В конце июня ушла бабушка. Совершенно неожиданно в 90 лет.
Все привыкли, что она всегда выживает. И вообще – живёт, несмотря и вопреки. А она ушла – тихо, во сне, как сама «мещтал» – «лишь бы на чужой рук не лежать», и летом – «чтоб мог илка копать легко был». Эти 2 фразы они слышали лет 20.
Накануне мама разговаривала с ней по телефону и пришла радостная: так хорошо поговорили, и бабушка совсем отошла от сердечного при ступа, который случился за 2 недели до того, и даже съездила в гости к своей подруге…
Шестнадцать лет назад бабушку опе рировали: р ак. Оказалось, что он уже дал мета стазы, и врачи предупредили, что в таком возрасте, с таким состоянием организма она проживёт максимум полгода, ну, разве что – бывают такие сильные и живучие – может год, ну, два, с обезбо ливающими.
Бабушка выжила. И не просто выжила, а бодро возобновила свою деятельность: шить и продавать на рынке ночные сорочки и халатики.
Единственное, бабушка уже не тянула вести огород в своём доме, да и сам дом, и долго выбирая походящий вариант, переехала таки в двухкомнатную квартиру, вымотав всех, и особенно Женю, своим не-выбиранием, ибо бабуле явно не хотелось оттуда уезжать в "спичечный коробка" – так она неизменно называла многоквартирные дома, но и оставаться уже не получалось.
В квартире она какое-то время загрустила, но недолго. Бабушка пережила и эту драматическую затяжную историю прощания со своим домом.
Здесь, однако же, было великое преимущество – телефон, и теперь все подружки и сестры (их с ней было четверо), которые собирались в их доме на большие праздники, были всё время на проводе. Было очень интересно обнаружить, какие эмоциональные горячие разговоры ведёт их бабушка.
А 4 года назад ей удалили желчный пузырь. Мама и Алька дежурили около неё, и лечащий врач после сказал: «Благодарите дочь и внучку, мы не надеялись, что вы выживите»…
И в этот раз все успокоились, едва ей полегчало. Бабушкина воля к жизни всем казалась уже незыблемой и непобедимой, даже вопреки её возрасту. В последнем звонке – то есть, буквально вчера – она сказала: «Вот, мечтаю, Жания осенью приедет»...
Жания поехала летом.
На мусульманские похо роны успеть было маловероятно, разве что самолётом прямо из деревни. Женя приехала поездом к концу третьего дня, когда в конце по минок осталась уже только близкая родня. Когда поминание закончилось, родственницы убрались и ушли, оставив Жене мыть посуду, она, закончив мытьё, уселась на диван в немом диалоге с бабушкой, чувствуя её присутствие.
Отношения у них давно были сложные, с детства. Впрочем, с бабушкой никому не было просто. Но у них были одинаковые характеры при полной разнице во взглядах.
В любой любви гораздо комфортнее смотреть в одном направлении, чем выяснять отношения лицом к лицу.
Больше года назад, когда, прожив с бабушкой полгода, собиралась уезжать, Женя совершенно отчётливо поняла, что больше её не увидит. Жанию волной отчаянья захлестнула безнадёжная вина – что всем известна – пред безвозвратно утраченным. Она попыталась наладить с бабушкой более тёплые и мирные отношения, даже для этого отложила отъезд на две недели. Но, живые люди говорят, смотрят, реагируют и провоцируют друг друга куда более многообразно, чем после представляется в глобальном гимне раскаянья. Особо ничего не вышло. И тогда Женя осознала, как бессмысленна для ушедших эта запоздалая вина:
«Если мне не удалось согреть человека при жизни – то это вообще моя такая душевная скудость, неумелость. И тогда она проявляется ко всему и вся. А вина над опустевшим телом лишь показывает, что есть, что наращивать в своём сердце. И нужно для этого жить, отдавая живущим то, что ушедшим уже не пригодится. Тем спокойнее будет и последним».
