Где-то через месяц она всё же увиделась с Пашей. В компании знакомых. И вообще стали видеться – в компаниях знакомых. Женя пользовалась любыми возможностями.
Но... приложила над собой усилие и сумела распределить своё волнение равномерно на всех окружающих его мужчин. Так распределила, что один из его друзей стал проявлять к ней интерес. А может так совпало. Это с ним, а не с Пашей она стала ходить на дискотеки, тёплыми вечерами прогуливаться под звёздами, перезваниваться и ходить и бывать друг у друга в гостях. Но он был не в её вкусе. Более того – из тех, какие ей вообще не нравились. И именно поэтому, и из соображений всеобщего человеческого братства, чувства вины, что она зациклилась на Паше, а другие люди – тоже люди, а также из необходимости распределять энергию, она уделила ему порядочно внимания. И когда он особо волнительно с нею потанцевал, она опомнилась, что, видимо, перебрала с общечеловеческим сочувствием. И осталась подчёркнуто – будто так же приветливо – приятельствующей. Он понял. То есть, если честно, всё было как всегда.
И вот – счастье! Сюрприз от Вселенной, как говорят некоторые. Паша едет на Волгу к матери и братьям. И ей тоже нужно на родину, на Урал, и она может проехать с ним четверть страны! Двое суток! Вместе!
В её родном городе был какой-то чудесный врач-костоправ, которого звали «Китаец», потому что он владел всякими восточными методиками.
В дороге она наслаждалась счастьем присутствия и познавания. Это очень волнует: узнавать круглосуточные бытовые подробности. И завораживает. Во второй вечер они сидели через столик друг от друга, глаза в глаза. Они очень душевно общались. Женю охватила тёплая мощная волна чувства, она забыла стесняться и смотрела на него, не стараясь ничего скрыть. Она внимала ему. Волна вышла за её пределы, окутала его и будто ввела его в неё. Она чувствовала его всею собою. Она его понимала, знала – без слов, без вопросов и ответов. И это была – любовь. Ей было светло, легко, радостно, тепло.
И она знала, как стать ему нужной. Она знала, что ему нужно. В одно мгновенье поняла как себя вести, с какой скоростью, и в какой последовательности. Стать ему другом, завоевать – искренно! – его доверие. Пробудить чувство. И – стать женой.
И в то же самое мгновенье она поняла, что он её не любит. И не сможет любить. Ему нужна другая. А она, сумев проделать всё «как надо», потом когда-нибудь – не так долго: может, через год, скорее даже меньше, совместной жизни – станет на все свои 4 лапы, и… Он будет прав, если скажет о ней всё, что думает. Но он скорее не скажет, а замкнётся. А она будет биться в истериках. Пока он не уйдёт.
Всплыли фотографии его бывшей жены. Ему нужно что-то такое же, но другое. А она – совсем другая.
Но чувство не прошло.
На следующий день они разъехались в разные стороны. В родном городе она осталась на полгода. «Китаец» вытащил ей позвонок в пояснице обратно на место. В тот приезд она и была с бабушкой последний раз.
Женя весной написала Паше письмо. Длинное, но как всегда и всем. Спросила, как съездил: в дороге он рассказывал о детстве и родителях. Она рассказала о своём житье с бабушкой. Получилось логично. Письмо вышло спокойное, дружески-откровенное. Написала, что всегда мечтала о брате, или друге, так как у неё всякие комплексы и хочется с кем-то о них поговорить, дружеской помощи хочется… Он ответил! Аж 3,5 тетрадных листа – «рекорд», как он сам назвал! Очень душевно. «Спасибо искренне за твою смелость, что доверяешь мне свой внутренний мир. Можешь и дальше это делать. Я тоже хочу быть тебе другом, а значит, осуждений не допущу, а больше бояться нечего». Рассказал о братьях. Чисто технические подробности встречи. О матери – только упоминание. Женя поняла: ему хотелось поделиться с кем-то наполнявшими его чувствами. Он их не описывал, конечно. Нормальная мужская характерность – если он не поэт – через обозначение действия передавать его значимость. И он, видимо, рад был, что есть повод.
Надо ли говорить, что Женя была счастлива. Ещё один бриллиант из сокровищницы человеческого общения ей достался! Поскольку она здесь «застряла», а он спрашивал о здоровье, и у них были общие друзья – был ещё повод написать. Он не ответил, но в наше время – где его взять на письма каждый раз? Она подождала и написала ещё.
