал взводом в танковой части. А когда демобилизовался, работал чертёжником, техником, старшим техником и дошёл до должности инженера.
У него нет даже полного среднего образования. Но директор треста «Энергоуголь» И. И. Чумаков говорит, что он очень способный и одарённый специалист. Колесников сделал два ценных изобретения и несколько важных рационализаторских предложений. Скромность его необычайна — он даже ни разу не надел в своём коллективе орденских планок. А в его анкету, которая хранится в отделе кадров, как это бывает, никто, видно, внимательно не вчитался.
Александру Александровичу Колесникову сейчас 35 лет. У него двое детей: дочери — 17, а сыну — 13. Он крепкий, здоровый человек, но после двух контузий порой мучают головные боли, да память подводит — забыл почти все фамилии фронтовых друзей.
Ну, что ж, я надеюсь, прочтя эти строки, они отзовутся сами, фронтовые товарищи Сан Саныча — танкисты и лётчики, спасшие его, распятого фашистами, разведчики и их командир, приславший мне письмо.
Что можно добавить к этой истории? Живёт среди нас человек необыкновенной судьбы, который мальчиком прошёл сквозь огонь войны, сделал много удивительных боевых дел, совершил великолепный подвиг, который до сих пор оставался неизвестным почти никому, и принял от фашистских палачей великие мучении, о которых и сам не знал. Живёт среди нас настоящий герой, простой и скромный, как все истинные герои.
С. С. СМИРНОВ (1967)
★ ★ ★
В 1969 году режиссером Львом Мирским был снят художественный фильм «Это было в разведке», основанный на героической судьбе Александра Колесникова. Одним из сценаристов фильма был Сергей Сергеевич Смирнов, автор данного очерка.
Колесников Александр Александрович скончался в 2001 году.
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