Поэтому ей было сейчас просто. Она очень хотела побыть с бабушкой 40 дней в этом бессловесном разговоре двух душ – двух сестёр, которым Господь определил оказаться в одном роду, в одной связке женских судеб. И что-то помочь друг другу понять.
Видимо, в компенсацию за неучастие в похоро...ах (чего она и не любила) и по минках, ей отчётливо вспомнилось, как в тот её последний к бабушке приезд они вместе ходили на по минки родного брата дедушки, дяди Саши (по-настоящему Рафката, переименованного когда-то в Александра, и ставшего Сашей, и ему очень шло это уютное «дядя Саша»). Тётя Флюра, вдова двоюродного дедушки, которую не переименовывали, и она так и была Флюрой - и ей очень шло это родное имя, ассоциировавшееся в у Жании с "Флорой" –какое-то от неё шло всегда ощущение природной весёлости и изобилия, –пригласила бабушку ещё дней за 15. И бабуля все эти дни говорила Жание: «Со мной пойдёшь, а то я заблужусь»: родственники жили с недавних пор в дальнем, мало знакомом районе. Правда, они и вдвоём с успехом заблудились – промозглое это слово было очень под стать бесприютной погоде того дня.
Когда же бабушка только решила взять её с собой, Женя с удовольствием – и это слово вполне вяжется с мусульманскими поминками – согласилась. Проявились какие-то очень милые, приятные чувства. Это было предвкушение возвращения в детство. Во сне приснилась почти вся родня: что-то происходило, какие-то события, вроде праздников, любимых с детства, когда ждали и собиралось много народу. И сейчас Женя тоже прямо-таки ждала, как увидит тётю Флюру и дядю Рашида – их с дядей Сашей сына и его семью.
И на по минках ей было непередаваемо хорошо, просто здорово. Ничего такого, что можно описать, не произошло. Ей было тихо радостно их обнять, на них смотреть, с ними побыть. Там были и жена дяди Рашида, тётя Ира, и их дочери Наташа и Оксана, и их «молодые люди» (не знаю, как это по-русски). Сначала, естественно, молитвы. Абыстай* была чудесная – видно, очень мудрая, такое у неё светлое и осмысленное лицо. Она пела молитвы – Женя улетела как всегда, поплакала от души, было очень хорошо. Потом абыстай произнесла, видимо, что-то вроде проповеди «за веру», за то как она спасает. Потом, как обычно это бывает, бабушки вкушали – быстро и слаженно. Так же и разошлись.
* Абыстай - нечто вроде духовного лица женского пола. Уважаемая в местной общине духовно образованная женщина.
После уселась родня. Благодаря её бабуле, которая взялась стесняться непутёвой внучки, все устремили свои взоры на Женю – почему она ничего – в смысле мяса – не ест, да «что за дурью ты маешься». Если бы не бабуля, никто б внимания не обратил, – но она, с её сложными для Жени логическими хитросплетениями обязательно чего-нибудь отчебучит: тётя Ира и Володя, жених одной из дочерей, держали православный пост, и была сварена просто картошка, и Женя вместе с ними её благополучно поела. Как и – с наслаждением! – пироги и пирожки, и плюшки с ватрушками неповторимого вкуса детства, в которое вплетались все эти обряды и празднества, и эта атмосфера соединения большой родни.
После тех, дяди Саши, по минок Женя сошла с трамвая раньше бабушки, и тихо-тихо, часа полтора, а может, и два, шла пешком, вся переполненная ощущениями – детства – мусульманской родни – большой смешанной семьи – родства – Вечности – Бесконечности – Единого – многообразия мира – судьбы – ценности каждого мига – проявления Вечного и Бесконечного в малом и конечном. Погода была с ней солидарна, радикально изменив своё настроение за вечер: чудо, её любимая – хотя водители авто вряд ли её поддержали бы – крупными густыми хлопьями валил снег, и теплынь. Снег тут же переходил в дождь и обратно. Под ногами – месиво талое, мокрое. На деревьях – толстый иней. Капель, мягкий ветерок. Зима та была малоснежная, резко ветреная, серая. А сейчас природа отдавала весь зимний снег, соединяя снежинки в сплошную влагу, слепляя ею небо и землю…
***
Ночью приснились дед с бабой, их дом с садом, который снился часто, впрочем, и во многих других снах, всегда играя в них свою роль – многообразную и важную, от отчего дома до Ноева ковчега.