Начало романа:
Когда стала писать второе письмо – писать было не о чем: их так ничто почти и не связывало по-прежнему, она по-прежнему ничего о нем не знала, и ничего общего так и не возникло. Поэтому большей частью она спрашивала об общих знакомых или сообщала о них сама.
А уже вернувшись отсюда туда, она сделала глупость…
Она отправила ему письмо о любви – то самое, первое, совсем не предназначенное для послания, тем паче мужчине, который тебя не любит. Правда, с приписанными словами, что, дескать, не бойся, я ничего не жду, потому что понимаю, что не твоя женщина. Просто, мол, если ты будешь знать, будет проще, если она как-то странно себя поведёт – а ей любое поведение, выдававшее её чувства, казалось странным. Глупость – если смотреть чужими глазами, понимать чьими-то пониманиями. А если честно перед собой – Женя и сейчас не понимала, а почему?
«Эти слова были написаны в прошлое лето. Мне бы хотелось без лишних слов просто подписаться под ними. Если в какой-то мере я тебе буду нужна, у тебя будет какое-то внутреннее движение ко мне в любом качестве и форме, приемлемых для тебя, для меня это очень дорого».
Она ждала дружеского снисхождения. Она искренно верила, что так и будет. Что так может быть...
- Тогда я решила наивно, что откровенность поможет ему меня понять. Вот так смешно, – говорила она сейчас Наталье, – И я уже и понимала, что это глупо и смешно, но ещё больше я не хотела испугаться и закрыться.
- И все? Больше ничего? Так и не общались? У вас же общие друзья…
- Танюха пыталась спасти ситуацию, даже обиделась на него из-за меня...
- Честно говоря, глядя на тебя, я не понимаю, как говорится, чего этим мужикам надо? - вздохнула Наталья.
- Ну, сердцу не прикажешь... Я не его типаж. Когда мы уже дважды натыкались друг на друга, он делал вид, что меня не видит, хотя это было нереально, мягко говоря, в тех обстоятельствах. Я не понимаю, почему так. Может, он просто не поверил, что я ничего «такого» от него не хочу? Я написала ему ещё. Письмо, естественно, получилось эмоциональным, с цитатами из его письма: «делись всем, чем посчитаешь нужным», и моими вопросами в тоне: ну, и где же твоё бесстрашие? Получилось, конечно, письмо-упрёк. Я где-то догадывалась, что всё обречено на провал, но надеялась на его мужественность, там, что ли, на какое-то снисхождение к женским воплям. Что он как-то разглядит через форму – содержание, всё о том же: просьбу о дружеской помощи. Но не вышло. Видимо, формы было много… Вскоре, через подруг, девчонок с той работы, я узнала, что он вовсе изменил мнение обо мне в нелестную для меня сторону.
- Слушай, а зачем нужно было признаваться в любви?.. - Наташка была сосредоточенная и грустная, - в такой ситуации?
- Ну... понимаешь... это было задание самой себе...
- А зачем? В чём задание? Добиваться должен мужчина.
- Я не добивалась – я призналась как раз тогда, когда точно знала, что он меня никогда не полюбит.
- А попроще как-то нельзя?
- А где оно – попроще?
- Ну, как люди...
- Ну, вот, ты – замуж вышла просто, а я просто – не выхожу, почему-то.
...Женя пришла к нему на работу, перед обеденным перерывом.
- Можно тебя?
- Ты что-то хотела? – он спросил тут же при сотрудниках тоном официального лица при исполнении официальных обязанностей.
- Давай, выйдем куда-нибудь, - непринуждённо постаралась сказать Женя. Они вышли на улицу, сели на скамейку, - Таня сказала, что ты что-то… Тут она, наконец, вспомнила, что он не выражал желания понять, он выражал непонимание и неприятие её последнего шага и все… - ну, может, ты у меня что-то спросишь? - Она с трудом подбирала мысли, и наконец, беспомощно произнесла... - Может, ты спросишь о том, что тебе не понравилось, и я смогу объяснить, что я имела в виду?..
- Мне ничего не нужно объяснять. Мне все понятно. Я не хочу с тобой больше общаться.
Она всматривалась в его лицо, насколько это было возможно, потому что он сразу сел к ней ухом, его задней частью. Стараясь, чтоб было прилично, хотя какое уж тут приличие в таком её и незавидном и неудобном – совсем и буквально положении: она пробовала, извернувшись из-за его плеча, заглянуть ему в глаза. И увидеть в них хоть тень хоть какой-нибудь слабенькой надежды на будущее примирение. Но…
на челе его высоком не отразилось ни-че-го.
Гениально.
Они молчали, и оба смотрели в одну сторону – на стену из деревьев перед ними. И это не было не только любовью, это не было дружбой, это не было даже ничем, это было хуже, чем ничего. А она думала, у них, по крайней мере, близкие взгляды на жизнь. Женя даже не представляла, что один человек может так сказать другому, притом, что собирался быть другом. У неё документ есть. Ну, ладно, а вот он – смог. Нашим легче. Нет любви – нет проблем. Стало до грусти легко, пусто-легко-пусто. Хотелось плакать, будто она несла тяжёлый груз и только-только полюбила эту тяжесть, как его вдруг отняли. И легко и жалко – того, что в нём.
Она пошла домой через парк, длинным путём, где сейчас она почти никого не могла встретить.
- Вообще-то он не говорил, что он мне друг, - думала она, - Только «хочу быть другом». Хотел – перехотел. Нормально. Друг – это хочешь, не хочешь, volens – nolens, так сказать. А тут остался только ноль-ens. И даже какая-то минус бесконечность.
- Неужели нельзя по этому сумбурному переходу от признаний к претензиям – как он говорит, – понять, что это и есть те самые комплексы, о которых я и признавалась в первом письме? И как-то мне оставить дружески протянутую руку?..
- Но это означало бы, что он должен быть сильнее меня, мудрее меня. А почему он должен быть? Конечно, и не должен. Ну, и ладно, и пусть.
- Но я не сама, не сама, не сама сбежала! Если от этого сейчас веселее.
Она шла и рыдала с грустнейшим наслаждением облегчения и не-предательства. Честное избавление. Пусть она ничего не сумела, но она и не сбежала.
И ещё один нюанс, прозвучавший в её реакции на Пашино суровое непримирение, занимал её внимание. Когда её нутро тоскливо заскулило, как потерявший хозяина пёс, то между чувством и мыслью пронеслось что-то такое:
«Выйти б замуж поскорее и начхать на вас всех остальных, за забором: строить отношения с одним мужчиной, и – всё. Пусть, может и несладко, но с одним и одним, без этих трудных начал, продолжений и разнообразий.
И пронеслись перед глазами все её знакомые, годами устойчивые пары в подтверждение картины «каменной стены»: все остальные люди становятся на третий, пятый, десятый план. И нет нужды особо переживать. А тут каждый новый человек – событие, явление, мысле-, чувство-, жизнеобразующий фактор. Утомительно очень…
Но занятным в этом был протест, молниеносным вихрем поднявшийся на это усталое настроение, и звучавший примерно так:
" - Ну, а если я не хочу отгораживаться и защищаться одним от других, и делать из него таможенника-пограничника – и постепенно конвоира?!
- Но тогда это и есть опять твоё «общечеловеческое братство», ты уж выбери, чего ты хочешь?"
У неё смутно закралось подозрение, что её ещё увлекает, ей хочется этого разнообразного постижения. «Видимо, я ещё не выбрала…»
Но было грустно, честно грустно.
"- В том-то и дело, хотелось просто дружбы. Но с оттенком любви – потому, что без такого оттенка, я дружить и так могу. Причём с оттенком любви именно со своей стороны, ведь с Русланом-то я дружила, при его любви ко мне, – Женя вспомнила историю многолетней давности, где роли были расставлены наоборот.
- Ну, да, а зачем ему этот оттенок? У него на такой вариант дружба не предусмотрена, у него других хватает. Да он, просто, ничего не понял: как для меня это важно…
…Я понимаю, что веду себя смешно, нелепо, неуклюже и несуразно, – но, ведь, именно этого я всегда и боялась и поэтому не решалась ни на что...
У Цветаевой что-то есть на эту тему… про нелепость…
…У нищего прошу я хлеб… Богатому даю на бедность… - Мой день беспутен и нелеп! - Мне нищий – хлеба не даёт, Богатый – денег не берёт, Луч не вдевается в иголку… Луч не вдевается в иголку…Луч не вдевается в иголку…"
Дорогие друзья, благодарю вас, что дочитали. Буду очень признательна вашей подписке и лайку: они весьма помогут развитию канала.