Днём она принялась разбирать бабушкины вещи.
Всю ночь опять промаявшись со своим «шаром», под утро она будто поспала, беспрестанно будимая солнечным светом, вздрагивая от его прикосновений сквозь слабые шторы.
Поднялась с головой, напоминавшей бабушкин старый тяжёлый – потому что в нём всегда была соль, кг 5-6 вмещал – глиняный горшок: вот и сейчас он стоял тут в углу, аккуратно перевезённый бабушкой из их с дедом своего дома в эту квартиру. Ближе к вечеру Женя вышла на улицу, пройтись, в надежде поймать головой свежесть. Было прохладно, или её знобило от недосыпа. Увидела книжный магазин. «Книгу, что ль купить, что б было на что отвлечься?»
Осматривая полки, моргая сухими глазами, она оценила название: «Тропик Козерога». У неё в голове были тропики, в теле – козерог: зима и холод, длинные зимние ночи. Девушка-продавец включилась в процесс, сообщила про скандальность автора. Женя посмотрела: 30е годы. «Ну, что теперь тогдашняя скандальность?.. Гарри Миллер... Что-то знакомое... По-моему, он был джазмен... Интересно, ещё и писатель… А может это и не он?.. Мало ли в Бразилии донов Педров…» Она пыталась соображать своей глиняной головой.
Дома она продолжила разгребать бабушкин хлам, дивясь сказочной вместительности маленькой двухкомнатной квартиры, почти без мебели. Словно, как в сказке, стены извергали из себя эти вещи. Причём, большинство из них не имели никакого отношения к бабушке, и было совершенно непонятно, что они делали в её жизни. И что – её жизнь в этих вещах. При жизни бабушка не давала себя от них избавить. Как-то раз в свой приезд, когда бабули не было дома, Женя собрала в мусорные пакеты, ну уж, явно ненужные никому вещи, – она эти вещи помнила со времён бабушки с дедушкой ещё не проданного и неподеленного на наследства дома, но не помнила ни разу, чтоб они были кем-то востребованы. Но не успела! Бабушка её «застукала» и сердито растолкала вещи по тем же местам. Ни мемориальной, ни художественной ценности они тоже не имели. И сейчас эти вещи лежали на тех же полках не открываемого бабушкой шифоньера… Это наводило на мысль о бабушкиной судьбе. Но думать не получалось, хотелось спать. Мозгов хватало только на недоумение. Она вымоталась, запихивая вещи в пакеты и бегая с ними к мусорным контейнерам.
Надежда на сон превратилась больше в страх бессонницы. …Когда вновь, не в силах побороть уже опостылевшие маяту и томление, в котором не было ни намёка на поэзию, она вспомнила про книгу: «Да, надо себя отвлекать. Искусством. Сублимироваться в чтение», - и начала как всегда, где открылось. Прочла несколько смачных строк... перелистала кипу страниц... потом ещё – все в том же духе. Она в голос захохотала «Поздравляю! Отвлеклась! У-успокоилась!» «А джазиста звали Глен!» - она смеялась все громче, вникая в прелесть сюжета. Соседи застучали по трубе. Она притихла. Выключила свет. Всхлипывая от смеха, расплакалась уже беззвучно.
Дорогие друзья, благодарю, что прочитали. А ваша подписка и лайк весьма помогут развитию канала. Благодарю вас :)
Разговор двух душ, 2я часть главы:
Начало романа: